Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Судебное заседание по делу Кулаева Нурпаши Абургкашевича продолжается. Он обвиняется по статьями 209 ч.2, 205 ч.3, 30 ч.3, 206 ч.3, 105 ч.2 пунктами: а, в, д, е, ж, з; 30 ч.3, 105 ч.2, пунктами: а, в, д, е, ж, з; 317, 223 ч.3 Уголовного кодекса Российской Федерации. Прошу секретаря доложить о явке участников процесса.
Секретарь:
— На судебное заседание явились потерпевшие Кесаева, Дзампаева, Гутиева Хубаева, Нузаева, Аликова, Кулумбекова, Цогоев.
— Объявляю состав суда. Обвинение представлено в лице 1-го заместителя прокурора РСО-Алании, старшего советника юстиции Черчесова Аслана Владимировича, старшего прокурора управления Генеральной прокуратуры РФ на Северном Кавказе, старшего советника юстиции Семисыновой Марии Степановны. Защитник подсудимого - адвокат Плиев. Секретарь судебного заседания Кохова. Кесаева Элла, у Вас есть отводы к составу суда?
— Нет.
— Хубаева Марина, у Вас есть отводы к составу суда?
— Нет.
— Гутиева Тамуся, у Вас есть отводы к составу суда?
— Нет.
— Дзампаев Виталий, у Вас есть отводы к составу суда?
— Нет.
— Нузаева Залина, у Вас есть отводы к составу суда?
— Нет.
— Кулумбекова Лариса, у Вас есть отводы к составу суда?
— Нет.
— Аликова Зина, у Вас есть отводы к составу суда?
— Нет.
— Цогоев Казбек, у Вас есть отводы к составу суда?
— Нет.
— В соответствии со статьей 42 потерпевшим разъясняются их права. Вы вправе знать о предъявленном обвиняемому обвинений, давать показания, отказываться свидетельствовать против самого себя и своих близких родственников, представлять доказательства, заявлять ходатайства, давать показания на родном языке, иметь представителя, знакомиться с процессуальными документами, получать копии постановлений, участвовать в судебном разбирательстве, в суде 1 и 2 инстанции, надзорной инстанции, выступать в судебных прениях, знакомиться с протоколом судебного заседания, приносить на него свои замечания, обжаловать приговор, постановление, определение суда. Вы не в праве уклоняться от явки по вызову в суд, давать заведомо ложные показания или отказываться от дачи показаний, разглашать данные предварительного следствия. Кесаева, Вам понятны Ваши права?
— Да.
— Хубаева, Вам понятны Ваши права?
— Да.
— Гутиева, Вам понятны Ваши права?
— Да.
— Дзампаев, Вам понятны Ваши права?
— Да.
— Нузаева, Вам понятны Ваши права?
— Да.
— Аликова, Вам понятны Ваши права?
— Да.
— Кулумбекова, Вам понятны Ваши права?
— Да.
— Цогоев, Вам понятны Ваши права?
— Да.
— Приступаем к допросу потерпевших. Кесаева Элла. Имя, отчество.
— Кесаева Элла Лазаревна.
Старший прокурор управления Генеральной прокуратуры РФ на Северном Кавказе Мария Семисынова:
— Кесаева Элла. Она потерпевшей не признана. Потерпевшей признана органами предварительного следствия ее дочь несовершеннолетняя. Поэтому пришла она, на судебном заседании желает дать показания. Я прошу признать ее потерпевшей и допросить по обстоятельствам, которые ей известны.
— потерпевшие, вы не возражаете?
— Нет.
— Дзампаева, Гутиева Хубаева, Нузаева, Аликова, Кулумбекова, Цогоев, не возражаете признать ее потерпевшей?
— Нет.
— Мнение подсудимого.
— Нет.
— Защитник.
— Не возражаю.
— Выслушав мнения сторон, суд постановил, признать Кесаеву Эллу Лазаревну потерпевшей по уголовному делу, и допросить ее в качестве потерпевшей.
— Число, месяц, год рождения.
— 1 сентября, 63.
— Место жительства.
— Беслан, улица Октябрьская, 13, кв. 24.
— Место работы.
— Сейчас я не работаю. Работала до теракта.
— Элла Лазаревна, Вы предупреждаетесь об ответственности за дачу ложных показаний и за отказ от дачи показаний. Пожалуйста, распишитесь у секретаря. Пожалуйста.
Старший прокурор управления Генеральной прокуратуры РФ на Северном Кавказе Мария Семисынова:
— Элла Лазаревна, посмотрите на подсудимого. Скажите, Вам доводилось с ним где-либо ранее встречаться, виделись с ним?
— Нет.
— Расскажите пожалуйста суду, кто из Ваших членов семьи находился в числе заложников. И о последствиях.
— У меня квартира, я прописана там, но фактически я проживаю там, на Коминтерна, 100. Там же жида моя сестра с детьми, Бетрозова. И рано, в 9 часов, я не могу сказать во сколько, без малого 9 или ровно в 9, но где-то вот приблизительно в 9 часов из этого дома, Коминтерна №100, вышли мои племянники. Бетрозов Алан, Бетрозов Аслан и приехал из села их отец Бетрозав Руслан. И моя девочка, Кесаева Зарина. И вот они 4 пошли в школу, с отцом. Пошли они в школу, и буквально, я не посмотрела им вслед, но буквально несколько минут там отделяет нас от школы. Я выбежала, просто вышла на улицу посмотреть. Думаю, как они быстро ушли, я потом ничего не видела. И у нас там еще ларек, в нашем доме, там где мы работали всей семьей. И моя сестра, и я, и дети нам там помогали, потому что они уже достаточно взрослые были, Бетрозовы, 16 с половиной и 14 с половиной лет. Я зашла в ларек и из окна посмотрела. Никого не увидела. Думаю, как они быстро ушли, и быстро дошли. Они быстрым шагом шли к школе, там 2-3 минуты и все. И открыла я двери ларька уже, хотела открыть, там начались выстрелы. Вот из ларька школа очень хорошо видна. Я увидела там, я не видела, как выскочили из машины, нет. Я видела, как они стреляли уже.
— Вот примерно это в какое время было?
— Ну, уже десятый час был. Я не могу, я на часы не смотрела. Вот они пошли в школу, буквально несколько минут, несколько, и вот стрельба. Их уже не было. И вот я смотрела на школу, и там вот эти солдаты в темном.
— Были видны люди, которые стреляли?
— Не солдаты, а террористы. Лица я их не видела. Я видела, что они одеты в темное, и что они стреляли. Приблизительно, человек минимум 10. стрелять начали, и я выбежала, начала останавливать машины, ГАИ не было, я начала кричать, кого-нибудь останавливать, никого не было. Потом начали некоторые машины останавливаться. И у них тоже оружия не было, ничего не было, но хоть один автомат бы был, и уже бы. Я побежала домой обратно, звонить милиции. Все было занято, не могла я дозвониться. Выбежала обратно на улицу, и там уже начал народ собираться. Тогда я побежала к школе. Бегу к школе, и товарный поезд остановился там, именно вот в тот момент, когда я уже добежала до железной дороги, товарный поезд. Он остановился, и почему-то стал, и я думаю, вот сейчас я перелезу через этот поезд или вниз пойду, вот так. А он начал вот так раскачиваться. С одной стороны в другую сторону, вот так раскачиваться. Я пока стояла, думала, как же мне перелезть через это. И он в этот момент отошел, и выбежал милиционер. Он у нас, он не рядовой милиционер, а вот уголовный розыск, насколько я знаю, возглавляет по Беслану. Молодой такой. И он нас, вот тех, кто там около поезда хотели тоже в школу забежать, всех нас погнал. И уже снайперы начали стрелять по нам, по людям. И мы побежали, забежали ближе к дому, там кафе. И за кафе спрятались. А я думаю, нет я все таки побегу к школе, я туда хотела.
