ПравдаБеслана.ру

Восьмое заседание Верховного суда Северной Осетии по делу Кулаева

21 июня 2005 г.

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

— Продолжаем рассмотрение уголовного дела в отношении Кулаева Нурпаши Абургкашевича, обвиняемого в совершении преступлений предусмотренных статьями 209 ч.2, 205 ч.3, 30 ч.3, 206 ч.3, 105 ч.2 пунктами: а, в, д, е, ж, з; 30 ч.3, 105 ч.2, пунктами: а, в, д, е, ж, з; 317, 223 ч.3 Уголовного кодекса Российской Федерации. Пожалуйста, секретарь, доложите о явке лиц, вызванных на судебное заседание.

Секретарь:

— На судебное заседание явились потерпевшие Дзарасов Казбек, Бадоева Надежда, Дзебисова Светлана, Тедеева Эльмира, Дзапарова Оксана, Бероева Светлана, Бибоева Альбина, Арчегова Мария, Дзампаев Виталий, Ногаева Залина, Адырхаев Алан, Таучелова Залина, Хуцистова Альбина, Гасинова Полина.

— Объявляется состав суда. Председательствующий Агузаров. Обвинене представлено в лице заместителя генерального прокурора РФ, государственного советника юстиции 1 класса Шепель Николая Ивановича, 1-го заместителя прокурора РСО-Алании, старшего советника юстиции Черчесова Аслана Владимировича, старшего прокурора управления Генеральной прокуратуры РФ на Северном Кавказе, старшего советника юстиции Семисыновой Марии Степановны. Защитник подсудимого — адвокат Плиев. Секретарь судебного заседания Кохова. В соответствии со статьей 268 УПК разъясняю явившимся потерпевшим их права. Вы в праве знать о предъявленном обвиняемому обвинений, давать показания, отказываться свидетельствовать против самого себя и своих близких родственников, представлять доказательства, заявлять ходатайства, давать показания на родном языке, иметь представителя, знакомиться с процессуальными документами, получать копии постановлений, участвовать в судебном разбирательстве, в суде 1 и 2 инстанции, надзорной инстанции, выступать в судебных прениях, знакомиться с протоколом судебного заседания, приносить на него свои замечания, обжаловать приговор, постановление суда. Вы не в праве уклоняться от явки по вызову в суд, давать заведомо ложные показания или отказываться от дачи показаний, разглашать данные предварительного следствия. При этом, при неявке потерпевшего без уважительных причин он может быть подвергнут судебному приводу. Потерпевший Дзарасов, Вам ясны Ваши права?

— Да.

— Присаживайтесь. Бадоева, Вам ясны Ваши права?

— Бадоева, Вам сколько лет?

— 18 будет через неделю.

— Да.

— Присаживайтесь. Дзебисова, Вам ясны Ваши права?

— Да.

— Присаживайтесь. Тедеева, Вам ясны Ваши права?

— Да.

— Присаживайтесь. Дзапарова, Вам ясны Ваши права?

— Да.

— Присаживайтесь. Бероева, Вам ясны Ваши права?

— Да.

— Присаживайтесь. Бибоева, Вам ясны Ваши права?

— Да.

— Присаживайтесь. Арчегова, Вам ясны Ваши права?

— Да.

— Присаживайтесь. Дзампаев, Вам ясны Ваши права?

— Да.

— Присаживайтесь. Ногаева, Вам ясны Ваши права?

— Да.

— Присаживайтесь. Адырхаев, Вам ясны Ваши права?

— Да.

— Присаживайтесь. Таучелова, Вам ясны Ваши права?

— Да.

— Присаживайтесь. Хуцистова, Вам ясны Ваши права?

— Да.

— Присаживайтесь. Гасинова, Вам ясны Ваши права?

— Да.

— Продолжаем допрос потерпевших. Дзарасов. Имя, отчество.

— Дзарасов Казбек Хаджимуратович.

— Год рождения.

— 30 апреля 69года.

— Место жительства.

— Город Беслан, Коминтерна, 133.

— Место работы.

— ОАО "Салют".

— Казбек Хаджимуратович, Вы предупреждаетесь об ответственности за дачу ложных показаний и за отказ от дачи показаний. Пожалуйста, распишитесь в протоколе судебного заседания. Пожалуйста.

Старший прокурор управления Генеральной прокуратуры РФ на Северном Кавказе Мария Семисынова:

— Казбек Хаджимуратович, посмотрите пожалуйста на подсудимого и скажите, Вам доводилось где-либо встречаться с ним ранее.

— Доводилось, он находился в спортзале.

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

— Я прошу в зале восстановить тишину, мы не слышим друг друга!

— Скажите пожалуйста, кто из членов Вашей семьи находился в заложниках в школе №1 в городе Беслане?

— В заложниках находился я сам, мой старший сын Дзарасов Заур, младший сын Дзарасов Аслан.

— Сколько лет Дзарасову Зауру?

— 12.

— Он в какой класс ходил?

— Перешел в 6. Дзарасов Аслан.

— Он в каком возрасте?

— 94 года.

— Он в какой класс ходил?

— В 4. а также моя мать.

— Кто?

— Дзарасова Элла.

— В каком она возрасте?

— 42 года рождения.

— Скажите пожалуйста, как случилось, что Вы и другие члены Вашей семьи попали в заложники?

— Утром 1 сентября...

— Какого года?

— 2004. Мы шли в школу №1.

— Вот те, кого Вы назвали.

— Да.

— Во сколько вы пришли туда?

— В школу мы пришли примерно без 20 9.

— Кто-либо был на территории школы?

— Дети, учителя.

— Вот когда Вы шли в школу, вы не заметили никаких посторонних машин возле школы?

— Нет.

— Рассказывайте, что было дальше.

— Я сына оставил с классом, а сам ушел в другой кабинет, я сам тоже в этой школе учился, там было много моих одноклассников, мы давно друг друга не видели, мы там стояли фотографировались. Потом началась линейка.

— Во сколько она началась?

— В 9 часов.

— Где происходила линейка?

— Во дворе школы.

— Где Вы находились когда проходила линейка?

— Я стоял на входе в школу. Прямо на лестничной площадке.

— Вы видели момент нападения боевиков на школу?

— Видел. Тогда, когда я стоял на входе и курил, передо мной пробежал один парень. Я не знаю, кто это, и говорит: "Там Русика убили."

— Что это за парень? Из местных?

— Я его не знаю. Но он был испуган. "Там, — кричит, — приехали боевики в масках, бородатые, и убили Русика."

— Он сказал, где его убили?

— На улице около школы. Я ему естественно не поверил, какие боевики?! Но когда я развернулся, то увидел, что в школу вбегают мужчины. Один подбежал сразу к этому парню, и ударил его.

— К этому моменту Вы уже зашли в здание школы?

— Я не успел забежать. Он развернулся и выстрелил в воздух из автомата. Смотрю, бежит еще один без маски.

— Как они были одеты?

— В камуфляже.

— Вы у них оружие видели? Какое оружие было у них?

— У Полковника, он первый бежал, была снайперская винтовка укороченная. У других автоматы 5.45 и подствольный гранатомет.

— К Вам такой вопрос. Вы сказали, что пришли в школу раньше, около 9. То есть, вы ходили по школе. Вот скажите, когда Вы ходили по школе, Вы видели там посторонних людей или лиц, которые были одеты в такую форму, в какую были одеты боевики?

— Таких людей я там не видел. Но я же по школе не ходил.

— На каком этаже Вы были?

— На втором.

— На втором этаже Вы видели людей в камуфляжной форме с оружием?

— Нет, в тот момент их там не было.

— Дальше.

— Боевик приказал мне войти в здание школы. Мы побежали на второй этаж.

— Кто вы?

— Моя мать и библиотекарь.

— А они поняли, что это захват или, вы им потом сказали?

— Они не поняли. Мы забежали в библиотеку.

— Помещение библиотеки на первом или на втором этаже?

— На первом с левой стороны.

— К моменту как Вы туда зашли, там были боевики?

— Не было.

— А в той двери, через которую Вы проследовали, вы в коридоре боевиков видели?

— Нет, не видел.

— Когда Вы забежали в библиотеку, что Вы там видели?

— Ну, они мирно разговаривали. Я им говорю: "Посмотрите в окно."

— Это Вы матери говорили?

— Да. Я им говорю: "Там боевики." Они выглянули, там естественно крики, вопли.

— Что происходило дальше?

— Мы побежали на второй этаж в учительскую. Там собрались около 12 человек, в основном дети.

— Учительская на втором этаже находится?

— Да.

— Вы тоже там находились?

— Да.

— Ваши дальнейшие действия?

— Со мной находился там Сидаков Альберт.

— Это кто?

— Заложник.

— Да, это понятно, но он кто? Ребенок, родитель.

— Родитель.

— Он тоже видел боевиков?

— Да, конечно. Но как он там оказался, я не знаю.

— Какие Ваши дальнейшие действия.

— Он мне сказал: "Пойдем по коридору в класс, и там спрыгнем с окна." Я выглянул, смотрю, там стоят двое уже. На улице. Окна же на улицу выходят. Но он тогда сказал: "Давай как-нибудь спрячемся, запрем дверь в библиотеке."

— Вы, как я поняла, хотели дверь забаррикадировать?

— Да.

— У Вас это получилось?

— Нет. К нам ворвались 2 боевика. Всем приказали спуститься на первый этаж.

— Куда конкретно?

— В коридор.

— Вы выполнили это требование?

— Да, на нас же автоматы направили.

— Когда Вы спустились, Вас еще куда-либо заводили?

— Нет. Там стояло много боевиков, и они загоняли людей в спортзал.

— Вы в зале с остальными заложниками находились?

— Да. Но перед этим, они ж не могли столько людей загнать сразу, а дети, они стояли под окнами.

— Под окнами в коридоре?

— Можно я уже расскажу сам.

— Рассказывайте.

— Дети стояли во дворе школы. Но там одна дверь. Дверь металлическая. И они через окна их затаскивали внутрь. Н все равно у них получалось медленно. Но потом все-таки всех загнали в зал. И начали стрелять в воздух. И приказали всем молчать. Одного поставили на колени и пристрелили. Ходов наставил на него автомат 5.45 и пристрелил его. Там две шахидки с поясами стояли. Потом они заставили всех сесть. Кое как мы сели.

— Кого они заставили сесть?

— Нас, заложников. Приказали всем сдать фотоаппараты, видео камеры, телефоны, сумочки женские. Мужчин поставили к окнам, как живой щит. Остальных мужчин вывели в коридор. А других под конвоем заставляли таскать парты, доски. Когда уже зал забаррикадировали, Полковник говорит: "Минировать зал." Пока они минировали, нас посадили в коридоре. Потом Полковник пришел, ну и мы у них спрашиваем: "Зачем вы на нас напали." Еще двоих убили. Они конечно кричали: "Руки за голову." Шахидки там были две. Полковник там сцепился с одной. Мы как, сидели лицом к стене, но все же слышали. Потом он взял, и взорвал ее. А вторая забежала в класс. И произошел взрыв. От этого взрыва заложников погибло сразу трое. Много раненых. Потом они нас заставили все вот это поднять наверх, на второй этаж в 16 кабине. Почему я помню, потому что я когда учился, это мой класс был. Потом они часа через 2, 3, может быть, нас заставил на дверях поднять всех раненых именно в тот же кабинет. Мы спросили: "Что сделаете с ранеными?" Они сказали: "А какая вам разница. Они уже и так мертвые."

— Это кто сказал так?

— Это Ходов. Потом нас обратно спустили вниз. Потом, где-то под утро, на второй день, они заставили нас подняться человек 7-8, кто еще мог ходить после взрыва, там у кого контузия, перепонки порвались. Но они сказали: "Кто не может, тех пристрелим." После этого мы встали, пошли туда. Нас заставили стоять около класса. Там директорская, а здесь компьютерный класс. С этого класса они носили пистолеты, автоматы. И вышли оттуда четверо. А, еще пятый там был. Ходов, еще кто-то, еще высокий, здоровый такой. И этот там был. Потом утверждает, что ничего не было.

— Там это где?

— Вот этот Кулаев. Он был в спортзале, издевался там над детьми.  Женщину в туалете прикладом в спину ударил. Еще одну в зале. Кричал как сумасшедший. Бегал там, стрелял. Он же не только там в зале сидел. Они периодически менялись. Потом они пошли всех там расстреляли раненых. Только человек 5-6 нас осталось. Они Полковника спрашивают: "А с этими что делать?" "А этих тоже после обеда надо."

— Расскажите пожалуйста, как Вам удалось убежать?

— Сперва произошел первый взрыв. Но никто ничего не понял.

— Где был первый взрыв?

— Я сидел так.

— Где конкретно Вы сидели, в каком месте?

— Я сидел около второго окна от входа в спортзал.

— Это уже третьего?

— Да. Я говорю: "Можно там сесть?" Мне говорят: "Какая разница где сидеть? Сиди."

— Вот это второе окно где находилось, в коридоре?

— В спортзале. Если вы в спортзал заходите, то с левой стороны, вот там. Произошел первый взрыв, потолок посыпался. Взрыв произошел слева. У меня сил не было. Потом через какие-то секунды второй взрыв. Я смотрю мать, тут лежит мой сын. Я поднял, выкинул его из окна.

— Вы видели маму и сына младшего?

— Старшего.

— А младшего?

— А младшего не нашел.

— Вам удалось одному выбраться или с членами своей семьи из спортзала?

— Они бежали после второго взрыва, а я еще задержался там. Мы с Батразом там, был с нами, другим помогли. Потом смотрим, забегают боевики, стрелять начали. Я говорю: "Давай, убегаем."

— Вы все рассказали?

— Да.

— Мы вам сейчас зададим вопросы. Скажите пожалуйста, Вы пояснили, что когда боевики бежали, то они стреляли по окнам, и было очень много раненых людей.

— Не раненых. Боевики загнали людей вот в этот промежуток. И стрелять начали по окнам, чтоб разбить. Людей затаскивали в окна. А раненые, только резались от осколков.

— Стекол, да?

— Да.

— Скажите пожалуйста, вы говорите, что убили двоих мужчин, это при захват убили?

— Нет, уже когда людей рассадили. Они добивались тишины там в зале. Но у детей там паника была. Чтобы успокоились, двоих расстреляли. Там же.

— Вы знаете этих людей, кого убили?

— Одного я знаю.

— Кто это были.

— Худалов. Второго фамилию не помню.

— Скажите пожалуйста, вы говорите, что одних заставили таскать парты, других поставили в качестве живой мишени на окна. А парты они зачем заставляли таскать?

— Их ставили в качестве баррикад. Потом заставили нас почти на всех окнах заставили завесить их.

— Вы говорите, потом еще двоих убили. А тех как убили? Тоже это происходило в зале?

— Нет, это в коридоре было.

— А за что убили?

— Ну, они там не подчинялись, что ли. Они бунтовали.