— Ну, пожалуйста. Продолжайте.
— И вот там, где кафе, но кто знает Беслан, там вот этот район. И кафе, и я через эту дорогу вниз побежала через тоже железную дорогу. Тоже там стреляли, но хотя бы там милиция не стояла, и я смогла перебежать. И остановилась около Дзгоевых там, угловой дом к школе. Там очень много людей было, и тоже мужчины, тоже уже милиция, и тоже туда не пустили меня. Ну, думаю, ладно, опять обогну по Октябрьской, и оттуда забегу. Но это было быстро, вот так я бегала. Бежала, через парк выбежала, смотрю, администрация. Думаю…
— Вы бегали, хотели проникнуть на территорию школы?
— Да. Но мужчины не пускали женщин. Они уже окружили, милиция, все. И они не запускали женщин, мужчинам как-то легче было, их никто не тормозил, а женщин уже не пускали. И я мимо администрации иду, смотрю, милиция там стоит. Я говорю, ну, хорошо, администрацию охраняют, а наших детей, мы уже знали, что наших детей, мы уже умали, что вообще там никого нет в живых, так стреляли. И я забежала наверх. Смотрю, там уже люди суетятся, какие-то люди появились, русские. Я говорю, что кто такие? Но мне никто не это, охранник меня оттуда тоже начал выгонять. Я говорю: «Я мать. Мои дети там. И делайте что-нибудь. Вы что, - говорю, хоть рупор дайте мне. Крикните, чтобы они поняли, что мы с ними.» И надо мной там посмеивались так, что за рупор, что за старые методы твои, мы без вас разберемся, у нас свое оборудование. И я тогда вниз, и уже солдаты начали вот там внутри. И уже начали подъезжать солдаты, военные, спецназовцы, кто я не различаю. Но наши.
— Они к школе подъезжали?
— Нет, нет. Во двор администрации. Там уже разгружали, свои рюкзаки выбрасывали. Но видно было, они особо не торопились. И вот их вот такие медленные действия, вот это меня так разозлило. И я сбежала вниз и говорю: «Вы что здесь этот. Там стреляют, детей убивают. Вы что здесь разгружаетесь. Туда надо идти. Я, - говорю, - местная, я вам покажу дорогу, пойдемте туда.» И меня оттуда тоже хотели, но я говорю: «Я отсюда не уйду. Идемте, - говорю, я местная, я выросла в Беслане, закончила первую школу. Я каждый дом знаю. Идемте, я вам покажу, где что находится. Каждый дом я вам покажу. Снайпер уже стреляет, а из ваших никого нет.» там стояли только наша местная милиция, и только наши местные мужчины, которые нас не пускали, а из военных я там никого еще. И они никакого этого. И я думаю, Боже, я теряю время, и думаю вот от них толку никакого. В школу не попасть. И побежала на улицу Октябрьская, там у меня квартира. И вот обогнула, и побежала, и смотрю, везде уже милиция. И знакомы в милиции меня тоже не пускают. Я говорю: «Ну, дайте. Дети там.» Они все знали. Бетрозовы работали тоже мальчики в пивной, и все, милиция, все их знали.
— Понятно, Вас не пропустили.
— Не пропустили. Я тогда через огороды залезла. Через чьи-то огороды пролезла туда. Лезла, лезла ориентировочно, потом залезла к Хуцистовым в дом, Света, и там никого не было из военных. Как-то и милиция там тоже стояли, как-то снаружи. То есть, близко к школе совсем, но. Один пострадавший, я его на вид знаю, и он стоял, и тоже плакал. И я говорю, он меня знал, но тоже видимо приходил к нам в ларек, и говорит: «Элла, ты что?» Я говорю: «Дай мне, что-нибудь дай мне. Ружье, я буду стрелять. Что вы сидите, там же детей убивают.» Он говорит: «Ну, у меня мать там. И я, - говорит, - смотри, я тоже что-то делаю, но что я один здесь.» И тогда мы с Хуцистовой забежали в комнату, ее окна были уже в дырках от пули. Я смотрю, там сторожевая будка, домик сторожа нашего, и там сзади из наших мужчин, наши вот, бесланские, стоят несколько человек. И они вот как бы выстрелят туда, и прячутся там. И я говорю: «Дай я из ворот выйду.» И Света мне говорит: «Вот только что сына моего с ворот, вот со двора…» Но там стреляли невозможно было. И мы со Светой тогда побежали в администрацию, и скажем им, какая здесь обстановка. Опять побежали через огороды в администрацию, и там уже больше людей было. И опять я там говорила, чтобы что-то, что они хотят, зачем они захватили.
— Элла Лазаревна, скажите пожалуйста, как члены Вашей семьи пострадали?