— Скажите пожалуйста, а двое заложников они погибли от взрыва шахидки?

— Да. Потом, Вы знаете, когда взрывная волна достигла нас, мы сидели по трое. Слева и справа от двери. И вот от взрывной волны много получили травмы, тяжело их ранило.

— Вы все три дня находились в здании школы, я правильно поняла?

— Да.

— Поясните пожалуйста более подробно о действиях Кулаева. С камерой заложников снимали в зале?

— Да.

— Это был Кулаев или кто-то другой.

— Нет, он не снимал. Он забегал в спортзал.

— Вот что он делал, когда он забегал в спортзал?

— Он выражался нецензурно.

— В чей адрес?

— В адрес заложников. Если сказать, то позорные слова.

— Понятно, грубыми словами и нецензурной бранью он выражался.

— Да, и начинал стрелять в потолок. Один раз он стрелять начал над головами детей. Вот он самый там свирепый был. Вот он, Ходов и еще один. Он тоже высокого роста, здоровый.

— Скажите, чем заложники разгневали его, что он себя вел?

— Они требовали тишины. А дети есть дети. А это раздражало их. Он начал стрелять.

— Вы говорите, он, Ходов, им еще один боевик были, что, наиболее активные?

— Он очень яростный был.

— Вот что вы можете сказать об их активности? Они выделялись как-то своей активностью среди других боевиков?

— Да. Можно было подумать, что это, но это так. Может боялся их, просто делал. Но этот Ходов и этот большой, они никого не боялись. Они даже Полковника не боялись. Они не подчинялись. И можно было понять, что это их главарь, а это их зам.

— Скажите пожалуйста, вот вы видели его в столовой. Что он там делал?

— Меня в столовую не пускали.

— Скажите, вот вы находились какое-то время на втором этаже, и он тоже там был, вы видели. Что он делал на втором этаже?

— Он общался с боевиками.

— Где расстреливали людей, там?

— Да.

— Скажите, сколько человек расстреляли и в какой день?

— В первый – 4.

— Скажите, за что расстреливали людей? Боевики объясняли?

— Первых двоих за сопротивление. Вторых, чтоб успокоить зал. Других, раненых они добили всех. Я Вам сейчас пример приведу. Один заложник жив остался тоже. Асеев Борис. Его ранило. И потом он вернулся в зал только на следующие сутки. И когда он заходил, его спросили: "Борис. Как твое самочувствие?" Он говорит: "Нормально."

— Куда они его выводили?

— В коридор.

— Они выводили его только чтоб спросить, как его самочувствие или для какой-то другой цели?

— Они их избивали. Если у них бывало настроение плохое, то они начинали бить прикладами и кричать: "Быстрее! Быстрее!" Били не так сильно, но все равно прикладами же.

— Это происходило прямо в коридоре или в других помещениях тоже?

— В коридоре и в каком-то классе там. Один из боевиков стоял и говорил: "Только попробуйте шелохнуться."

— Вы говорили, что как только боевики начали захват, уже был убит один человек на улице. Вы рассказали о дальнейших действиях боевиков в зале в отношении заложников. Скажите, были ли у них намерения, скажите, они хотели стрелять в кого-нибудь из заложников? Может их заложники сами спровоцировали?

— Их никто не провоцировал, они туда пришли убивать. Они нам сами сказали: "Вы для нас скот, бараны. Моя бы воля, я бы, — говорит, — вас всех сейчас расстрелял."

— Где он вам так сказал? Вы же говорите, это Кулаев вам сказал.

— Извините пожалуйста, Вы мне такие вопросы задаете, путаете прямо. Грамотно задайте вопрос, я Вам грамотно отвечу.

— Хорошо, я задаю по другому вопрос. Вот эту фразу Вам сказал Кулаев?

— Да.

— Где он Вам это сказал?

— В коридоре, когда минировали мы сидели в коридоре. И вот там было человек 8 боевиков. И он говорит: "Пострелял бы их всех." Вот моего соседа за что они убили? Не за что. Он их ни на что не провоцировал. Они его просто вывели и расстреляли, а потом выкинули.

— Когда отбирали мужчин в зале, по какому принципу они это делали?

— Они их не отбирали, всех подряд выводили. Заходили так, и говорят: "Ты, ты, ты встали и вышли." Пальцами показывали и выводили.

— Кто показывал пальцами можете сказать, может это Кулаев был?

— Нет, это не он был. Он только просто исполнял приказ Полковника.

— Он поднимался наверх выполнять приказ, на второй этаж?

— Только 3-4 человека оставались в зале. Остальные, кто занимался стрельбой из окон на улицу, а кто заложников убивал.

— А Вы можете сказать, где была постоянная его позиция?

— Я не знаю, у него не было постоянной позиции. Ни у одного из них не было постоянной позиции. Они все время перемещались. Полковник предупредил их, чтобы они на одном месте долго не задерживались.

— Что Вам известно об убийстве учителя Кониди?

— Я не видел как его убили. Это уже было после взрыва, когда уже все начали убегать. Он сидел дальше от нас в этот момент. И когда боевики ворвались, они начали беспорядочно стрелять. И Кониди сцепился с одним из них.

— С кем из боевиков сцепился Кониди? Не было ли среди них Кулаева?

— Не знаю.

— Вот Вы говорите, первый взрыв. Что взорвалось?

— Бомба в корзине. Когда был второй взрыв, боевик, который сидел на кнопке был уже мертв.

— Вы говорили, что Кулаев забегал в зал, стрелял. Эта стрельба была целенаправленна или беспорядочная.

— Беспорядочная.

— Пи этой стрельбе он мог повредить провода, на которых висело взрывное устройство? Пожалуйста, не подсказывайте.

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

— Не надо задавать два раза один и тот же вопрос. Давайте упорядочим наши действия.

— Ваш сын один погиб. Вы и другие члены Вашей семьи, я поняла Вы тоже получили ранения, Вы находились на излечении? Сын и мама тоже были ранены?

— Да.

— Сколько времени Ваш сын находился на излечении?

— Много времени.

— Скажите, гибелью сына, и тем что вы побывали там в заложниках, Ваш сын, Ваша мать, Вам причинен вред?

— Да. Неоценимый.

— В соответствии со статьей 136 УПК РФ, Вы вправе требовать возмещение вреда, морального вреда в денежной компенсации. Вы желаете озвучить Ваше заявление?

— Подумаю.

— Тогда вопросов я не имею.

Заместитель генерального прокурора России на Северном Кавказе Николай Шепель:

— А сколько по твоим подсчетам было боевиков? Ты говоришь, они перемещались. Ты лично сколько видел?

— На тот момент было где-то человек 28, остальные где были, я не знаю.

— Кулаев был тоже в камуфляже или в другой одежде?

— В камуфляже, но под камуфляжем была спортивная одежда. Безрукавка.

— Ты Полковника опознавал в ходе следствия, или его боевики называли?

— Называли.

— Сразу было видно, что он руководитель?

— Да.

— А Ходов, ты знал Ходова лично?

— Нет, не знал. Потом уже в ходе следствия опознал.

— Просто я знаю, что он учился в этой школе, может ты его знал? Вот они убивали людей, а ты видел, что Кулаев лично убивал кого-то?

— Нет. Но он был с ними заодно. Рядом стоял. Если бы ему Полковник сказал кого-то пристрелить, то он бы пристрелил. Один из них отказался, его пристрелили.

— Ты говоришь, после взрыва было много крови, куча людей лежала. Ты далеко находился от места взрыва?

— Где-то в центре зала находился.

— Ты говоришь, куча людей лежала, а сколько примерно, не можешь сказать? Зал же был полным.

— Точно не помню.

— Когда потолок загорелся, ты это видел, или ты уже убежал?

— Я уже выпрыгнул.

Заместитель прокурора РСО-Алании Аслан Черчесов:

— Казбек, какое оружие было у Кулаева?

— Автомат.

— А какой калибр. С прикладом или без?

— АК-76.

— Ты знаешь же, что у его брата не было правой руки. Ты его видел?

— Да, я его видел.

— А чем он занимался, как он себя вел?

— Нет, я его просто видел, как он проходил.

— Нет вопросов больше. По поводу допроса можно задать Кулаеву вопрос, на основании показаний потерпевшего. Кулаев, так Вы были в камуфлированной форме?

Нурпаша Кулаев:

— У меня не было камуфлированной одежды. То, что у меня было, у меня в ФСБ забрали. Белая футболка и белое трико.

— Но ты слышал показания потерпевшего, что эта форма была под камуфляжем?

— У меня не было камуфляжа. Там у 3-4 был камуфляж.

— То есть, 1, 2, 3 ты был в спортивной одежде?

— Я из дома вышел в этой одежде, так и был.

— У него в школе такой же голос был?

Потерпевший:

— Орал, как обрезанный. Это сейчас он такой.

— Кулаев, Вы производили выстрелы поверх голов заложников? И зачем ты это делал?

Нурпаша Кулаев:

— Я не стрелял. Там стреляли, но я не стрелял. Мне даже никто не сказал, стреляй, не стреляй.

— Больше нет вопросов.

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

— У пострадавших есть вопросы к Дзарасову?

— Есть. Дудиева. Расскажи нам, а оружие было в школе или они все привезли с собой? Расскажи, что ты видел, что ты заметил, о чем вы говорили в коридоре. Расскажи вот это. Вот это все важнее. Я не знаю, как обвинение задает свои вопросы. Как стреляли, из чего стреляли, как ранили. Вы прокуратура, если бы вы хотели, вы бы задали такие вопросы, которые бы пролили свет на его рассказ. А вы его путаете, сами не знаете, что вы хотите.

Голоса из зала:

— Да, правильно. Пусть расскажет, что они там говорили и обсуждали.

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

— Так, Дудиева, вы задали вопрос? Не надо комментировать никого. Все. Успокойтесь. В зале успокойтесь. Дзарасов, Вы вопрос поняли? Отвечайте.

Потерпевший:

— Они говорили, что что-то они копали там.

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

— Скажите, что копали? Где копали?

— Заложники мужчины, которые рядом с нами сидели, они говорили, якобы копали, ломали полы в библиотеке. Мы поломали немножко и потом нас убрали, и других привели. И тех, других, расстреляли.

— Кто это говорил? Можете вспомнить?

— Они все практически мертвые. Я могу отказаться от ответа?

— Можете, почему нет.

Старший прокурор управления Генеральной прокуратуры РФ на Северном Кавказе Мария Семисынова:

— Он же предупреждается за дачу ложных, и за отказ.

— Вы не хотите отвечать?

Голоса из зала:

— Он отказывается отвечать, значит он должен понести ответственность. У меня такой к нему вопрос. Почему ты вначале громогласно заявлял, что там было оружие, а потом, когда тебя опросил следователь, ты поменял показания?! Ты же говорил, к тебе приходили домой трое и запугивали. Кто это был? Кто тебя запугивал? Может быть до сих пор тебя запугивают? Я понимаю, ты один раз выжил, и тебе хочется и дальше остаться живым. Но ты нас тоже пойми. Почему ты, давая показания сейчас, упустил момент, когда вас заставляли вскрывать полы? Если бы мы тебе этот вопрос не задали, ты бы этот вопрос вообще опустил. Ты скажи нам спокойно, что тебя заставили, и мы все поймем.

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

— Не надо ему говорить что ему делать! Вы за него отвечаете сейчас.

Потерпевший:

— Я не хочу отвечать. Это мое дело.

Голоса из зала:

— А если второй раз такое случится, ты тоже голову спрячешь?!

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

— Успокойтесь и задайте конкретный вопрос.

— Я задала вопрос. Кто эти люди, которые приходили и угрожали? Ты сказал, что к тебе пришли с оружием и угрожали тебе.

Потерпевший:

— Такого не было.

— Как не было?! Шепель сам присутствовал в тот раз! Вы же слышали, что он это говорил?!

Потерпевший:

— Ну, пришли три человека в камуфляже. Откуда я знаю, кто это такие? Я не знаю, кто это.

— Три дня все были без воды и без еды. Женщины говорили, что на третий день теряли сознание. А ты все так четко помнишь. Ты правду сейчас говоришь?

— Все, что я сейчас говорил, я говорил правду.

— Можно сейчас я задам вопрос?

— Ты там была в зале?! Ты там сидела?!

Старший прокурор управления Генеральной прокуратуры РФ на Северном Кавказе Мария Семисынова:

— Прежде чем продолжить, я хочу сказать, что потерпевшие не знают, как себя вести в зале суда. Я прошу разъяснить им требования статей 257, это регламент судебного заседания. Из которой следует, что только с разрешения председательствующего они могут задавать вопрос. И пояснения давать можно тоже с разрешения председательствующего. Давайте разъясним им эти требования. Там есть и меры воздействия на нарушителей порядка в судебном заседании. Как я поняла, они не знают, как себя вести в зале суда. Это не колхозное собрание.

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

— Успокойтесь пожалуйста.

— Можно я задам вопрос?

— Я Вас сейчас выведу из зала.

— Я больше никогда не приду в этот зал.

— Объявляется перерыв!

— Мы сами хотим вам помочь, а вы нас затыкаете!

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

— Продолжим. Дзебисова. Имя, отчество.

— Дзебисова Светлана Борисовна.

— Вы предупреждаетесь об ответственности за дачу ложных показаний и за отказ от дачи показаний, в соответствии со статьями 307, 308 УПК РФ. Пожалуйста, распишитесь у секретаря. Пожалуйста.

Старший прокурор управления Генеральной прокуратуры РФ на Северном Кавказе Мария Семисынова:

— Расскажите, как Вы оказались в школе?