— Я расскажу все, вот до этого дойду, я расскажу. А потом в администрации я спустилась вниз, Света тоже куда-то убежала. И я так поняла, он был фсбешник, я его на вид знаю, он по Беслану работает, я не могу сказать его фамилию. И я ему нарисовала схему школы первой. И уже двор администрации был полон военных. И они на рюкзаках уже почти спали. И то, что они спали, я видела, что они ничего не хотят делать. Я вышла к ним опять и начала им: «Вы что, - говорю, - делаете?» «Мы, - говорит, - готовимся.» Лежат на рюкзаках и готовятся. И я говорю: «Вы за дураков нас считаете?! Что вы ничего не делаете!» И меня тогда уже завели в кабинет, усадили меня, сиди. Но я думаю, что я здесь буду делать. И я этому фсбешнику, ну, Гойденко, по-моему, усатый такой, я его могу узнать так, потом по Беслану я его видела. И он меня посадил, лишь бы я не тревожила их и сидела, и заткнулась. И я говорю: «Школу я там закончила, с 1 класса по 10.» И я ему нарисовала схему, я сама предложила. «Ну, нарисуй.» Я начала рисовать, он ушел, какого-то мужчину около меня посадил, ну тоже, типа охранять. Я нарисовала и говорю: «Пойдемте, я вам все дома покажу. Снайперов хоть своих поставьте, что-нибудь делайте.» И он говорит: «Мы что, не делаем? Мы такие специалисты. Что Вы будете нас этот. Мы же лучше Вас знаем, что делать.» Но говорю: «Вы же не местные. Вот эти ребята, они же не местные. Я здесь родилась, я здесь всю жизнь живу. Ну послушайте, пойдемте со мной.» И он говорит: «Вот когда Вы мне понадобитесь.» Вот мой телефон записал, имя, отчество, фамилию. «Идите домой, идите.» Но ничего я не смогла доказать, пошла домой, но он меня немножко еще проводил. И пошла я домой. Потом, 1 числа я начала там, женщин соседок все собрала, мы пошли в администрацию, требовали чтобы к нам кто-то вышел. И в 5 часов где-то нам сказали, Хадиков сказал, что кто-нибудь да выйдет. Они охраняли, они уже наверх никого не пускали. И я говорю: «Вы себя хорошо охраняете.» И в 5 часов к нам и Сикоев вышел, и Кесаев вышел. Они нам начали говорить, что все, что возможно сделать, все самое совершенное оборудование, все, что можно было сделать, все уже в Беслане, все сверх специалисты подключены. Что, единственное что вам надо, это не мешать нам. Мы сами, без вас разберемся. Вот так. Потом еще вечером к нам начали приходить психологи. И одна женщина-психолог подходила и всех начала успокаивать: «Только не мешайте. Вот это будет такой случай, единственный.» Я говорю: «Когда теракты без жертв проходили? Я же вижу, вы ничего не делаете. Власть ничего не делает. Вы переговоры не ведете. Что они требуют? Вы же не говорите нам, что они требуют. Кто там?» «Это будет один случай, тот единственный, когда никто не пострадает.» Вот ходили психологи из министерства из нашего, женщины, и вот так всех вот. И мы и слушали, и не слушали их. В конце концов Сикоев к нам опять вышел, и там мужчины наши начали ему говорить, что мы сами пойдем туда, он говорит: «3 кольца уже вокруг школы. Все контролируется, никто через эти 3 кольца, если кто-то из мужчин начнет прорываться, лично я сам застрелю его.» И тогда мужчины начали возмущаться: «Ты что». Как-то вот такой разговор, и он как-то грубо им говорит: «Не вмешивайтесь, мы сами разберемся. Это мы специалисты.» И потом он нам сказал ночью, что начальником штаба Дзасохов становится, что все будет нормально, он сам начальник штаба. И мы ушли домой, ночью поздно ушли домой, потом опять рано подошли туда. И опять бегали, и там было телевидение, газеты, все. И мы уже написали плакаты, 354 уже звучала цифра. Мы написали плакаты, просто на бумажке, что там больше 1000 человек, чтобы ве требования выполнили. И с этими плакатами мы подходили к каждому корреспонденту и просили их, наше телевидение просили: «Снимите вот это, покажите всему миру, что там много людей.» И они нам отвечали: «Нам было указании, не снимать» Ни одно телевидение, я даже к арабам подходила. Ни одно телевидение нас, ни РЕН ТВ, ни НТВ, никто не подходил. Мои братья бегали тоже, говорили: «Это же вранье, 354.» Потом начал выступать второго в толпе Дзугаев. И начал интервью давать, 354. Я, связки у меня болели, что я кричала им: «Не врите! Не 354, там больше 1000, посчитайте.» Не прошла эта информация, не приняли ее. Потом, единственное, кому я дала интервью, это были французы. И все, больше нет. Потом мои плакаты все разорвали. Кто разорвал, я даже не видела. Вечером уже женщин пустили, мы ринулись, там Аушева я издали увидела. И на следующий день мы опять бегали во дворец, опять ничего. И в час дня я была дома, вся семья наша была дом, мы писали плакаты, чтобы переговоры велись, мы поняли, что ничего не делается. И в час дня, когда начались взрывы, мы собирались опять во дворец, и вдруг взрывы. И я побежала в ларек, потому что из ларька лучше всего школа видна. Я в ларьке стою и смотрю, что ни один солдат к школе не подбегает. Около Дзгоевых стоит танк, за ним несколько солдат, они вот так прячутся, и человек 5 их было. То их больше становилось, то меньше. И еще около нас были там, прятались милиция или солдаты. Около Коминтерна, вот так за мешками себе сделали. Но вот так, чтобы, уже стреляли, взрывы происходили. Я видела, школа вот так, взрыв и вот так клубок поднялся. И я жала, что вот сейчас ринуться, сейчас пойдут в школу и спасать наших детей. А потом я присмотрелась, смотрю, вот эти танки что. Я молилась, стояла и молитвы читаю, читаю, читаю. Смотрю, этот танк начал, отдает вот так. Я думаю. Боже мой, что он делает. Он вот выстрелит, и назад вот так вот. И опять немножко постоит, потом опять стреляет, опять танк отдает назад. И окна школы вот так разрывались, раз выстрелят, и вот так окна разрывались. Я начала кричать: «Боже мой! Они из танков стреляют.» И братья мои тоже подбежали, я говорю: «Вот посмотри, из танка стреляют по детям.» и один солдат не подошел к школе, они на расстоянии стреляли. Я стояла, и Эмма подбежала, говорит: «Что ты здесь стоишь, позвонили, что твоя девочка в больнице уже.» А я про свою девочку не думала, я говорю: «Боже мой, Боже.» Я стояла и стояла, и смотрела. А танк стрелял и стрелял. И я кричала: «Как он стреляет?!» Я ничего не могла там, я только кричала. 4 часа, я посмотрела, там были в ларьке часы, 4 часа, опять Эмма подбежала ко мне, говорит: «Элла, опять звонят твои родственники. Твоя же девочка живая. Иди в больницу.» И в 4 часа я только этот ларек покинула. Я посмотрела, я не знаю почему, я посмотрела на часы. Побежала в больницу. А ее нашла и моя родственница, и мать подружки моей девочки.
— Элла Лазаревна, давайте о Вашей семье.
— Вот сейчас я уже дошла до них сейчас я расскажу. И Хубецова говорит: «Твоя девочка в инфекционном.» Я в инфекционный забежала, смотрю, они все одинаковые, в одинаковых халатах, и одинаковые большие глаза. Я не могла ее узнать. И она крикнула: «Мама!» И вот тогда я ее обняла, говорю: «Тотоша, где ты была?» Она говорит: «Я его только второго ночью видела, и он мне крикнул, когда в туалет нас хотели отпустить, и он мне крикнул, Зарина, если будут отпускать, беги не оглядывайся, беги, никого не жди. Я, - говорит, - бежала.» У нее ноги все израненные. А потом я ее оставила, мы начали списки смотреть. Искали, искали наших мальчиков. Мой брат был в школе, он со стороны входа во двор, он их там видел. Он военный, и его запустили. Нигде мы не нашли. В школе нам сказали, что не все списки, что всех развезли по республике. И в час я опять бегала по всем больницам, и в час я ее забрала оттуда, Зарину, потому что какой-то страх был, что ее и отсюда могут украсть. Она с ранениями была, я ее все равно забрала, ее перевязали. В час больница вся пустая была, и опять взрывы какие-то в школе были. Вот где-то вот в час, взрывы такие мощные. А потом 4 мы подошли к школе рано-рано утром. И 4 числа стояли 2 ряда солдат, вот друг от друга вот так, вплотную. Один ряд по-моему армия, потом я не знаю, кто. Фактически один ряд был, второй ряд, а третий ряд был наша милиция. Вот действительно там тогда было 3 ряда вплотную друг к другу. Нас не запустили внутрь. И там МЧС что-то возились там, возились. Нас не пустили. Мы долго там простояли и поехали в город, начали списки смотреть. 4 числа нашли в морге нашего зятя. Он был уже, его убили 1 числа, потом рассказывали нам. Его самого первого в зале убили.
— Кто был Ваш зять, назовите.
— Бетрозов Руслан. Он, когда загнали, он, Зарина, моя девочка, говорит, что он последний зашел. И он уже был раненый, и кровь, говорит, шла. И он подошел к детям, где его сыновья стоят. И он нагнулся, и говорит: «Тихо, тихо.» Он такой был мужчина, очень смелый, и очень крупный был, и дети были такие, крупные. И подошел вот, может ты это видел, Кулаев, кто его, подбежал к нему и выстрелил ему в шею, около его сыновей. И он упал. Зарина говорит: «Я зажмурилась. Мне сказали, не смотре. Потом я долго, долго не смотрела. И потом оттащили мужчины. И мне сказали, что, Аслан сказал, младший Бетрозов, что это папа. Папу убили.» А старший говорил все время, что его не убили, он ранен. Он себе повторял. Потом рассказывали. Не может быть, чтобы его убили. Но он тогда сказал, он посмотрел на убийцу, и сказал: «Я тебе отомщу. Я вырасту, и если останусь жив, я тебе отомщу.» Они детей не убивали. Хоть он и крупный был, они его, он направил автомат на него, но он его не убил тогда. Они его подняли и заставили носить. Крупный был, и самых.
— Это кого подняли?
— Бетрозова Алана, старшего. И он там поработал на них еще, отца оттащили в угол.
— С племянниками что случилось, расскажите.
— Они были живы до конца, до 3 числа, до начала штурма, они были живы. Это говорят все, и моя девочка тоже. И когда первый взрыв, они близко к окну сидели, и он был настолько вот уже взрослый сознанием, я была уверена, что он отовсюду убежит. И сосед с ним был, Томаев, и они вместе вот так, давайте бежим, и выпрыгнули из окна. Выпрыгнули или взрыв был, но они оказались на улице, и побежали. Потом с Первомайской мальчик рассказывал, что, Томаев позвонил 4 часа нам и говорит6 «Все мы мальчики», - сосед, он его друг был, старшего.
— С детьми что случилось?
— Я вот рассказываю. Он повернулся, потом нам рассказали, повернулся, старший Алан, и ему говорят: «Ты куда обратно поворачиваешь?» Он говорит: «А что я маме скажу за Аслана.» И он несколько шагов сделал, и упал. Так нам рассказывали. И когда мы его нашли 4, мы его в морге не нашли, 4 он не был в морге. Мы его нашли 5. Он был абсолютно целый. Ни одного ожога, у него один носок был чистый, другого носка не было. Один носок он закрепил. Деньги у него были. У меня в сентябре день рождения, он не хотел в школу идти. У него было одно ранение, низ живота, и два ранения ноги. Потом врачи мне говорили, что от этих ранений не умирают сразу. Ни одного ожога на нем не было. Суд мед экспертиза написала, 60% ожогов. И когда мы потом в прокуратуре следователям сказали, и старший их отец Руслан Бетрозов, тоже написали ранение в грудь, а он был в шею ранен. Когда его мыли, все это видели, что в шею. И суд мед эксперт написал, что ранение в грудь. Старший мальчик, Бетрозов Алан, написали 60% ожогов. Тоже не правда была, ни одного у него не было ожога вообще. Ранение вот здесь, ниже живота. Маленькая дырочка. Он как будто спал.
— Ваша дочь в какой класс ходила?
— В 6 перешла.
— Фамилия, имя ее как?
— Кесаева Зарина Артуровна, я все скажу. Потом мы нашли, искали Аслана, младшего. Мы его не находили, но приблизительно, мы вот по его размерам, я уже все трупы изучила, они были все сожженные, все обугленные и сожженные. И просто по размерам не подходили. Вроде, 1 метр 78, младший, он был ниже старшего, но все равно, нам суд мед эксперт сказал: «Это какой возраст? 14 с половиной лет? Ему 25, он не маленький.» Но вот по овалу, по зубам, было видно, что он немного подходил. Но точно не могли сказать. Зубы все такие как его, и он язык свой вот так зажал, он был весь обожженный. И видно было, что он сгорел живьем, от боли он свой язык вот так прикусил, он буквально его прикусил. Когда мы зубы его смотрели, язык был прикушен от боли. И потом суд мед эксперт, мы отправили анализы, и это действительно он был. Вот так они оба погибли. В октябре нам суд мед экспертиза прислала заключение, и тогда же привезли из Ростова его тело, и похоронили его тоже. Мы хоронили в разные дни. Сперва Руслана, отца, потом Алана, старшего мальчика, потом в октябре младшего.
— У Вашей дочери какие ранения были?
— У нее ранения около позвоночника одно. Я пока особо внимания на нее, потом я ее лечила, потом.
— Долго находилась в больнице дочь?
— она находилась в Москве, она была 3 недели. У нее был шок, она не могла спать и кушать, у нее организм не принимал. Пила воду и то вырывала все время. Но вылечили, она то жива.
— У Вас все, что вы хотели рассказать?
— нет, не все. Мы в морге проходили, я не знаю, 3 недели мы проходили. И мы видели трупы сожженные. И обуглевшие, они не были разорванные, они подвешивали мины. Они не были разорванные, может и были, часть трупов, были целые трупы, не разорванные, а сожженные. Я хочу спросит, кто дал приказ стрелять из танков? Кто дал приказ сжигать «шмелями» детей? Я хочу, чтобы вызвали всех военных, которые были на территории Беслана, всех, которые принимали участие. Все, от командующих, до солдат. Чтобы выяснили, кто стрелял из танка, который я видела. Кто именно стрелял? Кто именно дал приказ им стрелять по заложникам? Кто именно дал приказ стрелять «шмелями» и сжег весь зал? Они же не были разорванные, они были сожженные. И из-за того, что они были сожженные, мы вот так шли, и не могли их узнать. И из-за этого мы дополнительно еще мучались, не сразу их похоронили. Я хочу знать, кто именно дал Кулаеву и его друзьям-террористам проехать беспрепятственно. Кто снял посты? Я имею право это говорить. Я хочу знать, кто снял посты.
Заместитель прокурора РСО-Алания Аслан Черчесов:
— Подождите, вот послушайте нас немного. Сейчас эти вопросы Вы можете задавать. Но поймите, сейчас, в данном процессе мы рассматриваем дело в отношении Кулаева.
— Кто их пропустил? Это его касается.
— Эти все вопросы ставятся. Вы же сами знаете, что здесь Вы ответы не получите. Потому что у нас дело в отношении Кулаева. У нас же …
— Я Вас понимаю. Но вы запишите, мои вопросы.
— Вот эти вопросы можно задать следователю. Никто же не ограничивает никого.
— Я намеренно здесь это задаю. Потому что есть дело о теракте, есть дело Кулаева. Каким образом Вы хотите дело о теракте отделить от Кулаева? Если их пропустили ГАИ, или этого ГАИ там не был. И как Вы хотите узнать, кто ему дл возможность. Я не считаю возможным это дело отделять от Кулаева.