— Все детство моих детей прошло в этом школьном дворе. Девочка у меня закончила 11-летку. И я хочу сказать вот что. В этот день мы проходили, и детки увидели, как бегут соседские мальчишки, и мне говорят: "Можно, мы побежим с ними впереди, а ты потом подойдешь?" Я говорю: "Хорошо." Перед этим учителя говорили, что линейка начнется чуть раньше. Нас классный руководитель предупредила, что они хотя провести линейку раньше, из-за того, что очень жарко. И сказала подойти к 9. Я собрала детей, купила цветы, и утром отправились в школу. Пока я оделась прошло минут 20, и я пошла в сторону школы. Никаких грузовиков, ничего я там не видела. Я эту улицу знаю, как свои 5 пальцев. Стояли легковые машины. Оттуда выходили родители. Но большая часть машин стояла с другой стороны, где расположены корпуса. Когда я зашла в здание школы, это было где-то в минут 10-15 десятого, я увидела родительницу. У нее девочка приболела. И я остановилась с ней поговорить. Детей своих я не видела. Я прошла дальше. Захожу я в сторону деревьев, где собирается весь коллектив. Там гремит музыка. И часть детей уже выстроилась. Обычно  первоклашки заходят на линейку чуть позже. Они стояли в проходе в школьное здание. Не прошло и пяти минут, как раздались дикие крики. И толпа людей со стороны школы начала бежать в нашу сторону. И кричать: "Боевики бегут, боевики бегут! Убегайте!" Мы попытались выбежать в эту сторону, но там уже тоже стояли боевики. Я думаю. Что они сразу же окружили всю школу. Я оглянулась в поисках своих детей. Я увидела взлетающие в небо шары. Я не знаю, что это были за шары. Но мне показалось, что кто-то детям дал команду. И я подумала что это все шутка. Но когда началась беспорядочная стрельба, то я все поняла. Я не знаю, стреляли ли они в людей, я не видела, может они кого-то и застрелили. Где буквой "п" расположена школа, не в сторону спортзала, а в сторону коридора, они стали пробивать руками стекла, и пропихивали вперед детей. А потом сами умудрялись забежать. Так мы забежали внутрь школы. Те, которые были впереди, попытались убежать через классы, но там их уже встречали боевики. Я боялась, что моих маленьких детей затопчут. Я стою, а там уже столько народа. Ни туда, ни сюда не пройти. Мы так простояли минуты три. Боевики спустили всех, кто поднялся наверх, и кто были в классах, вниз. И нас загнали в спортзал. Заходили мы толпой. Очень много детей поранилось тогда, когда мы заходили в спортзал. Нам сказали сесть, чтобы никто не стоял. Мы присели. Мы сели так: взрослые поджимали ноги, чтобы дать сесть детям. Потом сказали всем бросить под ноги телефоны, сумки, камеры, фотоаппараты. И когда все бросили все, кто-то из бандитов сказал, что если сейчас у кого-то зазвонит телефон, они его расстреляют. Мы стали уговаривать детей. Они боялись бросать свои телефоны. И они стали по очереди, через 5-7 минут, выбрасывать телефоны. Тут раздался еще один телефонный звонок. Они подняли женщину, очень симпатичную. Ее один из боевиков повел к стене и говорит: "Сейчас буду стрелять. Почему ты не бросила телефон." Она на него посмотрела и говорит: "Если ты мужчина, то стреляй." Он ее спрашивает: "Ты кто по национальности?" Она говорит: "Я осетинка." Он ей говорит: "Нет, ты чеченка." Потом эту женщину посадили. Он ее потом еще несколько раз поднимал. Я не знаю, кто она. Ни фамилии, ни имени не знаю. Говорят, она жива. Потом нам сказали: "Сейчас шахидки вас проверят." Там были две женщины шахидки. Они прощупали женщин. И когда ничего больше не нашли, то шахидки отошли в строну. Тогда они сказали: "Сидеть всем и молчать." Женщины стали просить, чтоб выпустили детей хотя бы, а их оставили. Но они разрешили только найти своих детей. Я нашла своего племянника. Потом нам сказали: "Вы понимаете, что мы не шутим? Мы пришли вас убивать." Тогда мы стали успокаивать детей. Дети очень сильно переживали, но верили, что их освободят. И они ждали, и ждали очень долго. Они сказали: "Если они будут выполнять наши требования, то ни один волосок с головы заложников не упадет. Если вдруг начнется штурм, чтобы никто не бегал. Мы будем отстреливаться. И отстреливаться столько, на сколько у нас хватит патронов." Пока нам это объясняли, другие развешивали эти гирлянды. Они висели от корзины до корзины. В двух корзинах лежало наверное килограмм по 20. Что-то очень тяжелое. Остальные корзины были развешаны по всему залу на расстоянии 1 метра. Я надеялась, что среди этих веществ были муляжи. Но я не смогла рассмотреть какого-нибудь различия в них. Я рассматривала их для того, чтобы выбрать место побезопаснее. Я была в маячке светлой, и в светлой юбке. Террористам не нравились женщины, которые были не так одеты. Вот я слышала слухи, что они там насиловали девочек. Я этого не видела. Единственное, что я видела, что я знаю, что если у кого-нибудь задиралась юбка, они говорили: "Опусти свою юбку." Несколько мужчин уже были раздеты. Майки свои порвали на перевязку. И они их заставляли набросить какие-нибудь детские вещи. Я очень многих знала там в лицо. Я знаю, что первого в зале за неисполнение каких-то указаний Бетрозова, моего соседа, его застрелили и проволокли по залу. Потом обратно. Я может быть не все должна говорить. Может это кому-то и больно. И кровь, которая осталась на полу, заставили вытирать девочек, которые сняли фартуки и вытирали эту кровь. Потом они подняли Калоева Вадима и заставили что-то подвешивать. Он сказал: "Я своих детей убивать не буду." И они заставили его встать на колени и стрельнули в ноги. Потом они его заставили выползти. Он, уже почти теряя сознание, выполз. И на выходе оглянулся и сказал: "Присмотрите за моими детьми." Больше мы его не видели. Потом они прошлись по залу и подняли мужчин, которые могли оказать им сопротивления, крепкого телосложения. Они показывали пальцем: "Ты, ты, ты, ты, поднялись и вышли." Сколько, я не успела сосчитать. Их вывели. Потом вернулись, вывели еще какое-то количество. Требовали тишины. Им нужна была тишина. Чтобы слышать, что твориться снаружи. Они поднимали подростков и ставили их под дуло автомата и говорили: "Если вы сейчас не замолчите, мы будем стрелять, убивать детей." Мы старались успокоить друг друга, но ничего не получалось. В первый день они давали детям пить и выводили в туалет. С самого начала один из террористов спустился вниз и с улыбкой на лице сказал: "Вы знаете, вас объявили 100 с чем-то человек." Мы заохали все, как 100 с чем-то?! Они так не могли сказать. Они потребовали, чтобы встал директор. Лидия Алексеевна встала. Они повели ее смотреть по телевизору новости. Через какое-то время она спустилась и говорит: "Нас объявляют 100 с чем-то человек. Давайте посчитаемся." И бандиты нам разрешили. Мы посчитались. Сначала детей, потом взрослых. Я насчитала 1300 человек. Я не знаю, сколько было точно, я до сих пор не знаю, сколько нас было там. Но я называю ту цифру, которую я могла увидеть. Потом подняли учителей и попросили их, сопровождать детей в туалет, чтобы они там не разбежались. Боевиков в зале всегда находилось человек. Они выходили, заходили. Мы как-то отличили, что некоторые из них все таки лидеры. Одни из них приказывали что-то, другие просто подчинялись. Мой мальчик от духоты стал терять сознание. Они сказали так: "Вы голосовали за своего президента. Теперь пусть придет президент за вас. И если, — говорит, — вы попытаетесь что-либо сейчас кричать, говорить, мы будем расстреливать всех, чтоб никто ничего не говорил." Мы высидели, выдержали до вечера, ждали. Мы знали, что какие-то требования они выставляют, но вслух они не говорят. Потом Лидия Александровна сказала, что "мы передали всю информацию, сколько нас человек." Еще хочу сказать вот что, говорят, что там звали Мамсурова детей. Мне очень неприятно это слышать, потому что сказали: "Лидия Александровна, Вы должны связаться с правительством." Она говорит: "Я не знаю выхода туда, я никогда с ними не  связывалась." Тогда ей кричат: "Здесь же Мамсурова дети есть! Мамсурова дети!" она стала кричать: "Лариса!" – жену звать. Ей говорят: "Ларисы нет. Дети одни." И она тогда вызвала: "Дети, встаньте пожалуйста." Встали дети. Она их подняла наверх, они пытались дозвониться, но когда пришли, сказали, все таки молва-то разноситься, все спрашивали: "Вы смогли дозвониться?" Ответили, что сначала, вроде бы, не знаю, мы поняли так, что они не дозвонились. Но вот будут звонить чуть попозже. И потом мы ждали до вечера. Они сказали так: "Что-то не выполняется. И теперь мы вас переводим на то, что вы будете жить без воды. И чтоб больше никто не кричал и ничего не требовал." И перестали детям давать воду. И вот здесь сидит Лариса Мамитова, она была врачом там, которую. А они вызвались и говорят, когда заметили, что кто-то из их боевиков вошел в зал раненый, потом поняли, что это был Ходов. И когда он вошел с окровавленной рукой, они говорят: "Есть кто-нибудь в зале врач?" и все молчат. Тогда Лариса говорит: "Я." Они ее подняли, вывели ее, и вот тогда она стала перевязывать. Наших раненых пыталась что-то перевязать, уже ей ничего не давали, так перевязывала и их, и Ходов вошел уже, они ей дали бинты, и Ходов вошел в зал уже с перевязанной рукой. Вы понимаете, настолько видимо рана была, что там такой слой бинта был, и он вот этот автомат держал левой рукой так легко, как будто он держит ложку или вилку. Это было просто удивительно, они были настолько подготовлены, что нам было просто удивительно на них смотреть. Понимаете, я замечала, что практически и день и ночь, те лица, которые мне запомнились, они находились в зале, они не хотели спать. Мы изнурились уже от этой духоты, от этого состояния. У них же настолько были свежие лица. Что я думала, что они что-то принимают, для того чтобы не заснуть. Мы боялись за своих детей они не боялись за детей, они боялись только за себя. Но они даже изменились. Они сказали: "Не дай Бог, кто-то выключит свет. Чтобы свет ни на минуту не выключался." Мы высидели эту ночь, она была первой ночью. И мы ждали, что скорей бы пошел дождь. Но мы все очень боялись, чтоб никакого штурма и ничего не началось. Потому что там от конца до конца зала все видно, и они своими гранатометами нас убьют. Когда они на нас злились, они говорили: "Держите руки вот так!" То есть, шум не прекращался в зале, и мы сидели ни вот как-нибудь, а вот так зайчиком, руки вот так зайчиком. И вот это мы сидели минут 20-30 иногда. Потом уже сил не бывало, мы опускали руки, и они тоже не обращали на это внимание. Потом мы хотели опять успокоиться, они начинали опять либо в стены стрелять, либо в потолок. Но наших людей трудно остановить, очень трудно успокоить. И даже я в один момент стала возмущаться, и одна из женщин этих мне сказала: "Тебя надо было придушит первой, потому что ты кричала." А я слышала, сидя рядом с боевиком, что если сейчас не замолчат, мы начнем по 6 человек детей расстреливать. Я говорю: "Люди, да молчите. Взрослые, если себя не жалеете, пожалейте детей." Потом мы пережили первую ночь, пошел дождь. А, они когда вошли в зал еще, они выбили стекла с одной стороны. Мы их очень просили, что задняя сторона, там где сидело меньшее количество людей, там практически стояла спортивная лавка вот такая, и на ней более таких пожилых женщин посадили, полных, вот таких. А вся остальная масса сидела практически между проходов, где они растянули вот эти шнуры. И когда мы стали просить: "Пробейте нам хоть несколько окон сзади." Они сказали: "Заткнитесь, молчите. То, что вам сделали, это вам достаточно, для того чтоб вы дышали." Потом у них были рюкзаки, они вытаскивали из них что-то. Мы заметили что в рюкзаках у них находились и противогазы. Мы сразу поняли, что они даже этим защищены. И я сняла с себя свой бюстгальтер и говорю деткам: "Я знаю, что в Норд-Осте запустили в зал газ. И если вы вдруг почувствуете запах газа..." Они говорят: "А как это бывает?" Я говорю: "Очень сильно болят глазки. Вы закрывайте лицо и ложитесь вниз лицом." И почему говорят, женщины были без бюстгальтеров очень многие. Да только потому, что мы все практически сделали так. А еще потому, что смачивали водой, а там все таки поролон, может сохранить влагу. Мы мочили и вот этим протирали своих детей. Носили вот эту грязную воду. Вот люди, которые сидели со стороны выхода в душевые, им как-то везло больше. А те кто остались с противоположной стороны зала, туда воздух практически не поступал. Мы их просили. В этот первый день мне удалось выйти в туалет в сопровождении 8 мальчиков. Я думала, куда их ведут, я не знаю, я попросилась: "Можно я буду сопровождать?" говорит: "Выйди." Это уже мы прослышали взрыв вот этот вот в школе, тот что прогремел, когда взорвалась шахидка. Мой мальчик учился в этом классе, где взорвалась шахидка. Он был первый класс, как только выйдешь из спортзала с левой стороны по коридору школы. Туалета практически мы не видели сначала, выводили только в душевые. Там за спортзалом находились душевые. И разрешили в туалет выходить туда. Когда детки переполняли коридор, им это тоже не нравилось. И они тогда разрешили вот часть детей выводить дальше возле столовой в туалет. Вот в этот туалет первый поход совершили мы с 8 маленькими детками. Сказали, человек 6, но мы поставили 8. Сзади меня шел боевик с автоматом, он говорил: "Не поднимая головы, проходите по коридору." Я шла и боковым зрением смотрела, почему же сказали не поднимать голову. То, что я увидела в коридоре, там лежал видимо один из их убитых, он был накрыт целлофаном. Вот все что я могла увидеть. Возле классных дверей стояли стулья, и на этих стульях сидели боевики, против каждого класса. Еще над нами что-то посмеивались. Я не знаю что они говорили на своем языке. Какой у них язык, я не знаю, то ли ингушский, то ли чеченский, для меня это все одинаково. Я не могла разобрать, но они говорили что-то на своем и смеялись. И я довела детей до туалета, подождала пока они выйдут. И вот за это время пока я ждала, я разговаривала с боевиком. Я говорю: "Как вам не стыдно, ведь дети ни при чем. Вся эта политика, вся эта игра. Дети почему должны страдать. Отпустите всех детей, здесь достаточно много взрослых." А он говорит: "Голосовали за своего президента, вот и отвечайте. Наших детей убивают в Чечне, пусть и ваши страдают." Я говорю: "Но не наши же дети вас убивают. Мы все народности Кавказа. Мы должны дружить, мы должны объединяться. А вы что делаете?! Разве так можно?!" Он мне говорит: "Заткнись, много не говори." И сам замолчал. И потом, когда я пыталась с ним весит свои разговоры, меня не выпускали, на мне была светлая одежда, и я видимо запомнилась. А мальчик мой потерял сознание, и я думаю, Господи, не дай мне увидеть, как он умрет у меня на руках. Лучше пусть нас убьют всех сразу. И тот, который погиб, говорит: "Ты мне не дуй, ему дуй. Он слабый, он не выдержит." И он выдержал, а он погиб. Детки были умнее нас. Первые время боевики даже когда детей провожали в туалет, разговаривали с ними. Они не были такими жестокими, и казалось, что нас всех отпустят. Но не отпустят взрослых, отпустят детей. Надежда умирает последняя, но она погибла вместе с теми детьми, которые там были. Когда наступил второй день, они нас предупреждали, ваши власти ведут себя не очень хорошо. Мы видим, мы знаем. Мы все знаем, что там подъезжают танки, что там собираются ваши отряды. Мы все это знаем, и вы не думайте, что все это просто так. Мы не пришли с вами шутить, мы пришли вас убивать. И когда кто-то из детишек покричал: "Дяденька, можно в туалет?" мы не знали, но потом он назвался Али сам, его так называли дети видимо дети слышат лучше, они знали их уже по кличкам. Они ему говорят: "Дяденька, можно в туалет?" а он ему отвечает: "Я не дяденька, я террорист. И не называй меня так." Другой малыш попросился в туалет. Он его спрашивает, это все, что я слышала сама: "Ты знаешь Путина?" Он говорит: "Знаю."  "Ты знаешь Дзасохова?" Он говорит: "Знаю." "Они хорошие?" он говорит: "Да." Он ему говорит: "Ну, иди, сядь на место." Вот так они издевались над детишками. И когда наступил второй вечер, где-то часа в 4, я не знаю, боевики что-то засуетились, стали бегать туда-сюда. Потом нам говорят: "Сейчас сюда зайдет большой человек. " Мы так обрадовались, мы думали, к нам идут кто-то из нашего правительства. Мы все обрадовались, что сейчас что-то решится в конце концов. И мы все очень ждали. Они нам сказали так, что он говорит очень тихо, и что, если вы будете кричать или задавать какие-то нелепые вопросы или говорить о том, что к вам здесь плохо относятся, то мы начнем убивать после его ухода. И они скрутили даже часть какого-то провода. Потом они принесли еще в первый день телевизор какой-то и просматривали кассету. Я не знаю, что они смотрели, телевизор стоял спиной ко мне. Они его долго настраивали, что-то не могли там увидеть. А потом они этот телевизор вот в этот вечер тоже вынесли из зала. И к нам вошел человек. Он был в черном плаще, на нем вот плащ-накидка такая и капюшон на голове. Когда он зашел в зал, он снял этот капюшон, повернулся к залу и спросил: "Вы меня знаете?" и все закричали: Да", мы узнали в нем Аушева. И вот представьте, люди, которые сидели впереди, они заметили, как у него по глазам потекли слезы, он не ожидал увидеть такое количество детей в зале. Он знал, что их очень много, и когда он постоял немножко, он сказал: "Да, сейчас мы будем что-то решать, что-то говорить." И он вышел. Боевики в это время не сделали ни одного выстрела. Они разрешили детям пить воды, они пускали в туалет детей. В то время, как они в первый день к вечеру объявили нам, что вода отравлена. Хотя мы, взрослые, понимали, что они это для острастки, чтобы дети не трогали кран, который они потом открутили вообще. И когда затребовали листочек, где, говорят, тетради можно взять, кто-то закричал: "В учительской есть тетради, возьмите там." После того объявили, даже не объявили, а мы сидя в зале сразу даже не поняли, что твориться там. И стали вызывать детей, которые были на руках, мамаш вот с этими детьми. Их в первый день выводили в какой-то, ну я не знаю, из залов, в коридор. Дети очень кричали. И видимо им это тоже было не на руку, чтобы дети кричали и создавали вот этот шум. Они разрешали этим мамашам ходить и трясти этих детей. Нам даже на коленки на разрешали привстать. И эти мамаши бедные попытались чем-то накормить. Накормить чем, детки же занесли коробочки конфет, как обычно к празднику поздравлять учителей. Вот эти конфеты разбрелись по залу. И там было вот "Раздолье", которые вафельные были, и вот вафельками пытались накормить вот этих маленьких детей. Потом я слышала, что даже кто-то из боевиков попытался сухое молоко разнести, но оно наверное просто в холодной воде не развелось. Этим молоком не смогли накормить этих детей. И вот первые мамаши, которые вышли с детьми, я думаю, что если бы знали, что выводят, многие даже отказались, потому что они не знали, что выводят куда-то. Они не знали, куда их опять ведут, может быть в какой-то класс, чтобы накормить, и оставляли своих других детей, и так выходили. И вот, когда вышло какое-то количество детей, мы стали ждать, что сейчас начнут по возрастам выводить детей из зала. Я своим говорю: "Ждите час. Сейчас начнут выводить начальную школу, и вы все тоже уйдете." Старшему говорю: "Будешь уходить, возьмешь их за руку." А он мне говорит: "Если тебя не выпустят из зала, я никуда не пойду." И вот, когда ушел Аушев, это время стало длиться для нас, не знаю, как. Мне казалось, что прошли уже сутки. И в это время, там сидела рядом его дочка, учитель по трудам Александр Михайлович, он был весь пыльный. Там все женщины и детки вокруг нас. И тут этот мужчина пробрался, чтобы поддержать свою дочь, она была учителем начальных классов. Она все переживала, говорит: "У него 2 инфаркта. Он не выдержит. Я за него переживаю." Он когда пробрался к нам, я ему говорю: " Александр Михайлович, вы правда доставали оружие из-под пола?" А он мне говорит: "Да." Ему запретили говорить, или что, я не знаю, он глазами водит по залу, и следит, смотрит ли за ним боевик или нет. И он мне говорит: "Да." Я ему говорю: "Где, Александр Михайлович?" Он мне говорит: "Под сценой." Я говорю: "В актовом зале?" Он говорит: "Да." Я говорю: "Еще где?" Он посмотрел и говорит: "Я тебе скажу потом." В спортзале на вторые сутки, по-моему, они вырыли полы в двух углах, но они оттуда ничего не достали. Вот эти ямы остались так. Я говорю: "А почему вот здесь выкопали. Оттуда же ничего не достали." Он говорит: "Потом скажу. Я не могу говорить." Потом я с ним не увиделась, потому что я была на одном конце зала, а Александр Михайлович вообще оказался на другом. Это удивительно, мы не могли ходить, но мы могли перемещаться. Потому что когда детки вставали в туалет какие-то, то как-то смещалось все, и ножки сразу передвигали и нам приходилось как-то переползать. Я даже не знаю как, но я в зале поменяла наверное три места. И уже, когда мы поняли, что в ночь нас не выведут, они в ночь вывели в тренажерный зал какое-то количество людей. Даже выбирали самых полных, самых пожилых. Они их вывели в тренажерный зал и сказали: "Вы там прилягте. И будете там проводить сегодняшнюю ночь." А потом в 5 утра наверно, уже светало, я не замкнула за это трое суток глаз ни разу, я удивлялась тем женщинам, которые могли спать, но это тоже наверное нервное что-то было, многие могли заснуть и спать. Я говорила: "Подтяни ноги, ты же женщина. Дай деткам сесть." Я просто была крайне удивлена. И когда наступило последнее утро, мы поняли, что что-то вообще не выполняется. Они занесли нам какой-то репродуктор, не знаю, магнитофон был. Что-то вот такое длинное, черное. И прослушивали какую-то информацию. И когда они прослушали, они его отключили и говорят: "Вы знаете, там что-то зашевелилось." Это все, что я слышала своими ушами, они разговаривали между собой. "Пытают вывести войска, — говорят, — что-то там зашевелились. Скоро начнут выводить войска, надо ждать." Но были они в последнее утро жутко разъяренные. Они стали настолько злые, что они даже самым маленьким детям запретили выходить в туалет. Занесли нам ведра, поставили в коридоре и сказали, что вы будете мочиться здесь. Все мальчики взрослые стеснялись, самые маленькие все-таки не выдерживали, подбегали. Мы были просто скоты. За трое суток взрослый человек, не сходив ни разу в туалет, что должен был делать? Они сидели на этих лужах, все вонючие, вот этот запах мочи просто изнурял. Впереди меня сидел какой-то мальчик, наверное класс 10, я даже не запомнила лица. Вот Вы понимаете, я его не запомнила, настолько все стирается на нервной почве, или я не знаю. Что я только вот помню, у него курчавый был волос, он лег. Я ему говорю: "Ты не ложись там, нет воздуха, ты задохнешься." И посадила его, говорю: "Обопрись о мои коленки," – и вот так сидел. "Вы не понимаете, — говорит, — я все равно умру. Еще два часа, и я все равно умру. Я ни разу, говорит, — даже в коридор не вышел." Я ему говорю: "Я тебя сейчас намочу мочой, ты взрослый, ты не переживай. Это тоже вода." И я его стала вот этой, мальчики пописали маленькие, только маленькие соглашались на все, старшие нет. "Писайте на рубашки," – вот так мы подержали рубашки. И они  писали на рубашки, и мы вот этой вот мочой протирали спинки и лица. И мы заставили их даже пить. Я даже пила сама, говорю: "Если я выпила. Я живая. И вы пейте. Это единственная вода, которая может до вас добраться." И я заставляла многих деток. Многие пробовали, многие ко рту подносили, не хотели. И когда уже мы третьи сутки. Часы, что самое удивительное, там настолько был вот этот фон, все часы, которые ходили не на батарейках, они у нас сразу встали. У меня были часы на руке золотые, они встали. И я спрашивала у женщин рядышком, они все смотрят, и у всех остановились. Я говорю, электронные часы еще у кого-то тикали, а потом и те перестали тикать. Короче мы по времени уже не ориентировались. Мы вот так вот по тому, что творилось на улице понимали. Я говорила деткам: "Тут есть детки из нашего правительства папа их. Они сделают все, чтобы мы все таки выжили." Знала, что Мамсурова дети там были. Я знаю что он не смог выполнить какие-то требования. И мы вот все, кто здесь присутствовал просто ждали, что кто-то придет и просто извиниться. Извиниться за то, что мы все это пережили. И мы пережили два выстрела. И когда я выставила своего мальчика на улицу, говорю: "Беги!" Он говорит: "Мама, я боюсь, там сверху стреляют." Стреляли снайперы. Вы знаете, когда началось вот это все, это было просто страшно. Они пошли жарить окорочка. Я думаю, что и сами боевики не были к этому готовы. Они вызвали повариху. Я не знаю, где они нашли эти окорочка, может что-то там было в школе еще, я не знаю. Они вызвали повариху и говорят: "Там нужно жарить окорочка. Кто-нибудь еще 2-3 человека, кто поможет." Вот это нас расслабило. Мы думали, ну значит что-то двигается с мертвой точки, можно чуть-чуть расслабиться. Я потеряла бдительность. Мой младший потерял у меня сознание на руках, и я старшему говорю: "Сиди, а мы проползем вот так ближе к окошку, и просто подышим." Я открыла ему рот, дышала туда, даже этого не хватало. И минут через 5 или 6 раздался взрыв. Откуда он раздался, я не знаю, но он где-то был за спиной. Боевики стали вбегать, стали стрелять. Они думали, что кто-то из нас, сидящих в зале, спровоцировал это все. Они сами не понимали, что твориться. И я почувствовала, что я поднимаюсь высоко, потом падаю вниз. Наверное на этом я и потеряла сознание. Когда мы выбежали из спортзала, мне казалось, что мы вышли одними из первых. Это просто удивительно, никто этим не руководил. Когда мы выбежали из спортзала, мы не знали в какую сторону бежать. И стоит бронетранспортер, тот что я видела напротив окон. За ним стоят наши мужчины. Все они в бронежилетах, у них что-то в руках, и кричат: "Не останавливайтесь, бегите!" куда бежать? В какую сторону бежать? Я поняла, что крыша стала гореть с той стороны, со стороны корпусов. Там обвалилась первой та сторона. Почему больше погибло людей с этой стороны, я не могу понять. Все горело, когда я пришла в себя, подо мной лежали трупы. И на скамейках тоже сидели трупы. Я начала кричать: "Заур, Заур!" стала идти по трупам. На мне не было ни царапины. Но я ничего не слышала, и когда мне кричали "Лежи!" — я даже ничего не понимала. Она мне говорит: "Мама, побежали домой." И мы побежали в сторону милиции. Там стояли ребята, они нас подхватили. Они были вооружены и говорили нам: "Быстрее пошли!" А я не могла быстрее идти, то приходила в сознание, то теряла. Впереди меня бежал мой сын, я не поняла, куда он делся. А второго я так и не нашла. Когда я ехала в больницу, я стала его искать. Я точно знаю, что он выбежал. Он вроде был цел. Но нас обстреливали, над головами свистели пули, и стреляли снайпера. Они загоняли людей и кричали: "В столовую! В столовую!" Потом кричали, в какой-то подвал. Это все, что мне удалось услышать там, голова не работала абсолютно. Сознание было звериное. И вот, когда говорят, что там все были герои, что  там кто-то кого-то спасал, поверьте, что такого там не было. Поверьте, там каждый спасал самого себя. Но если ты бежишь к окну и видишь, что дети поднимаются на окно, ты не можешь через них перепрыгнуть, и мы естественно сперва детей выкидывали. Там было такое. Там все было в жутком дыму, было очень много трупов. Это все, что я видела. Да, я хочу добавить, Дзарасов не рассказал об этом моменте. Вы знаете, как они все хорошо наблюдали, даже когда шел дождь, было пасмурно, но один из боевиков нам разрешил разбить противоположное окно, от душевой справа. Об этом наверное не знал Полковник. И когда он вошел в зал и увидел это разбитое окно, то стал на своем языке разбираться с боевиками. Сначала он подумал, что кто-то из заложников, сидящих под окном, разбил окно. Потом кто-то крикнул из боевиков, что мы разбили. Он говорит: "Повесьте занавеску." Они вытащили откуда-то занавеску. И вот Дзарасова, который сейчас здесь стоял, заставили залезть на окно. И вот он по-моему только из-за этого остался жив, что они оставили в живых, только высоких мужчин. Для того, чтоб они выполняли их желания. Его подняли и сказали: "Одевай занавеску. Если ты выпрыгнешь в окно, то запомни, 50 человек, сидящих в зале, мы расстреляем." И он заделал эту занавеску. Но поверьте, что если бы не случилось это, то мы в последние сутки уже знали, что или нас убьют всех, либо, чтоб хотя бы детей освободили. Потому что воздуха не хватало. Никто даже есть не хотел, все кричали: "Дайте нам воду." Даже первоклашки. Я скажу еще, что они выставляли какие-то требования. Они говорили: "Мы пришли сюда, чтобы здесь, на Кавказе, было единое мусульманское государство. Мы этого хотим, а вы нам не хотите помогать. Значит, вы не люди." Мы говорили, что осетины такая нация. Они нам говорили всякую гадость. Я понимаю, девочки, что нам трудно, что мы осуждаем президента, осуждаем свою политику. Но вы представляете, что если освободят Чечню, то она попадет в руки этих бандитов, и мы будем тогда просто бедные. Я не хочу, чтобы все это повторялось.