— Но тем не менее…
— Это мое мнение. Пожалуйста, учитывайте это. Дайте мне высказаться до конца. Пожалуйста. Я имею право говорить. Я еще раз настаиваю выяснить, кто дал приказ. Выяснить. Следствие это не выяснило. Я прошу вас, кто дал приказ. Кто снял посты ГАИ? Кто снял милиционеров со школы? Там не было охраны. Там была одна женщина без телефона, без оружия. Для чего она пошла? Она пошла туда, привела своих детей. Кто снял, вот это я хочу узнать. Кто лично стрелял «шмелями»? Я еще раз повторяю, кто лично. Пожалуйста, допросите всех, вызовите свидетелей. Всех, от рядовых, до начальника, главнокомандующего 58 армии. Кто лично дал приказ, и кто лично стрелял? Это очень важно. Потому что дети сгорели. Детей не защитили. Наши дети были живы до 3 числа часа дня. Они были живы! Он их убил, или кто их убил? От чего они погибли? Выясните пожалуйста, кто дал приказ стрелять по детям «шмелями» и танками. Вызовите пожалуйста в качестве свидетелей всех военных, я уже говорила. И в том числе всех альфовцев. Это очень важно.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Элла Лазаревна, послушайте меня. Вы пока допрашиваетесь в качестве потерпевшей. Мы определили порядок судебного следствия. Идет допрос потерпевших, потом допрос свидетелей. Вот когда начнется допрос свидетелей, у Вас будет право заявить ходатайство, по вызову тех или иных свидетелей. Поэтому давайте не будем.
— Знаете, я не юрист. Я боюсь что-то упустить. Мы, по-моему, и так слишком много упустили. И я имею право вот это сказать, чтобы Вы учли. Я не знаю, что будет завтра со мной. Поэтому вот сейчас у меня есть возможность говорить, пожалуйста, выслушайте меня. Я имею право говорить. Пожалуйста вызовите всех руководителей и альфовцев, и «Вымпела». Почему на территории школы в момент штурма не было всех альфовцев. И кто дал им приказ тренироваться в Фарне. И есть еще такая информация, что часть из них еще была на «Истоке». Выясните, пожалуйста. Почему 150 человек их было, почему они все не были на территории школы? Почему только 50 человек осталось? Нужно вызывать руководителей. Может быть они… Они герои, да. Но не были они на территории все. И из-за этого погибли дети тоже. Они могли часть детей спасти. Пожалуйста. Я сейчас закончу. Вот 1 числа Сикоев и Кесаев вышли к нам, и сказали, что 3 кольца. Не было этих 3 колец, не было практически. Выяснит, кто нам говорил. Кто дал указание врать? Власть. 354, почему мы не могли доказать? Почему я кричала, орала, и не могла доказать. Кто дал указание говорить 354? Почему нам врали? Сикоев и Кесаев сказали нам первого ночью, что Дзасохов является начальником штаба. Я прошу выяснить, что он сделал как начальник штаба. До второго числа 2 часов дня пока не назначили Андреева. Что он делал? Я прошу выяснить, что в 2 часа дня, когда приступил Андреев, что делал Андреев? Что делали Проничев, Анисимов? Там были представители Нургалиева, насколько мне известно. Выясните пожалуйста, заместители Нургалиева Чикалин и Коньков. Вот эти фамилии выясните.
Старший прокурор управления Генеральной прокуратуры РФ на Северном Кавказе Мария Семисынова:
— У меня еще вопрос. Элла Лазаревна, скажите пожалуйста, что Вам известно о действиях Кулаева в отношении заложников.
— Лично Кулаева я не видела. В теракте как заложница я не была. Я рассказала, все, что я видела. Может я что-то пропустила.
— Но может кто-то из заложников рассказывал. Вам известно, что они его выдели там в школе? Как он себя вел по отношению к заложникам, Вам известно?
— Нет. Многие его не узнаю.
— У меня вопросов нет к ней.
— Многие его не узнают.
Заместитель прокурора РСО-Алания Аслан Черчесов:
— Вот Вы говорили, что стреляли из танков. В это время Вы находились в ларьке. На каком расстоянии?
— Я не могу сказать, это можно измерить.
— Но примерно?
— Примерно, как от Дзгоевых до нас. Но там железная дорога. Я могу ошибиться, я не знаю. Но 100, 200 метров. Я не могу сказать.
— Вы сами можете отличить танк от БМП допустим?
— Да.
— Чем они отличаются?
— Я видела БМП. Стволом.
— А куда он стрелял, Вы это заметили?
— Я видела как он стрелял, и что окна вот так разрывались.
— В каком месте окна?
— В школе.
— Конкретнее.
— Вот где-то в середине.
— Время, когда это было?
— Как несколько взрывов было, я побежала в ларьки и стояла там до 4 часов.
— Это 3 сентября, да?
— 3, да.
— А пожар тогда не начался?
— Я не могла видеть пожар. Я видела там клубки подымались дыма. Вот школа заканчивается, и спортзал оттуда не виден. Клубки дыма.
— Вы говорили, что из Вашего ларька в целом обзор школы нормальный.
— Спортзал не виден.
— А освобождение. Как люди стали оттуда выбегать, Вы это видели? Как сотрудники стали туда подбегать.
— Со стороны Коминтерна никто туда не подбегал.
— Эта процедура, ну скажем так, освобождения, или выхода заложников, она продолжалась несколько часов.
— Со стороны Коминтерна пока я там стояла, ни один солдат туда не зашел.
— С другой стороны.
— Этого я не видела.
— Так вот в это время танки стреляли?
— После нескольких взрывов, до 4 часов, это я видела. То, что я видела, я это говорю. То, что я не видела, я не могу это говорить.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— У потерпевших есть к ней вопросы?
— Нет.
— У представителей потерпевших?
Таймураз Чеджемов:
— Да, есть вопрос. Можно? Кесаева, скажите пожалуйста, Вы говорите выходили Сикоев и Кесаев. А кто из них сказал, что это единственный теракт, где жертв не будет?
— психолог говорил. А Кесаев и Сикоев говорили, что все будет нормально.
— Психологи говорили?
— Эти слова сказала нам психолог.
— Она что первого числа была в школе.
— Не в школе, во дворце. Вечером, да.
— скажите пожалуйста, вы говорите, что в 4 часа, Вам сказали, что ваша дочь жива.
— Мне сказали раньше чуть-чуть.
— Вы сказали, что посмотрели на часы.
— Я когда уходила, я посмотрела.
— Можете сказать, во сколько Вам сказали, что Ваша дочь жива.
— Ко мне забегала моя сестра.
— Во сколько Вам сказали?
— Первый раз я не помню. Где-то чуть раньше 4. Когда я уходила, я часы с этой стороны, и я уходила, мой взгляд был на часах.
— вы уходили в 4, когда Вам второй раз сказали, что дочь жива, да?
— Да. Что иди в больницу.
— Вот танки стреляли до того, как Вам сказали, что Ваша дочь жива?
— Танк стрелял, я около окна стояла, и вот я видела.
— Примерно во сколько? Между 3 и 4?
— Как я стала, я увидела. Во втором часу. До 4. После часа, до 4 часов.
— вы говорите, что Вам сказали, что дочь жива около 4 часов, и Вы говорите, что перед этим танк стрелял.
— Перед тем как мне сказали. Танк стрелял. Я забежала в ларек, и увидела как он стреляет.
— Если Вас в 13 еще не было, откуда вы знаете, что в час танк стрелял?
— Потому что я потом поняла, что взрывы были. В час начались. Я забежала туда как раз во время этих взрывов. Там было примерно 10 минут.
— Через какое время после взрыва стрелял танк?
— Сразу. Я в ларьке встала, я никуда больше не смотрела. Я смотрела на этот танк, как завороженная.
— Сколько времени прошло после взрыва?
— Минут 10, не более.