Заместитель генерального прокурора России на Северном Кавказе Николай Шепель:

— Вы говорили, что один террорист говорил, что они пришли убивать. А когда они стали жарить окорочка, то расслабились и не думали, что что-то случиться.

— Да, мы думали, что что-то произойдет. Они чего-то ждут. Либо какой-то информации. Они сами не ожидали этого взрыва. Если он пошел на это, то этот человек должен был предполагать, что это продлиться долго. То есть, они должны были предполагать, что начнется бой. Но в этот момент в зале их осталось всего 2 человека. Один сидел за столом, другой возле выхода из душевой. Это все, что я запомнила. Если бы я знала что что-то может произойти, то я либо не двинулась с того места, и мы бы все погибли, либо я не знаю, что произошло.

— Вы кто по образованию?

— Главный бухгалтер.

— Когда Вы сказали в отношении того, что они такие свежие были, имея ввиду, что они что-то употребляли. А Вы знакомы с материалами дела, где написано, что по крайней мере 20 человек из них употребляли?

— Даже когда это все началось, я видела сама, у одного из них такая была кровоточащая рана, кусок оторван был, а он вел себя так, как будто с ним ничего не случилось. Я не настолько умела делить эти действия. Они практически не разговаривали друг с другом, по взгляду понимали. Потом, когда наши вбегали в зал, я понимаю, каждый хотел спасти, но удивительно, кто этим руководил, где было начальство? Даже пусть предполагали, что там 100 боевиков, или даже 30. я не могу назвать точного количества. Но пусть даже 100. Почему не привели спецназовцев, почему не дали подготовленных людей, чтобы на одного боевика было 3, 5, 6 спецназовцев. А пришли наши люди, не владеющие боем. Они просто хотели спасать. И когда они вбегали, они не смотрели, куда стреляют. А там были все бегающие раненые, полу раненые. Мы друг друга не видели в этом дыму. А потом в столовой. Эти решетки никто не мог выбить. Еще они поставили живой щит из детей. Это был какой-то кошмар. Сколько мы людей потеряли из-за того, что не было руководителя. Я понимаю, что если бы все было по другому, то были бы жертвы, но не столько. Они очень хорошо защищались. Они были настолько подготовлены. Я скажу еще одно. В моем доме, у меня шестой дом от школы, там разместилась 58 армия. Там стоял пулеметчик. Этот дом я строю 20 лет с мужем. Они прострелили крышу изнутри, потому что валяли дурака. Мой муж работает на "Салюте" и у меня в подвале была трех литровая банка со спиртом. А когда я сама там работала, то я принесла оттуда украинский спирт. И все это я использовала для лекарств. Они все достали и напились. Муж говорит: "Когда я им приносил еду, то они были пьяные." И это те люди, которые нас защищали. Почему все было вот так, ведь прошло уже трое суток. Вывозили в больницу нас тоже почему-то на "Мерседесах", на "Джипах". Скорых помощей не хватало. Дети погибали от болевых шоков, от потери крови. Я сама видела, девочка со мной в "Джипе" сидела, у нее все лицо кровью истекало. Я ей вытираю рукой, спрашиваю: "Ты кто?" Она на меня глазенки вытаращила. Но не может ничего сказать. Почему за трое суток не подготовились? Почему пожарные приезжали тушить пожар еще 4 числа?! Почему сделали так, что мы не смогли своих детей открытыми хоронить. Стыдно. И по мере всего этого, кроме вот этого человека, он был такой же исполнитель, с кого мы можем еще спросить.

— Светлана Борисовна, вы говорите, что конкретно не помните его действий.

— Нет, конкретно не помню, но я видела, что он заглядывает в зал. Но уже недавно мой маленький мальчик мне сказал: "Мама, неужели ты не помнишь мужчину, который стоял весь в белом. Он стоял вместе с боевиком и показывал на заложников." Я сама этого не видела. В прокуратуре мне показали фотографии всех тех, видимо, кого могли показать. Они были настолько изуродованы, что некоторые лица мне казались похожими друг на друга. Неужели они настолько изуродованы.

— А вот этого Али Вы там не опознали?

— Нет, я его там не увидела. Он себя в зале вел вызывающе. Очень некрасиво вел. Он детям говорил, что пришел сюда не шутить. И когда дети ему говорили: "Можно в туалет?" А он им отвечал: "Я не дяденька, я террорист. Я не могу позволить вам то, что вы хотите. У меня тоже есть дети. Я сюда пришел не просто для того, чтоб подшучивать. Я пришел убивать." Я это хорошо помню. Можно я задам ему один вопрос?

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

— Сейчас. Я Вам дам такую возможность. У потерпевших есть к ней вопросы?

— Бероева. Расскажите, как директор школы эти три дня вела себя?

— Если я сейчас скажу что-нибудь, что вам не понравится, я прошу вас на меня не нападать. Я этого не выдержу. Много говорят всякого, но я скажу так. Если ей говорили: "Встаньте, Лидия Александровна", — она вставала. Я знаю, что она выпила лекарство, но это лекарство ей тоже кто-то дал. В руках у нее не было ничего. Я не видела, чтобы она что-то ела. Ее куда-то выводили. Один раз мы вышли в коридор, притворились, что Азамату плохо, чтоб подышать. Когда мы вышли в коридор, я видела как Албегова Залина проводила ее в туалет. Теперь я хочу сказать, что думаю, что Лидия Александровна что-то видела. Потому что она пришла намного раньше. Об этом говорили дети, которые пришли где-то к 8 утра. среди них были и взрослые. Имен, фамилий, я не знаю. Они говорили, что учительница попросила их привести в порядок класс. И когда они увидели, что какие-то мужчины заходят в школу, бородатые, они сказали об этом сторожу. Они сказали ей, чтоб она вызвала директора. Но, говорят, что Лидия Александровна прошлась по этажам, никого не встретила, никого не видела, и спустилась вниз, сказала, что это наверное бомжи. Это все говорили дети в зале. Я живу рядом со школой. Я в этот двор часто хожу. Я не могу сказать, что когда-то там находились посторонние мужчины. Но я хорошо помню, что 2 года назад там горел актовый зал. Об этом никто не говорит. Ни завуч, ни директор. Это случилось вечером, где-то после 10. мы сидели во дворе, и дети увидели дым. А дети же очень радуются, когда горит школа, можно будет завтра не идти. Но нам пришлось побежать. Мы прибежали, Лидия Александровна была там. Там была пожарная машина, и они потушили пожар. Она сказала, что там какая-то танцевальная группа положила бычок, и зал загорелся. Этот зал ремонтировали в течение года. И даже новогоднюю елку не отмечали, его очень долго ремонтировали. А как ремонтировали, что было тогда, об этом никто не знает. Сидя в зале, я спрашивала себя, почему нас не загнали в актовый зал. Там нет окон, значит никто не сможет убежать. Там закрытое помещение. Там были кресла, где мы могли рассесться и сидеть. Там рядом был туалет, в который мы могли ходить.

— Но там же газ можно было применить. А окна ведь выбили для того, чтобы газ ен применяли.

— Я не знаю. Но я сама себе вот этот вопрос задавала.

— А Вы ему задайте.

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

— Подождите, у нас порядок. У потерпевших еще есть вопросы?

— Туаева. Я лежала в больнице и от врачей услышала, что некоторые дети слышали, что когда начали стрелять, она кричала: "Ребята, что вы делаете? Вы же обещали!"

— Я говорю то, что я слышала. Я ничего не скрываю. Этого я не слышала. Очень многие дети не понимали, что она им кричала. А она их успокаивала. Сначала на русском, потом на осетинском. Она успокаивала. А дети это воспринимали так неадекватно. Она сама была заложником, сзади меня сидела ее внучка. За эти трое суток она ни разу не смола пройти в туалет. Я ей говорю: "Подползи к своей бабушке и скажи. Чтобы тебя пропустили в туалет." А она мне отвечает: "Я ее боюсь." Я ее сама держала и говорила: "Присядь, и помочись на кофту." Это все, что я могу сказать. Я не знаю, может кто-то слышал еще, но было настолько шумно, что было плохо слышно.

— Меня мучает еще один вопрос. Я прямо с конца сидела. В один момент попросили выйти семью Ходова, семью Будаева и семью Мамсурова. Потом они зашли. Для чего их вывели?

— Я Вам так скажу. Семью Ходова вывели в первый день. Когда мы собрались в спортзале, то один из боевиков говорит: "Тут есть Ходовы? Встаньте." Они встали. Встало несколько, так вот, толпа. Нас интересовало, почему Ходовы. Он посмотрел, говорит: "Теперь сядьте." Потом я знаю, что мальчика, он зашел, одного из мальчика этих вот Ходовых, постарше который был, вот его вызывали. Я не знаю почему. Потом в какой-то момент подняли семью Будаевых, это уже были вторые сутки. Там была жена и 2 ребенка Будаева Олега. Они вышли, зашли назад. Потом на третьи сутки прозвучала Фраева фамилия. "Здесь, — говорит, — находятся родственники борца Фраева. Встаньте." Они стали вставать. Их встало достаточно много, там мать была. Они позвали мать, она стала выходить, но трудно ей было, женщина не молодая. Он тогда говорит: "Есть тогда помоложе." Вышла его жена. Она вернулась. Она живая. Вот она может быть что-то может сказать. Я не знаю, что говорили ей.

— Баликоев. Она сказала про спецназ. Но их не было мало, там несколько машин стояли.

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

— Баликоев, вопрос какой у Вас? Она же в зале была, откуда она знает.

— Я знаете, что хочу сказать. Я знаю, что они пришли выручать. Но их было не достаточно. Спецназовцев было очень мало. А в 58 армии было очень много молодых ребят. Там было много без бронежилетов. Я видела, как один из них выносил мальчика, и в ребенка стреляли.

— Сидакова. Света, скажи пожалуйста, ты говорила, что какое-то время Михайлов сидел возле тебя. И ты слышала это разговор об оружии от него или еще через кого-то?

— Вот все, что он мне смог сказать. Я слышала лично от него. Я говорю: "Александр Михайлович, вот Вас вызывали. Где Вы были?" Он говорит: "Да где только не были." "А то что вы доставали оружие. Это правда?" Он мне сказал: "Да." Я говорю: "Где?" Он мне говорит: "Из под сцены." Я еще хотела спросить, но он очень переживал, что боевики за ним следят. Он больше мне не сказал ничего. А потом мы переместились, я поняла, что он не может говорить, и я не стала его допытываться. Я думаю, а мне какая разница. Все равно у них оружия предостаточно, чтобы нас держать даже трое суток здесь. Мне уже было без разницы. Я знала, что уже случится какой-то конец. Знала, что либо нас будут взрывать, либо мы просто не выдержим. Дети уже сходили с ума просто от того, что не было воды.

— Скажи, ты говоришь, что после второго взрыва ты потеряла сознание. А когда ты пришла в себя, потолок еще был?

— Голое небо уже было. Я увидела как там светилось небо. Я от того и пришла видимо в себя, там воздух стал поступать. В этом смраде и дыме мы видели, что там уже голое небо. Но вот та часть зала еще не была сгоревшая до конца.

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

— Подсудимый, у Вас есть вопросы к потерпевшей?

— Нет.

— У адвоката?

— Есть. Скажите пожалуйста, вот Вы сказали, что несколько раз его видели в зале. А может Вы вспомните, оружие какое было у него?

— Я очень плохо разбираюсь в оружии, но мне кажется автомат висел на плече.

— Нет вопросов больше.

— Светлана Борисовна, скажите пожалуйста, Вы говорили, что Ваш сын Вам говорил, что он его вспомнил. Он его где видел?

— Я не знаю, видел ли он его.

— Это уже когда процесс начался.

— Когда линейка начиналась, бежали боевики, один, говорит, стоял...

— Светлана Борисовна, он когда Вам это говорил?

— Уже после событий.

— А почему он говорил: "Ты его не вспомнила?" Он по телевизору его видел?

— Нет. Мы пришли в прокуратуру, когда допрашивали сына. Следователь задал вопрос: "Видели ли вы какого-нибудь мужчину в белом?" Я сказала: "Нет." А Азамат говорит: "Мама, ну как же ты не видела. Один из них был еще в какой-то клетчатой рубашке, жилетка на нем была. А другой, — говорит, — был весь в белом. Я видел, что он стоял с боевиком, который уже в камуфляже, разговаривал, показывал пальцем что-то на школу."

— Это когда они захватывали школу?

— Да. Вот когда бежали.

— А может это не боевик был.

— Но он стоял с боевиком. Он мне так говорил. Он стоял с боевиком и разговаривал и показывал пальцем что-то на школу.

— И последний вопрос. Вот этот вопрос адвокат Вам задал. Вы же все таки пистолет от автомата отличаете?

— Да. Автомат был. Я точно не помню. Что-то висело на плече.

— А в чем он был одет Вы не помните?

— Помню белую майку, это я хорошо помню. Они почему-то все, вот даже в камуфляже, а внизу футболки, а на ногах кроссовки. Даже у этих двух шахидок. У них были еще штаны, и вот под платьями кроссовки.

— Скажите, Вы в столовой были?

— Нет.

— Пожалуйста, Вы можете задать ему вопрос.

— Что же все таки вас заставляет вступать вот в эти формирования? Ведь у вас есть свои дети. Если не убивают наших детей, то убивают ваших детей. Что заставило лично тебя стать террористом?

Нурпаша Кулаев:

— Вопрос не понятен.

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

— Что заставило Вас стать террористом? Что там не понятного?

— Я не знаю, я не был террористом. Я сам не знаю. Кто это сделал. Почему. А тот, кто в этом виноват, сейчас, знаю, смотрит телевизор, на этот процесс.

— Вот ты представляешь, тебя каждый раз показывают по телевизору. А ты представляешь, что у тебя растут дети. И они смотрят и говорят, что наш отец наверно был там, и убивал тех детей. А я знаю, что когда я ехала из Германии, я ехала в поезде, нельзя было лететь, нам оперировали уши, и перепонку чтобы сохранить, нужно было ехать поездом. Это было удивительно. В одном купе поместились 3 женщины, все забили коробками. Они говорили на языке, который похож на чеченский. С нами были еще пострадавшие детки, и они перепугались. Они не хотели ехать в этом вагоне. Мы пришли к начальнику поезда за несколько минут до отправки. Они в тупике загрузили вот это все в это купе. А этот вагон был детский, у нас места были уже куплены. И когда вот эти коробки дети увидели, у них чувство страха не пропадает до сих пор. И мы вызвали начальника поезда, он затребовал документы, и у них у всех прописка была дагестанская. И мы говорим: "Да ну что Вы. Уже дети настолько их хорошо знают, что вычислили язык. Давайте будем что-то делать. Давайте их высаживать." Они стали разговаривать таким матом с проводницей: "Где ты была раньше. Мы не выйдем отсюда." И Вы знаете, когда я потом зашла к ним в купе, я набралась наглости. Думаю, я все равно пойду, спрошу кто они такие. С нами еще психолог была, Залина девочка. Мы когда зашли, я им говорю: "Вы знаете, дети боятся ехать. Так как здесь коробки. А здесь уже те дети, которые пережили." Я поняла, что они чеченки. Но они так плакали, Вы не представляете. "Нас тоже. – говорит, — выселили. И вот в этих коробках мы везем тапки, чтобы продавать." Я говорю: "Но вы понимаете. Вы должны были подойти и объяснить просто вот все это. Мы же все люди. Мы женщины, вы женщины. Если бы вы это все раньше сказали, дети не боялись бы ехать." А вот на тебя смотрят твои дети, ты понимаешь. И они говорят, что наш отец убил тех детей, которые были такими же как мы. Как вы соглашаетесь на это?! я знаю, что вас заставляют. Но все вы соглашаетесь. Да лучше погибнуть одному, чем переносить вот такой позор, чтоб за тебя потом краснели твои дети.

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

— Кулаев, так скажите все таки суду, кто смотрит телевизор сейчас, и наблюдает за этим всем. Виновный кто? Вы же говорите, что виноватые сидят сейчас дома, телевизор смотрят. Назовите этих виновных.

Нурпаша Кулаев:

— Я не знаю, кто они. Но я знаю, тот. Кто это все знает, они на такое не идут никогда. Они отправляют людей туда, а сами сидят дома. Если бы я знал бы, я б на такое не согласился бы.

Потерпевшая:

— Ты знал, что ты идешь в школу убивать детей?

— Я и то не знал, школа, не школа.

Голоса из зала:

— А почему автомат у тебя тогда был, если ты не знал.

Потерпевшая:

— Ну хорошо. Если ты не шел в школу, но ты все равно же шел кого-то убивать. Почему ты шел на это? Что тебя заставляло? Ты можешь вот то сказать?

— Я не знал, нас из дома 4 забрали, оружие только в школе дали, когда двоих ранили. До этого они не давали нам оружие.

— А когда ты садился в эту машину грузовую. Ты не думал, куда тебя везут?

— Они сказали, мы по дороге вас где-то оставим. Когда обратно пойдем, операция кончится, вас заберем. Но они нас не отпустили. Меня из-за брата забрали. Мой брат знаком был с ними. И то он не знал, кроме одного никого не знал.

— Я никогда в это не поверю, что ты не знал куда ты едешь. Ты знаешь, кроме всего этого в человеке должна быть гордость какая-то. Лучше пусть убьют меня, чем убьют чужого даже отца, брата, сына, ребенка. Ты понимаешь это? Если тебе приходят еще какие-то письма, какие-то свидания, ты передай пожалуйста своим туда, что нельзя убивать друг друга. Нужно быть дружными, мы народы Кавказа. И если мы позволяем друг над другом издеваться, какие же мы братья и сестры?! Когда встречали на улице, говорили: "Брат осетин", а потом пришли и убивали его.

— Я не знаю, кто в этом виноват.

— Мне сейчас стыдно здесь стоять. Я стыжусь тех, у кого погибли дети. А я живая, понимаешь?! Мне стыдно. Я сняла с себя черную одежду только потому что об этом просил сын: "Я не могу видеть это черное, мама. Ты похожа на шахидку."

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

— Садитесь, Светлана Борисовна. Перерыв до трех часов.

Секретарь:

— Прошу встать.

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

— Прошу садиться. Так, продолжаем допрос потерпевших.

Голоса из зала:

— Ваша Честь, можно сказать? Вот потерпевшие выступают с ходатайством. Оно написано вот, его зачитать можно?

— А где оно?

— У нас. Так, генеральному прокурору РФ Устинову от потерпевших в результате террористического акта.

— Подождите, а что за ходатайство? О чем? Генеральному прокурору.

— О возбуждении уголовного дела.

— Это процесса касается?

— Мы считаем, что да.

— Нет, если вы ко мне, как к председательствующему, это одно дело. Если вы генеральному прокурору пишите, тогда зачем озвучивать, тогда подпишите, отдайте. Я ж говорю, если это касается процесса, то вы ко мне, как к председательствующему. А если это касается генерального прокурора, то здесь есть его заместитель. Он будет, сейчас, пожалуйста. Мы продолжаем допрос потерпевших. Адырхаев. Имя, отчество.

— Алан Михайлович.

— Год рождения.

— 18 октября, 63 года.

— Место жительства

— Беслан, Нартовская, 16.

— Место работы.

— Центральная больница Беслана. Анестезиолог.

— Алан Михайлович, Вы предупреждаетесь об ответственности за дачу ложных показаний и за отказ от дачи показаний. Пожалуйста, распишитесь у секретаря. Пожалуйста обвинение.

Старший прокурор управления Генеральной прокуратуры РФ на Северном Кавказе Мария Семисынова:

— Алан Михайлович, Вам доводилось где-либо встречать подсудимого ранее?

— Нет.

— Расскажите пожалуйста, кто из членов вашей семьи попал в число заложников?

— Жена и двое детей.

— Фамилия, имя, отчество жены.

— Адырхаева Альбина.

— Сколько ей лет?

— 30 исполнилось.

— Так, 2 детей. Кто?

— Две дочери.

— Скажите пожалуйста, есть ли среди них убитые и раненые в результате вот этого теракта.

— Жена погибла.

— Дочери Ваши получили какие-либо ранения?

— От взрыва осколочные.

— Находились они на излечении?

— Да, в Беслане.

— Скажите пожалуйста. Что-либо Вам известно о действиях подсудимого Кулаева в отношении заложников вот в этот период, с 1 по 3 сентября 2004 года?

— Я только со слов, то что слежу за процессом. Только с этих слов пострадавших. А до этого не слышал.

— Но что Вам известно об его действиях в отношении заложников?

— Поймите меня правильно, я даже, честно говоря, мало слышал из того, что говорят. Но он был там. Для меня это уже все. Он повинен в любом случае. Он был там. Стрелял, не стрелял. Конечно он не скажет что стрелял. Это там они смелые, а здесь, посмотрите, как невеста стоит. Он нелюдь, зверь. Даже хуже зверя. Для меня это, чисто по человечески, я сделал вывод. А что он там делал, меня это, честно говоря, не интересует.

— Какой вред вам причинен гибелью жены, ранениями детей?

— Громадный вред. Я детям через два месяца только сказал, что мать у них умерла. Дочка говорит: "Как я буду жить без мамы?" тут же сказала: "Почему тебя там не было? Ты виноват, из-за тебя маму убили." А я не представляю себе, чтоб потерять ребенка. Это вообще для меня, я считаю, что на этом бы моя жизнь закончилась.

— Я не имею вопросов.

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

— О наказании. Нет вопросов у Вас? У потерпевших есть вопросы?

— Нет.

— Подсудимый, у Вас есть вопросы?

— Нет.

— У адвоката?

— Нет.

— Пожалуйста, что Вы хотели сказать.

Потерпевший:

— Мне позвонили и сказали, что вывезли детей из школы. Когда уже закончилось все. Я прибежал, стал искать жену. Я в первую очередь начал искать в морге, я по сережкам искал. И побежал в сторону морга. Ну, я естественно так бежал, что ничего не видел. Меня кто-то сбил с ног, это был спецназовец, и говорит: "Туда нельзя. Там идет бой, перестрелка. Убежали, — говорит, — террористы." И действительно стрельба шла такая. Туда меня больше не пустили. Мне просто интересно с кем шла перестрелка эта. Потом, ночью приезжали тесть с тещей. Их машину обстреляли. Мои соседи, их тоже обстреляли. Я неоднократно пытался выяснить. Но понимаете, меня выслушают, потом настолько все это неприятно становится, исковеркают все по другому, как это не должно быть. Я, честно говоря, перестал эти вопросы задавать. А недавно один заявил о поимке троих террористов, которых привезли в администрацию тогда с мешками на голове. И ни какой-то там рядовой, я не хочу называть.

— Назовите, почему нет?

— Кесаев. И просто, понимаете, это не последний человек в нашей республике. Если его не слушают, а что мои слова? Слова этих бедных женщин, кому они нужны? Можно же сказать, что не было. А ответа никакого не дают. Когда неопределенность, естественно у людей мнение.

— В какую администрацию привозили?

— В Бесланскую. Ночью, уже после штурма. Понимаете, это не соседка мне сказала. Это человек уважаемый, и не последнее лицо в нашей республике.

— Я там не видел никого, честно говоря.

Заместитель генерального прокурора России на Северном Кавказе Николай Шепель:

— Можно политические два слова? Вот уважаемый Кесаев, и я этого не стесняюсь говорить, когда мы пытались выяснить источник его познаний, чтобы зафиксировать, как доказательства, он сказал: "Я депутат, и давать показаний я не буду." Я считаю, это позиция бессовестная. А вот любого человека, кто скажет конкретные факты, мы готовы допросить. И в частности, если будет возможность, мы с Вами тоже вот эти вот детали уточним. Ладно? Я Вас прошу. Спасибо.

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

— Есть вопросы? Тедеева. Имя, отчество.

— Эльвира Николаевна.

— Эльвира, вы можете показания давать? Или Вам дать возможность посидеть пока. Дзапарова.

— Можно я тоже посижу чуть-чуть?

— Не можете? Бероева. Имя, отчество.

— Светлана Хаирбековна.

— Год рождения.

— 24 июля, 49 года.

— Место жительства.

— Город Беслан, Переулок школьный, 39, кв. 45.

— Место работы.

— Бытовое обслуживание.

— Светлана Хаирбековна, Вы предупреждаетесь об ответственности за дачу ложных показаний и за отказ от дачи показаний. Пожалуйста, распишитесь у секретаря. Пожалуйста.

Заместитель генерального прокурора России на Северном Кавказе Николай Шепель:

— Просьба такая, расскажите о событиях, что Вам известно, о событиях 1-3 сентября. Хорошо? А потом мы уточним у Вас некоторые позиции.

— Я отправила детей в школу. Отправила старшую дочь с внуками. Два внука у меня погибли там. Все три дня я надеялась, что наше правительство, наше государство поможет им. Однако этого не произошло. Мои внуки, которых я воспитывала с 4 месяцев, близнецы, погибли. После этого всего Бердикова сказала, что в один день мои мальчики вышли в туалет. И Ходов увидел их и говорит: "А эти двое одинаковые, зачем вы здесь? Одного надо убить." Он ударил одного, он отлетел. А другой начал плакать: "Не убивайте моего брата." Почему наше правительство. Наше государство не смогло уберечь этих детей?! Три дня мучались там. Я вообще все эти три дня пробыла во дворце. Нам обещали, что все будет нормально. И я надеялась до последней минуты, что дети выйдут оттуда живыми. Моя старшая дочь ранена. У нее раздроблена рука, правая рука. Она работала косметологом, теперь она работать не может. Я проходила 6 месяцев, катаракта.

— А дочь?

— А дочь, она на лечении.

— А как долго будет лечиться?

— Ну, она приедет уже. Она уже скоро приедет. А так она находилась в больнице, почти около 2 месяцев она пролежала. У нее множество осколков, правая рука раздроблена. Проходила 6 месяцев почти с аппаратом.

— Об обстоятельствах самого происшествия только с ее слов знаете?

— Да. С ее слов.

— Нет вопросов.

Старший прокурор управления Генеральной прокуратуры РФ на Северном Кавказе Мария Семисынова:

— У меня такой вопрос, что-либо дочь говорила относительно действий Кулаева в отношении заложников?

— Нет.

— Вот когда он был задержан, Вы смотрели по телевизору, вот его показывали?

— Смотрела, да.

— Дочь Ваша видела эти кадры?

— она лежала тогда в больнице.

— Нет вопросов у меня.

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

— У потерпевших есть вопросы к Бероевой?

— Нет.

— Кулаев, у Вас есть вопросы?

— Нет.

— У адвоката?

— Есть. Вот вы сказали только что, что со слов Бердиковой Вам известно, что ваших внуков прикладом там били. А она пояснила, что это именно Ходов был?

— Да.

— Просто, когда ее допрашивали, она утверждала, что это был Кулаев.

— Она сказала, что Кулаев вот ее ребенка ударил. А моих внуков ударил Ходов.

— Все, нет вопросов больше.

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

— Светлана Хаирбековна, скажите, по поводу наказания Ваше мнение?

— Какое наказание может быть. Такого человека. Если вот я даже муху никогда не убила, а вот его. По частям бы я его разрезала. Я потеряла детей, которых я воспитывала ни как внуков, а как своих детей. Дайте мне его, я его сама, вот клянусь вам, я его сама вот не пожалею, вот так вот расчленю на мелкие части.

— У Вас есть к нему вопросы?

— Да какие у меня могут быть к нему вопросы. Я вообще не хочу...

— Садитесь. Бибоева. Имя, отчество.

— Алла Албеговна.

— Год рождения.

— 58-й, 29 сентября.

— Место жительства.

— Город Беслан, улица Ленина, 72, кв. 33.

— Место работы?

— Бесланская больница. Врач-терапевт.

— Алла Албеговна, Вы предупреждаетесь об ответственности за дачу ложных показаний и за отказ от дачи показаний. Микрофон чуть-чуть сами регулируйте. Пожалуйста, распишитесь у секретаря. Пожалуйста.

Старший прокурор управления Генеральной прокуратуры РФ на Северном Кавказе Мария Семисынова:

— Алла Албеговна, скажите, Вам доводилось ранее встречаться с Кулаевым, вот до сегодняшнего дня.

— Нет.

— Скажите, кто из членов Вашей семьи находился в заложниках в школе?

— Мой младший мальчик 13 лет, Батагов Тимур.

— В какой он класс ходил?

— В 8 класс перешел. У меня был еще и старший мальчик, они были погодки. Но старший у нас сбежал.

— Называйте старшего.

— Батагов Хетаг 14 лет.

— Все?

— У меня младшая сестра была в заложниках с двумя детьми. Цгоева Фатима Албеговна, 58 года рождения. С детьми. В первый класс пошел мальчик Цгоев Саша, и девочка Лера 4 года.

— Скажите пожалуйста, кто из них остался в живых?

— Племянники мои все.

— Вот Ваши дети, что с ними случилось?

— Старший мальчик сбежал.

— Он сбежал откуда?

— С территории двора во время захвата.

— Где он находился все эти три дня?

— Он находился дома.

— Я почему задаю вопрос. Там кто-то в котельной укрылся, кто-то еще где-то.

— Он прибежал домой.

— Младший мальчик Ваш, Тимур?

— Младший был в заложниках. И погиб 3 сентября.

— С сестрой вашей что случилось?

— Тоже погибла 3 сентября.

— Дети ее получили ранения?

— Ну, психо травму естественно мальчик. А девочка была ранена. У нее было пулевое ранение в плечо левое, и осколочные ранения.

— Находилась на излечении?

— Да.

— Что Вы знаете о действиях Кулаева в отношении заложников?

— Ну, кроме того, вот со слов заложников.

— А Ваши дети, они Вам ничего не говорили? Видели они его или нет?

— Нет. Но мальчик был безумный во время захвата. Его упрекали, почему оставил младшего брата. Он говорит: "Я не помню, как я убежал." Он стоял вот со стороны улицы Коминтерна. Ближе к железной дороге. Он хотел выглядеть взрослым, что ли, он не встал с классом. А младший мальчик стоял с классом. И когда старший увидел боковым зрением, как выпрыгивали из машины боевики, и тут же, говорит:"я не помню, я так рванул".

— Скажите, сказал мальчик Ваш, где стояла эта автомашина?