— Кто снял посты? Откуда Вы знаете, что кто-то снял посты, и какие посты Вы имеете ввиду?
— Напротив нас стоит пост, всегда 1 сентября. Около кафе на Коминтерна. Там были жертвы, мальчик погиб. И после этого жители настояли, чтобы там гаишники стояли, провожали детей, переход охраняли. Но тогда его не было. Абсолютно никого не было. Я выбежала на дорогу, и кричала, и ни одного гаишника не было.
— Вы имеете ввиду конкретный пост?
— Да, конкретно вот этот, на улице Коминтерна.
— Запишем это: кто снял пост на улице Коминтерна. Это на въезде к базару, что ли?
— Нет, там другой пост был.
— Ну, вы же видели, что нет одного поста.
— Да. Один. Если бы он был бы там, то он был бы тоже на территории школы. Но я кричала, бегала по этой дороге, и никого не было. Тогда я начала машины останавливать.
— Нет вопросов.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Кочиев, у Вас есть вопросы?
Сослан Кочиев:
— Да. Вот вы говорили, что 3 сентября видели клубы дыма. В течении какого времени Вы их наблюдали?
— Все время пока стояла, до 4 часов. Буквально до конца.
— Они не прерывались? Их никто не пытался потушить?
— Нет.
— Пожарных Вы не видели?
— Нет.
— А вечером вы домой вернулись, или остались там?
— Нет, я по больницам бегала. Я дочку оттуда забрала. Я почему-то боялась.
— Но в час Вы уже были дома?
— Ну, да. Где-то к 2 ночи. А пришли мы к школе мы в 5 часов, в шестом часу мы подошли. Темно было. Вот только начинало светать, и мы всей семьей туда подошли. И уже были солдаты. Вот так друг к другу стали, и туда было невозможно пройти.
— Вот Вы сказали, что оцепление было в 3 кольца. Но Вы сказали, что не видели солдат с оружием.
— Нет, я видела. Один стоял около кафе, а другой около нашего дома. И все. Еще из милиции несколько было, но они отошли. И вот они там стали. Вот мешок какой-то, и там прикрытые, вот там они стали.
— Это там, где Вы были?
— Да, Коминтерна, вот там. То, что я видела своими глазами.
— А Вы не видели, чтобы руководитель, кто-то к ним подходил?
— Нет. Никого не видела.
— Это были рядовые солдаты?
— Рядовые, да.
— Спасибо.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Все у Вас?
Потерпевшая:
— Я прошу выяснить также …
— Подождите. У потерпевших есть вопросы?
— Баликоев. Кто вас вызывал, и для какой цели?
— Вы у Кесаевой спрашиваете? Я спрашиваю, к потерпевшей есть вопросы? Вопрос задайте потерпевшей.
— Я дополняю.
— У потерпевших есть вопросы?
— Нет.
— Подсудимый.
— Нет.
— У адвоката?
— Нет.
— Элла Лазаревна, если я Вас правильно понял, Вы сказали, что Вы лично видели, что танк стрелял по школе в промежутке времени между часом и 4 третьего числа. Скажите, там один танк был?
— Я видела один.
— А примерно вы можете сказать, сколько он выстрелов произвел?
— Я видела, что он стрельнет, назад отдаст, потом опять стрельнет, потом опять. И это было непрерывно. Я не считала, сколько раз он выстрелил. Он стрелял, и отдача была.
Сослан Кочиев:
— А звук выстрела вы слышали?
— Там все гремело.
— То есть, вы ориентировались по отдаче?
— Да. Но и по тому, что окна разлетались в школе.
— А звук значит не слышали.
— Слышала, но я не могу…
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Кочиев, я задаю вопросы. Скажите, Вы в тот день видели, чтобы какое-нибудь другое орудие по школе стреляло?
— Я видела, что спортзал, там клубки поднимались от взрыва, много. Вот это.
— Последний вопрос у меня. Ваша дочь сможет прийти?
— Нет, не сможет. Ей очень тяжело. Она выросла с Бетрозовыми.
Голоса из зала
— Можно спросить? Вы можете пояснить, на танке были какие-нибудь цифры.
— Он вот так стоял. Цифр я не видела.
— Как он стоял?
— Не дулом ко мне, а дулом к школе.
— Задней частью к Вам?
— Нет, вот так.
— Боком?
— К школе вот так.
— Но цифры бывают на боковой поверхности.
— Может и были, но я не помню.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Кесаева, у Вас есть возможность задать вопрос подсудимому.
— Ты видел, кто убил вот этого крупного мужчину в зале.
Нурпаша Кулаев:
— Да. Его Полковник убил. Но как убил я не видел. Когда убил, после этого я видел. Полковник его убил.
— Мне сказали, он очень высокий. А Полковник разве высокий?
— Высокий, здоровый был Полковник.
— Ты сам видел, что он его застрелил, или не видел?
— Когда выстрелили, я не видел. Когда он упал, и Полковник оттуда ушел, я видел. А когда выстрел был я посмотрел, Полковник вышел. Он там на полу лежал. Полковник сказал: «Пример другим.» Или что-то он сказал.
— Он остался лежать?
— После этого я не видел. По-моему оттуда о избрали его куда-то.
— А мальчиков ты не помнишь? 2 крупных таких.
— Там я минут 15 был. Там много было, я минут 15 там самое большее был.
— Там не много было таких 10-классников. Фактически он один такой был, крупный мальчик. Я не знаю точно, я не видел там. Там много было крупных мужиков.
— Он был выше мужчины, очень высокий.
— Я там много видел мужиков. Там много я не был, минут 15 самое большее я в спортзале был.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Кулаев, конкретно отвечайте. Видели Вы или не видели. Минут 15 Вы там стояли, 20, Вас же не спрашивают, сколько. Вам задают вопрос: Вы видели крупного мальчика.
— Крупных я много видел. Я не могу сказать он или не он.
— Такой плотный только он один среди них был.
— Я не знаю.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Присаживайтесь.
Потерпевшая:
— Еще один момент. Я про пожарников не сказала, можно? Вот дети сгорели. А пожарники вовремя не приехали. Их наградили. Пожалуйста, можно возбудить дело о пожарниках? Они не выполнили свой профессиональный долг.
Заместитель прокурора РСО-Алания Аслан Черчесов:
— Дело по этому поводу есть.
— Я имею право сказать.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Суд не возбуждает дела.
— Но Вы отметьте. Потому что, если Вы не отметите, мы будем этого добиваться.
— Идет протокол судебного заседания.
— Спасибо.
— Присаживайтесь. Хубаева. Имя, отчество.
— Марина Сократовна. Маня по паспорту.
— Маня?
— Да. А все называют Марина.
— Число, месяц, год рождения.
— 13 февраля 1975 года.
— Место жительства.
— Город Беслан, улица Заманкульская.
— Место работы.
— Не работаю, домохозяйка.
— Марина Сократовна, Вы предупреждаетесь об ответственности за дачу ложных показаний и за отказ от дачи показаний. Пожалуйста, распишитесь у секретаря. Пожалуйста.
Старший прокурор управления Генеральной прокуратуры РФ на Северном Кавказе Мария Семисынова:
— Посмотрите на подсудимого, и скажите, Вам доводилось встречаться где-либо с ним. Вы ранее видели его?
— Я хочу лицо посмотреть.
— Кулаев, повернитесь к потерпевшей. Вы видели его?