— По-моему, у входа со стороны улица Коминтерна.

— Во двор школьный вход?

— Да.

— Скажите пожалуйста, какой вред Вам причинен гибелью Вашей сестры и Вашего сына.

— Я считаю, что невосполнимый. Я не могу жить без своего ребенка. Мне кажется, это всем известно. Моя единственная надежда, что с течение времени клонирование человека будет возможно. И я таким образом верну своего мальчика. Я не в состоянии жить, я не в состоянии работать. Вы знаете, я не вижу таких врагов в этих террористах. Эта нация с больной психикой, я считаю. Не зря же говорили они, что они подлежат уничтожению. Но почему же у нас такое случилось?! Зачем такое халатное отношение?! Мы знали, вот каждое утро меня забирал наш водитель скорой. И вот по дороге на работу возле переезда на улице Коминтерна, там всегда стояла патрульная машина. Гаишники дежурили. Каждое утро. И почему на первое сентября там не было этой машины. По какой причине?! Это вот просто загадка. Или же на улице Коминтерна, вот напротив школы, где переход. Об этом тоже уже упоминали.

— Еще желаете дополнить что-нибудь?

— Я еще что хочу сказать. Я проезжала мимо милиции в день по 2, по 3 раза. И я видел как милиция охранялась. А по вечерам носила кушать своей свекрови. Она живет на Школьном переулке, 49. И я ходила через ход между домом и милицией, и видела, не пропускали. Я сколько раз спрашивала: "Почему не пропускаете? Усиление? В связи с чем?" "Не знаю. Усиление и все." Мой двоюродный брат работал в милиции. И вот после этого чудовищного теракта он мне рассказывает, 31 августа начальник милиции им сказал, запретил выходить за пределы здания РОВД. Якобы, вдруг нападение на них. Они же знали.

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

— Так, у потерпевших есть вопросы к ней?

— Нет.

— У подсудимого?

— Нет.

— У адвоката?

— Нет.

— Скажите пожалуйста, Вас признали потерпевшей не только по отношению к сыну, но и по отношению к сестре?

— У нее муж.

— Он признан потерпевшим?

— Да.

— Он не был у нас еще в суде?

— Нет.

— Сможет прийти в суд?

— Наверное сможет.

— Скажите, Ваш сын Хетаг признан потерпевшим? Он не допрашивался.

— Он допрашивался. Я не знаю, потерпевший он или кто. Он сбежал из школы.

— У Вас есть вопросы к Кулаеву?

— Нет.

— Присаживайтесь. Скажите, Алла Албеговна, Ваш сын сможет прийти в суд?

— Сможет.

— Арчегова. Имя, отчество.

— Мария Ивановна.

— Год рождения.

— 46.

— Число, месяц.

— 17 мая.

— Место жительства.

— Город Беслан, переулок Тургенева, 5.

— Место работы.

— Пенсионерка.

— Мария Ивановна, Вы предупреждаетесь об ответственности за дачу ложных показаний и за отказ от дачи показаний, в соответствии со статьями. Пожалуйста, распишитесь у секретаря. Пожалуйста.

Старший прокурор управления Генеральной прокуратуры РФ на Северном Кавказе Мария Семисынова:

— Мария Ивановна, ранее Вам не доводилось с подсудимым встречаться?

— Нет.

— Скажите пожалуйста, кто из членов Вашей семьи был в заложниках?

— Сын с семьей.

— Назовите его.

— Арчегов Аслан Феликсович.

— Сколько лет ему?

— 37 было.

— Семья, имеете ввиду кого еще?

— Жена и двое детей.

— Жена кто?

— Дзапарова Оксана.

— Дети кто?

— Мальчик, 11 лет, девочка в первый класс пошла.

— Скажите, кто из членов вашей семьи пострадал и как?

— Они все пострадали. В первый же день  расстреляли сына.

— Остальные?

— Сноха и внучка были обожженные сильно.

— Они тоже погибли?

— Нет. Сын только погиб.

— Остальные получили ранение?

— Внук нет, а вот сноха с внучкой.

— Скажите пожалуйста, какой вред вам причинен гибелью вашего сына и ранениями остальных членов вашей семьи.

— Это я вообще не знаю. Словами  не выскажешь.

— Возмещение причиненного вреда, вы вправе ставить вопрос о получении денежной компенсации. Вы сейчас желаете заявить такие требования?

— Нужно подумать.

— Хорошо, подумайте. Скажите пожалуйста, что-либо Вам известно о действиях Кулаева там в отношении заложников?

— Ничего. Просто три дня ждали. Говорили, что вот-вот кто-то приедет, вот тогда что-то будет.

— Ваша сноха ничего не говорила?

— Нет.

— Понятно. Нет вопросов.

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

— У потерпевших есть вопросы?

— Нет.

— Подсудимый, есть вопросы?

— Нет.

— У адвоката?

— Нет.

Пострадавшая:

— А можно я скажу? За что расстреляли мужчин. Он никого не обидел, и вы так поступили с человеком. С людьми. Поставили к стенке и расстреляли.

— Отвечайте, Кулаев.

Нурпаша Кулаев:

— Я не знаю, я не видел это.

— Да. Ты ничего не видел. Ничего не знаешь. Ты нигде не был. Сидел в столовой. Вот я сколько прихожу, ты говоришь, что ничего не знаешь, ничего не видел, ничего не слышал. Можешь один раз что-то сказать. Расскажи, как человек в конце-то концов. Какая мать родила тебя вообще?

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

— Скажите, Кулаев.

— Я не знаю.

— За что вы убивали людей.

— Я не знаю, за что убивали. Я знаю, я не убивал никого. Но все равно вы не поверите.

Пострадавшая:

— Как ты можешь не знать. Я сама видела кассету. Они вот так сидели в коридоре, а ты в столовой. Как можешь ты не знать? Прекрасно видел все, и прекрасно знаешь.

— Я всего два раза там был.

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

— Что за кассету Вы видели, Мария Ивановна?

— Как они стояли в коридоре школы, вот такой вот узкий проход в коридоре. И дальше я не знаю, что там, я никогда там не была. И вот они там, мужчины вот такие взрослые, вот так сидели. У окна третьего он сидел. Я его узнала, там видно было. И все мужчины вот так сидели. Как не видно, если вы сидели в столовой.

— Мужиков я видел.

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

— Присаживайтесь, Мария Ивановна. Дзампаева нет, да? Таучелова. Имя, отчество.

— Таучелова Залина Мироновна, 26 апреля 68 года.

— Место жительства.

— В настоящее время?

— Да.

— Москва, улица Черняховского, дом 15.

— Залина Мироновна, Вы предупреждаетесь об ответственности за дачу ложных показаний и за отказ от дачи показаний. Пожалуйста, распишитесь у секретаря. Пожалуйста.

Старший прокурор управления Генеральной прокуратуры РФ на Северном Кавказе Мария Семисынова:

— Вы ранее встречались где-либо с подсудимым?

— Нет.

— скажите пожалуйста, кто из членов Вашей семьи подвергся нападению 1 сентября 2004 года?

— У меня было две дочери, Ирина и Светлана.

— Какого года рождения?

— Ирина 90 года, Светлана 91.

— Они находились в заложниках?

— Да.

— Что случилось с ними потом?

— 4 сентября я Ирину нашла в морге. Тело ее было целое, только ноги повреждены. От Светы я 5 числа нашла ноги. 30 остальную часть.

— 30 Вы имеете ввиду сентября?

— Да.

— Скажите пожалуйста, что Вам известно о действиях Кулаева в отношении заложников. В частности в отношении Ваших детей.

— Ничего не известно.

— Какой вред вам причинен гибелью Ваших детей?

— У меня в 2002 году умер муж. Осталось 2 дочери. И эти звери довели до того, что 4 сентября мой ребенок был седой. А кто спасали, не знаю какими действиями они руководствовались. Поэтому я не знаю, я не могу объяснить, что это за вред.

— Что-нибудь добавить еще желаете?

— Нет.

— Я не имею вопросов.

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

— У потерпевших есть вопросы к Таучеловой?

— Нет.

— Подсудимый?

— Нет.

— Адвокат?

— Нет.

— У Вас есть к подсудимому вопросы?

— У меня не вопрос, у меня желание. Чтоб не только он был на скамье подсудимых, а еще и те, кто спасал наших детей. Так называемой операцией спасения занимались. Я, например, параллельно провожу эту связь между ним и теми, кто стрелял в них. Они никого не спасали.

— Присаживайтесь. Хуцистова. Имя, отчество.

— Хуцистова Альбина Маирбековна.

— Число, месяц, год рождения.

— 1981 год, 29 сентября.

— Место жительства.

— Город Беслан, улица Батагова, 21.

— Место работы.

— Северо-Западный муниципальный округ.

— Кем работаете?

— Инспектором по беспризорникам.

— Альбина Маирбековна, Вы предупреждаетесь об ответственности за дачу ложных показаний и за отказ от дачи показаний. Пожалуйста, распишитесь у секретаря. Пожалуйста.

Старший прокурор управления Генеральной прокуратуры РФ на Северном Кавказе Мария Семисынова:

— Альбина Маирбековна, Вам с подсудимым раньше доводилось встречаться где-либо?

— Нет.

— Кто из членов вашей семьи находился в заложниках?

— Супруг, Хуцистов Азамат Борисович.

— Сколько ему лет?

— 27.

— Как он там оказался, расскажите. Он работал в школе?

— Нет. Мы недалеко живем от школы. Утром я ребенка в садик собрала, стала сама одеваться. Услышали какие-то выстрелы. Показалось, что это фейерверк. Я забежала в комнату. Муж подскочил и забежал в мамину комнату, чтобы закрыть окна. Я тоже забежала туда, посмотрела и увидела, там толпа, дети. Я начала закрывать окно и увидела двух детей старшеклассников и сказала им: "Быстрее запрыгивайте в окно." Они заулыбались: "Нет, мы постоим, посмотрим." Муж закрыл окно и кричит мне: "Альбина, открывай дверь." И выбежал. Я вслед за ним. Азамат выбежал к дороге, смотрел по сторонам, искал детей. Они забежали за наш дом. Боевики начали стрелять. Один из боевиков высаживался из машины. Была "99" машина темно-вишневого цвета. Там сидел мужчина еще. Азам вышел прям к дороге, чтобы посмотреть ребят. Но тут мы увидели боевика в маске и в камуфляжной форме с автоматом. Он направил автомат на машину, где сидел какой-то мужчина, и сказал: "Вылезь." Он не выходил. Он выстрелил из автомата. Я в этот момент смотрела и не могла понять, что происходит. Вроде бы он по-русски разговаривал. Террорист стоял, стрелял в землю. Азам смотрел на это и подошел чуть ближе. Когда он увидел Азама, а он увидел его, направил автомат и сказал: "Тоже в спортзал." Он ему говорит: "Я из дома только вышел." А он выстрелил в воздух, сказал: "Быстро в спортзал." В этот момент я услышала, как девочка моя тоже спускается по лестнице. Я захлопнула дверь. Девочка из-за двери кричала: "Мама, там стреляют." Я ей крикнула: "Бегом в комнату!" Азам ушел с боевиком. Я забежала в комнату. Боевики начали обстреливать окна. Я схватила ребенка и легла на пол. Они убили моего супруга.

— Он был убит на улице или на территории школы?

— В школе. 1 числа его расстреляли.

— Вы пояснили, что они стреляли по окнам и по крышам.

— Когда я стояла на улице, возле железного шкафчика, я видела что по двору школы ходили террористы. Около гаражей тоже стояли террористы. А этот был в маске. На нем была футболка с коротким рукавом, автомат держал в правой руке и стрелял. Он даже не смотрел куда стреляет.

— Скажите пожалуйста, Вы сказали, что около гаражей тоже стояли 2 террориста. Они на протяжении всех трех дней там стояли?

— Нет. Только в первый день.

— Скажите, при каких обстоятельствах погиб Ваш муж. Вам это известно?

— Нам сказали, что его заставляли делать растяжки, потом подняли наверх и расстреляли.

— Нет вопросов.

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

— У потерпевших есть вопросы?

— Я знаю где вы живете, и где эти машины легковые стояли. Как там боевики оказались?

— Они ходили, как будто у себя дома. Они ходили свободно. Старшеклассников они тоже забрали.

— Нет, но как они оказались там? Может они со стороны "Ручейка" пришли?

— Двое со стороны гаражей стояли, двое во дворе. А этот вышел к машинам.

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

— Есть вопросы еще?

— Нет.

— Подсудимый?

— Нет.

— Адвокат?

— Нет.

— Скажите, Альбина Маирбековна, сколь Вы видели всего боевиков?

— 5 человек.

— Во что они были одеты?

— В камуфляжную форму.

— Все пятеро?

— Да.

— Что у них было в руках?

— Автоматы.

— На лицах маски были?

— У них, не знаю. Но который около нашего дома был, он был в маске.

— Подсудимого среди них не было?

— Не могу сказать.

Голоса из зала:

— А шахидку Вы среди них не видели?

— Нет.

— Просто мой сын видел шахидку, когда их загоняли.

— Я не видела. 

— Альбина, у вас есть вопросы к Кулаеву?

— Нет.

— Присаживайтесь. Гасинова. Имя, отчество?

— Полина Рамазановна.

— Число, месяц, год рождения.

— 3 января 38 года.

— Место жительства.

— Беслан, Октябрьская, 83.

— Место работы.

— Пожарная часть города Беслана.

— Вы предупреждаетесь об ответственности за дачу ложных показаний и за отказ от дачи показаний. Пожалуйста, распишитесь у секретаря. Пожалуйста.

Старший прокурор управления Генеральной прокуратуры РФ на Северном Кавказе Мария Семисынова:

— Полина Рамазановна, Вам доводилось до сегодняшнего дня видеть где-либо подсудимого?

— Нет.

— Скажите, кто из членов вашей семьи находился в заложниках?

— Дочь.

— Сколько лет ей было?

— 38. Внучка Алана, в 6 класс пошла. И внук Борис в 3 класс пошел.

— Кто из них пострадал и как?

— Погибли все.

— В спортзале да?

— Да.

— Вам что-либо известно о действиях подсудимого в отношении заложников?

— Нет.

— А со слов оставшихся в живых что-нибудь известно?

— Ничего не могу сказать. Нас успокаивали: "Не волнуйтесь, все будет хорошо." Мы там возле школы 3 дня стояли.

— У меня вопросов нет.

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

— У потерпевших есть вопросы?

— Нет.

— У подсудимого?

— Нет.

— У адвоката?

— Нет.

— Скажите, Полина Рамазановна, ваша дочь, а зять где Ваш?

— Он живет тоже напротив нас на улице Октябрьская.

— Я имею ввиду, он признан потерпевшим?

— Да.

— Он сможет явиться в суд?

— Конечно сможет.

— Как фамилия зятя?

— Джибилов Рустам.

— У Вас есть к нему вопросы?

— Пусть он ответит, почему именно первую школу. С какой целью они туда пришли? Чтоб расстрелять моих детей?!

Нурпаша Кулаев:

— Я не знаю.

— А убивать значит детей ты знаешь. С какой целью ты приехал?

— Если б я знал бы, я сказал бы. Я не знаю, почему мы именно туда приехали.

— Детей убивать, да?

— Я никогда не пошел бы детей убивать. Меня из дома забрали.

— Сейчас ты ничего не знаешь.

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

— Смирнова. Нет ее, да? Тедеева Эльмира, как вы себя чувствуете? Можете давать показания?

— Да. Имя, отчество.

— Эльмира Николаевна.

— Число, месяц, год рождения.

— 80, 5 июня.

— Место жительства.

— Беслан, Торчинова, 45.

— Место работы?

— Не работаю.

— Эльмира Николаевна, Вы предупреждаетесь об ответственности за дачу ложных показаний и за отказ от дачи показаний. Пожалуйста, распишитесь у секретаря. Пожалуйста.

Заместитель генерального прокурора России на Северном Кавказе Николай Шепель:

— Эльмира Николаевна, скажите. Вы подсудимого знаете? Раньше не видели?

— Нет.

— Расскажите о событиях 1-3 сентября, которые были связаны с трагедией.

— Я не знаю. Они у меня вылетели большинство. Я стараюсь их не вспоминать.

— кто был заложниками из ваших родных и близких?

— Я была сын и дочка.

— Сколько лет?

— 3 года.

— Как это случилось, что вы можете рассказать?

— Мы пришли в школу, у меня была племянница там. Мы пошли. Дети были дошкольного возраста. Так как садик не работал мы их взяли. Я, так как я заканчивала эту школу, подошла к учителям, с ними поговорила. И прошла в кабинет искать мою классную. Но я ее так и не нашла. И начали выходить первоклассники.

— Вы раньше пришли, да, немного?

— Да.

— Во сколько?

— Я не знаю во сколько. Десятый час был. Вот они еще не все подошли к линейке, начались выстрелы. Мы как всегда подумали, какой-нибудь богатый пришел, ну ребенок в школу, и ему фейерверк. А потом начали шарики взлетать. Все начали бежать в сторону спортзала. Я взяла детей и побежала в сторону котельной потому что туда тоже люди побежали. Один бандит наставил на меня автомат и сказал: "Беги в спортзал." Мы развернулись и побежали в спортзал. Мы через окна залезли. Окна были уже разбиты. Мы зашли в спортзал, они начали там развешивать вот это все. Я их спрашиваю: "Что вы хотите сделать?" Они говорят: "Молите Аллаха. Ваши дети не будут наркоманами, девочки не будут проститутками. И сами вы такие."

— А Вы Кулаева не помните?

— Я не обращала на них внимание. Вот кого я запомнила, это Ходов. Один был с Ходовым. Еще один был высокий с длинными волосами такими. Я вот запомнила того, который сидел на взрывном устройстве. Как я выбегала, он вот так остался на стуле сидеть. Я не знаю как он погиб. Это со стороны выхода на улицу. Он так и сидел.

Старший прокурор управления Генеральной прокуратуры РФ на Северном Кавказе Мария Семисынова:

— Скажите пожалуйста, кто из членов Вашей семьи как пострадал?

— Сын и я получили ожоги. Девочка погибла.

— Сколько дочери было?

— 2 года 11 месяцев.

— У Вас были какие-то ранения?

— Ожоги.

— Вы и сын находились на излечении?

— Да.

— Нет вопросов.

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

— У потерпевших есть вопросы?

— Что было, когда произошел первый взрыв?

— Я встала и накрыла детей собой. В нескольких метрах от нас были парты. Я увидела, что там лежала женщина, она выбежала. Я подумала, значит и я смогу. Я встала. Кого я первого увидела, это сидел там один. Глаза были открыты, лицо в мелких осколках. Так он и сидел. По-моему, это было после первого взрыва. Я перешагнула через Лидию Александровну. Боевик, который сидел на кнопке, как он на ней сидел, так и остался.

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

— Дзебисова, у Вас вопрос?

— У меня не вопрос, а подсказка. Вот все говорят, там окна выбивали. Я хочу сказать что там окна были из оргстекла. То есть, разбили сначала стекла в коридор, а уже потом оттуда выбирались.

— Подсудимый, у Вас есть вопросы?

— Нет.

— У адвоката?

— Нет.

— Эльмира Николаевна, все три дня вы находились в зале и не выходили оттуда?

— Я выходила во второй день.

— Только во второй, больше никогда? В первый день не выходили?

— Только воду пить.

— Но это же Вы из зала выходили? Кого-нибудь Вы видели в коридоре?

— Ходова и других.

— Скажите, вы говорите, что сидели возле двери. До этого у нас были показания, что подсудимый стоял у дверей.

— Я с другой стороны у дверей сидела. С улицы.

— А когда выходили не видели его?

— Я не обращала внимание. Нам сказали, по сторонам не смотреть. Я видела только, что окна были заставлены картонками и там были маленькие дырочки для автоматов. И там на стуле сидел боевик.

— Когда прозвучал первый взрыв, вы где находились?

— Возле дверей с улицы.

— Вы не видели, что взорвалось?

— Я детей собой накрыла.

— У Вас есть вопросы к подсудимому?

— Нет.

— Присаживайтесь. Дзапарова Оксана. Нет ее? Вроде бы всех мы допросили. Есть кто-нибудь из потерпевших, кого мы не допросили? Хуцистова, мы Вас допрашивали? Вы признаны потерпевшей?

— Да, признана.

— А, Вы мать Хуцистова Азамата? Вы хотите, чтоб Вас допросили?

— Да.

— Потерпевшие, как ваше мнение?

— Допросить.

— Подсудимый?

— Да.

— Адвокат?

— Не возражаю.

— Вы предупреждаетесь об ответственности за дачу ложных показаний и за отказ от дачи показаний. Пожалуйста, распишитесь у секретаря. Число, месяц, год рождения назовите.

— 53, 16 августа.

— Место жительства.

— Город Беслан, переулок Батагова, 1.

— Место работы.

— Школа №2 города Беслана.

— Пожалуйста.

Заместитель генерального прокурора России на Северном Кавказе Николай Шепель:

— Вам знаком подсудимый?

— Нет, конечно же не знакома.

— То есть, вы его увидели только в зале судебных заседаний?

— Да, но я его по телевизору видела.

— Что Вам известно об обстоятельствах захвата?

— 1 сентября незабываемый день. Это было обычное утро. Я сама рано утром вышла, побыла на улице. Школа рядом, ничего необычного не было. Как всегда шли люди на работу. Солнечное утро. Вот уже дети пошли с цветами. Учителя пошли. Отец моего сына, он был болен, 3 инсульта перенес. Он лежал дома, его надо было помыть, я зашла домой. Слышалась музыка. Подумала, ой, опаздываю. Потом автоматные очереди. Думала, наверное с самолетов салютуют. Потом послышались автоматные очереди. Подумала, что это такое. И вдруг, как война. Я не разбираюсь, но потом мне сказали, что это из гранатомета стрельнули. Автоматные очереди жуткие. Я сыну закричала. Невестка моя, вы ее опрашивали, кричит: "Мама, что это случилось?" Автоматные очереди по дому, что-то страшное случилось. Я схватила ребенка, он во двор выбежал. Альбина накрыла ребенка собой. И вот, как будто у нас с потолка что-то сыпалось. Потом нам сказали, что это были разрывные пули. Муж кричит: "Что такое?!" Мы решили, что захватывают дома. Надо было спасать тех, кто были в доме. Мы прибежали к соседям. Мы вышли на улицу, ждали, надеялись, что наших спасут. Не может быть такое государство. Как это вообще возможно, чтобы детей. Это же диет. Когда выходили к нам и Дзасохов. Вот мой сын, он единственный сын. Ему было 26 лет. Я всю жизнь ему посвятила. Ты это понимаешь?! Когда ему было 7 месяцев, началась война в Афганистане. Я с ужасом смотрела на эти новости. Я рыдала. Я думала, когда моему сыну исполниться 18 все войны прекратятся. Нурпаши, я работаю в интернате. Вы говорили, что выступаете против войны в Чечне. На всех выборах я всегда была против войны в Чечне. Кто голосует за это государство?! Я против этой войны, Нурпаши! Мы всегда жалели чеченский народ. К нам привозили чеченских детей. Небольшое уточнение, в позапрошлом году к нам привозили чеченских детей. Раньше у нас бывали только ингушские дети. Их привозили богатые ингуши, чтобы они учили русский язык. В результате известных событий ингушские дети уже не учились. И наши дети начали в интернате уже учиться. И в 93 году к нам привезли чеченских детей, пятерых. Трое младших классов, двое учились в моем классе, в 6. Вы не представляете, как мы их оберегали. У них идет война. Дети есть дети, они могли поссориться, подраться. А мы им объясняли, война идет в Чечне, их надо оберегать. Интернат недалеко от первой школы. Их даже забирали на каникулы. А на выходные они иногда бывали в этой школе. В интернате они кушали домашнюю еду вместе с моим сыном Азаматом, которого вы убили! О Боже, я не знаю, Нурпаши, вы отняли у меня все. Пустота жуткая. Я никогда не была пассивной. Но сейчас у меня такая пустота. Я не способна ни думать, ни возмущаться. У меня нет к тебе зла. Я смотрю на тебя. Мой сын был 78 года. Ты младше моего сына. Как вас ваша мать родила. Вы добровольно смотрели в эти ужасом наполненные глаза. Как можно жить после этого?! У тебя же у самого дети. Ты же сам был ребенком когда-то. У тебя была мать, женщина. Как было можно. Мне просто жалко тебя.

Голоса из зала:

— Его жалеть не надо!

— Как можно до такого дойти?! Ты говоришь, что не знал куда идешь, тебя посадили в машину. Там обзывали наших людей баранами. Значит, тебя как барана посадили. Ингуши, чеченцы сами про себя говорят, что они дети волчиц. Я скажу, от бешенной волчицы. Я не знаю, как к вам относиться. К ингушам да. У меня к ним однозначное отношение. Всегда. Теперь тем более. А как к вам относиться?! Хотела сказать по поводу матерей Беслана. У меня погиб взрослый сын, мужчина. Я всегда гордилась им. И я горжусь своим сыном. Вы боитесь наших безоружных мужчин, и поэтому захватываете детей. Я каждый день ходила в школу, где вы расстреляли детей. Как-то через 2 недели иду по двору утром рано. Встречаю там английских репортеров. Они меня спрашивают: "Кто у вас погиб? Что у Вас? Как Вы к ним относитесь? Страх или ненависть испытываете?" Я не о чем ни думала, а тут задумалась. Что же я испытываю, страх или ненависть? Ни страха, ни ненависти. Я думаю, а что же? Омерзительное такое чувство. Как черви. Разве может мужчина кавказец захватить детей и женщин?! И этим хвалиться. Как будто они захватили воинскую часть. Это не народ, который прикрывается детьми и женщинами. Я горжусь, что я осетинка. Я горжусь своими мужчинами. Никогда даже самый последний осетин не прикроется ребенком. Я клянусь. Я прошу вас, мы доставили их детей в школу красивых, нарядных. Как же они такое совершили и жили еще? Они могут что угодно сделать. Что это за государство такое. Путин обещал, что он будет мочить в сортире. А почему тогда замочили наших детей. Малышей почему?! Какие это спец службы. Что нам делать?! Кто ответит за этих детей?! Я еще одно хотела сказать. Женщина спрашивала, как они пришли. С черного хода или как?  Я думаю, что не по дороге, потому что там шли дети и родители с цветами. Когда я видела боевиков дети все еще шли в школу. Я стала кричать "Уходите, уходите!"

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

— Есть еще вопросы?

Старший прокурор управления Генеральной прокуратуры РФ на Северном Кавказе Мария Семисынова:

— У меня. Я поняла что в Вашем доме были повреждения. Комиссия обследовала ваш дом?

— Да, обследовала. Имущественный вред написали. Президент республики пообещал, прислал комиссию. Вплоть до кирпича обещали отремонтировать. Но в итого пришлось самим все делать. Только крышу нам поменяли, остальное сами. На деньги, которые нам выделили за сына.

— У меня нет вопросов к потерпевшей.

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

— У потерпевших есть вопросы?

— Нет.

— У подсудимого?

— Нет.

— У адвоката?

— Нет.

— Как ты мог стрелять в детей?! Ты издевался над ними! О Боже! Государство, которое издевается над детьми! Целую школу уничтожили! Кто ответит за это, Кулаев?! Как можно, Буденовск, Норд-Ост.

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

— Мы сегодня допросили всех.

Голоса из зала:

— Можно я сделаю заявление по существу? Дело в том, что 3 сентября утром мы подходили. И Рошаль вышел, что-то там объяснял. В итоге мы ничего не поняли. Я решила пойти в церковь и поставить свечки. Мы прошли по железной дороге. Это было далеко от школы. От Маркова по депо. И по нам открылся огонь. А от школы это было далеко, а огонь велся целенаправленно по мне и по моему зятю. Мы пробежали. Может это поможет вам.

Заместитель генерального прокурора России на Северном Кавказе Николай Шепель:

— Вы на следствии давали эти показания?

— Да, давала. Говорят, что они могли захватить любую другую школу. Я могу Кулаеву задать вопрос? Посмотри пожалуйста на меня. Подними глаза. Вы целенаправленно зашли?

Нурпаша Кулаев:

— Ну, я не знаю.

— Хорошо, ты ничего не знаешь. Но когда банда идет, она идет с какой-то целью. У нее есть цель, захватить какой-то объект. Почему же нам говорят, что вы не собирались захватывать первую школу.

Заместитель генерального прокурора России на Северном Кавказе Николай Шепель:

— Кто Вам это говорил?

— В республиканский прокуратуре. Молодой человек сказал, что они любую другую школу могли захватить. Если они собирались захватить первую школу, то они готовились к ней. Но там 32 человека было. Одни охраняли, другие на крышах. Ну как могли 32 человека удерживать такую школу? Я этого не понимаю. Мы были в больницах. А стрельба еще шла, в районе больницы даже. Мне родственница сказала, что к ним пули залетали. Они рядом с больницей живут.

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

— Так, уведите подсудимого.

Полные стенограммы судебных заседаний:

• Первое заседание (17 мая 2005 г.)
• Второе заседание (19 мая 2005 г.)
• Третье заседание (31 мая 2005 г.)
• Четвертое заседание (2 июня 2005 г.)
• Пятое заседание (7 июня 2005 г.)
• Шестое заседание (14 июня 2005 г.)
• Седьмое заседание (16 июня 2005 г.)
• Восьмое заседание (21 июня 2005 г.)
• Девятое заседание (23 июня 2005 г.)
• Десятое заседание (30 июня 2005 г.)