— Да. Не только я видела, но моя маленькая девочка тоже видела.
— Расскажите, при каких обстоятельствах Вы видели Кулаева?
— Он стрелял.
— Давайте подробно, какого числа, все по порядку.
— Я это не помню, я там сидела с детьми.
— Вы находились в заложниках?
— Да.
— Ну, вот и начните с того, что было когда Вы пришли. С кем Вы пришли? Как Вы оказались в заложниках? Все по порядку. Не нервничайте, спокойно. Воду дайте ей. Может пока присядете?
— Я пришла 1 сентября с 4 детьми.
— Назовите.
— Пухаева Мадина, погибла там. Сармат, Милена, Милана.
— Вот Мадина, в какой класс она ходила?
— В 6.
— Еще кто?
— Сармат, Милена, Милана.
— Сармат тоже в школу ходил? В какой класс?
— В 4.
— А Милена?
— В 3.
— Милана?
— В первый.
— Вы туда с детьми пришли? Ну, расскажите все.
— Все стояли по классам. Я говорю младшей: «Не бойся, Милана. Я здесь с тобой буду.» Просто она маленькая. Она говорит: «Мама, я не боюсь.» Но я вышла, и где деревья, там стою. И все стоят, сейчас, сейчас все начнется. И началась стрельба.
— Вы в это время где были?
— Во дворе школы. И вот когда началась стрельба, мы даже подумали, что это наверное из милиции кто-то пришел со своим ребенком, и радуется, что сын пошел в первый класс. А потом они нас окружили.
— Они, это кто?
— Террористы. Я поняла, что мы – заложники. Но у меня из детей с собой никого не было. Люди бежали в ту сторону, и кричали. Один террорист кричит: «Чего стоишь? Ты тоже, быстро туда.» Я тоже забежала, своих детей я не видела. Когда нас в спортзал загнали, тогда моя бедная девочка сидит и кричит, плачет: «Мама, мама, мама, я здесь!» я говорю: «А где другие?» «Я, - говорит, - не знаю.» Я пошла туда, и она плачет и говорит: «Мама, наверное их убили.» Я говорю: «Мадина, не бойся. Так детей не убивают.» А она мне говорит: «Мама, я все равно боюсь.» Я вижу, Сармат стоит и плачет: «К маме хочу!» Мадина мне говорит: «Мама, вон он.» Милене кто-то там помог, и она сбежала. А других детей я вот так нашла.
— Милена, это самая младшая?
— Нет, это 3-классница. Мы сидели, я со своими детьми, и ждали штурма. Думали, сейчас вот будут штурмовать, и нас отпустят. Не только мы, но там все так думали. Все меня спрашивали: «Тетя Марина, нас отпустят? Нас штурмовать будут?» а я не хотела, чтобы другие дети боялась, и говорила: «Да, да.» Второго числа, когда не было ни штурма, ничего, все дети начали плакать. И вот, когда моя девочка это видела, она говорит: «Мама, пусть меня убьют, но а этих детей отпустят. Лучше я умру.» Там внутри убивали даже. Я сама видела, как 5 мужиков убили, и девочка моя тоже.
— Вы имеете ввиду наверное Бетрозова?
— И этого тоже. Там одного убили мужика. У него и жена, и дети там были. Он лежал вот так, и террорист, они вообще не хотели этого мужика. Одна женщина говорила с террористом, чтобы дети этого не видели. И террорист вот сюда автомат положил. Н она все равно говорила: «Вынесите это, чтобы дети не видели.» Тогда директор зашла, не знаю, что она сказала, этот террорист опустил автомат сразу. Не знаю, что она ему сказала.
— А на каком языке она разговаривала?
— Кто, директор? На русском. По-осетински тоже разговаривала.
— Скажите, так в первый день сколько человек убили?
— Я видела 5. Моя девочка тоже это видела. Я ей все равно говорила: «Мадина, что ты видишь, ничего не говори. А то они тебя услышат, и убьют нас. Не говори ничего.» «Мама, как не говорить, если отсюда живой уйду, я все буду говорить. Я на весь мир буду кричать о том, что я видела, что здесь убивают.»
— Вы видели, как мужчин выводили?
— Да, я там сидела, я видела.
— А Вам известно, куда их выводили?
— Их вели оружие вытаскивать из под пола.
— Вам кто об этом сказал?
— Моя девочка видела. Она мне говорит: «Мама, там какие-то трубы из пола достают.» Я говорю: «Нет, Мадина, не надо ничего говорить.»
— Ну, а где они это оружие из под пола доставали?
— Все знают об этом. Из библиотеки.
— Значит, там был тайник?
— Да.
— Это кто Вам сказал, что он доставал из под пола оружие? Кто из заложников, Вам об этом сказал?
— Этого мужика уже нет в живых. Как-то его зовут. И моя девочка тоже говорила.
— А Ваша девочка в библиотеке находилась?
— Она вот так шла. Она любопытная девочка была. Она говорит: «Мама, почему не говорить?»
— Вы с девочкой где находились, в каком помещении?
— В зале.
— А в библиотеке как она оказалась?
— Детей выводили в туалет.
— Значит, она проходила через библиотеку, или по коридору?
— Библиотека тоже там, по коридору. Она вот так заходила. Когда нас загоняли, она там стояла, где двери школы. И там она тоже видела оружие. Я ей снова говорю: «Мадина, ничего не говори.»
— Где эти трубы видела Ваша девочка?
— В библиотеке.
— Тех мужчин, которых выводили, они возвращались?
— 1 числа они нескольких мужиков забрали, а второго, я не помню, никого не забирали.
— Вы можете сказать, скольких вывели, и сколько вернулись?
— Я не могу это сказать. Я сидела с детьми, я боялась за своих детей. Когда террористы Полковник и Ходов заходили, они говорили: «Мама, вот эти самые злые.»
— А те, которые вернулись, что с ними случилось?
— Я не знаю.
— А они не говорили, что они делали?
— Вот где я сидела, там далеко было. Но что говорили террористы 1 сентября: «Вы никому не нужны. Вас продали.» Мы 3 дня ждали. Сидим и ждем. Мы больше не хотим жить.
— Вы все 3 дня находились в помещении спортзала?
— Да.
— А Кулаева Вы видели?
— Да. Но я не могу сказать, что он убил кого-то. Обманывать я не могу.
— А что он делал?
— Он стрелял наверх.
— Из какого оружия?
— Из автомата.
— Для чего стрелял?
— Успокаивал.
— Успокаивал или запугивал?
— Если Ходов или Полковник, когда они зашли к нам, всегда надо было тихо сидеть.
— Какого числа он заходил и стрелял вверх?
— Второго.
— А в какое время?
— Время не знаю. У меня там часов не было.
— Днем или ночью?
— Вечером.
— А как он был одет?
— Как другие. Они все одинаково одеты были. Я всех смотрела по лицу.
— Какого цвета одежда?
— Я не помню. Я смотрела всех по лицу. Я даже, которых убили, я по фотографиям увидела, что они там были.
— Когда происходили взрывы в спортзале, где Вы находились?
— Внутри зала с детьми.
— От взрывов кто-то пострадал из Ваших близких?
— Моя девочка. Вы же это знаете, зачем еще этот вопрос?
— Это для суда.
— Старшая дочь, Мадина?
— Да.
— Она погибла, да?
— Да. Не только погибла, но там пожар был…
— А Вы и другие дети были ранены?
— Да.
— Какие ранения Вы получили? А Вы видели в спортивном зале взрывчатку когда развешивали боевики?
— Да.
— Много было взрывчатки?
— Да.
— А взрывы от чего произошли?
— Неожиданно.
— Это понятно. А что взорвалось?
— Там шведская стенка была.
— Значит, взорвалось что-то в районе шведской стенки?
— Да.
— Скажите, Вы один раз видели, что Кулаев зашел в зал?
— Знаете, я сидела с детьми. И я даже детям говорила: «Не смотрите в ту сторону.» Но они все равно смотрели: «Мама, мы хотим знать, что они делают.» После взрыва маленькая со мной осталась, Сармат отпрыгнул. А Мадину я даже не видела. Мы думали, все, наши придут, и все будет нормально. Но когда нас туда загнали, то там настоящая война началась.
— А в столовой Вы Кулаева не видели?
— Нет. Там одного Ибрагимом звали. Он там был. Настоящая война там была, в нас стреляли из танков. Вы хотите знать, откуда я знаю? Я знаю, как стреляют танки, я из Южной Осетии, я там войну видела.
Заместитель прокурора РСО-Алания Аслан Черчесов:
— Кто Вас освободил?
— Я не могу сказать, кто.
— А детей кто ваших вывел оттуда?
— Мальчик сам выпрыгнул. А девочка со мной была. Милана. А Мадина там, в зале осталась. После взрыва, я ее больше не видела.
— Кто вывел младшую?
— Я из окна выбросила дочку. Подошли к окну и кричали. Я даже не слышала, кто. Но один мужик: «Давай, вставай, вставай», - показывал мне. А я вот так лежала. Я не могу сказать, МЧС или Альфа это. Я не могла понять, наш это или не наш. Его убили тоже, по-моему.
— Это спецназовец?
— Я не могу сказать.
— Но бой продолжался еще?
— Да.
— Ваше мнение, какое было количество боевиков?
— Я видела внутри 32.
— Вы это считали?
— Да. Я считала. 2 шахидки, и наверху еще снайперы были. Даже когда нас загнали, Полковник или Ходов, кто там, сказали: «У кого телефон, сейчас мы будем проверку делать. И у кого найдем, будем убивать.» И эти женщины начали нас обыскивать. Одна мне говорит: «Присядь.» Лицо ее видно не было. И когда я присела, я видела, что на ней одето.
— А Вы брата Кулаева видели. У него не было правой руки, характерная примета.
— Нет, не могу сказать.
— Нет вопросов.
Таймураз Чеджемов:
— Можно? Когда Вы первый раз видели Кулаева?
— Второго числа.
— Он стрелял в воздух, как вы говорите. А Вы не видели, чтобы он убивал?
— Нет.
— А можно Кулаеву вопрос? Кулаев, правду говорит женщина?
Нурпаша Кулаев:
— Может она не меня видела. Не правда, я не стрелял.
Потерпевшая:
— Даже моя девочка, она в первом классе, когда в газете увидела его, сказала: «Мама, он же там был и стрелял наверх.» Даже она видела.
— А Вы не ошибаетесь, что это был Кулаев? У Вас хорошая зрительная память?
— Да. Одежду я не помню, а лица я запоминаю.
— Вы сознание не теряли?
— Третьего, да.
— Когда третьего?
— До взрыва.
— Значит, о взрывах Вы ничего не можете сказать.
— Нет.
— А Вы что-нибудь можете сказать, когда начался пожар?
— Был там один пожар. Когда взрыв был у шведской стенки. И вот когда взрыв был, Милана: «Мама, мама, - мне говорит…»
— Вы пожар сами видели?
— Пожар я видела, вот эту стенку. И вот террористы воду заносили, тушили этот пожар.
— Террористы тушили пожар. И потушили?
— Да, этот пожар потушили. Даже моя маленькая видела. Но вот когда уже нас загнали, когда сказали: «Пойдемте в столовую.», с автоматами они уже стояли, тогда еще цел был вот этот спортзал. Тогда я уже слышала, что там сильный пожар.
— А от чего пожар возник?
— От чего, не знаю. Стреляли наверное наши.
— Наверное? Можно сказать, что пожар сделали наши?
— Нет. Там когда взрыв был первый, тогда этот пожар был там.но террористы его потушили.
— А потом?
— Я потом не видела.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Кочиев, у Вас есть вопросы?
— Нет.
— У потерпевших есть вопросы?
— Нет.
— Кулаев, есть вопросы?
— Нет.
— У адвоката?
Адвокат Альберт Плиев:
— Скажите пожалуйста, где Вы находились все эти 3 дня?
— В спортзале, где эти окна вот крайние.
— От дверей далеко?
— Не так далеко. Посередине.
— Скажите, в ходе предварительного расследование опознание проводилось Кулаева?
— Нет.
— А фотографии показывали?
— Нет, фотографии нет. Просто дома, там вот наш родственник, и он тоже говорил, что он тоже там был. Вот второго числа тоже там стрелял.
Голоса из зала:
— Вопрос можно?
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Ну, я же спрашивал: потерпевшие, у вас есть вопросы?!
— Цкаева. Ты говоришь, что разбираешься в оружии. Я бы хотела, чтобы ты перечислили, какое оружие было у террористов.
— Я 1 числа видела автоматы пулеметы.
— И 1, и 2, и 3?
— Да. Знаете, вот Вы не представляете. Вот кто внутри был, Вы допрашиваете, но это все трудно вспоминать, как там было.
Таймураз Чеджемов:
— Ну, трудно. Как тогда Вы посчитали, что там 32 человека? Они же менялись, были в масках.
— Они в масках, 32 я посчитала. Вот эти 2 женщины еще.
— Но Вы даже одежду описать не можете.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Ну, посчитала она. Ну что Вы?!
— Я не хочу обманывать. Я посчитала. Вот что я видела, я это говорю.
— Дзебисова. Я тоже находилась в зале. Я 32 боевика в зале никогда не видела. Как получилось у тебя посчитать? Я хочу задать вопрос, как твоя дочь смогла дойти до библиотеки, если там дальше чем туалет не пускали? Сейчас, я все скажу, потом ты ответишь.
— Я лежала так, и мои дети тоже лежали на мне, если хотите знать. Моя девочка, когда нас туда загоняли, она, где дверь школы, там зашла она. И так видела это все.
— Но тогда ничего не открывали, никакие полы.
— «Мама, там какие-то трубы.» Она мне говорит. А я говорю: «Мадина, ничего не говори. Трубы, ну и что.»
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Марина, Вы суду отвечаете.
— Нузаева. Марина, ты говоришь, что фотографию Кулаева, ты в газете увидела. Вот сравни того Кулаева, которого в газете увидела, и которого вот сейчас видишь. Разница есть.
— Нет, сейчас я хорошо посмотрела, сейчас я видела. Вот я именно сейчас, что хотела, то видела. И это он.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Скажите, Вы из спортивного зала выходили?
— Да, я в туалет с маленькой выходила.
— Сколько раз и когда?
— Я не знаю. 4 раза наверное.
— В первый день Вы выходили?
— Нет, в первый день я не выходила.
— Во второй день Вы выходили?
— Да, во второй день я выходила. Вот там близко есть раздевалка, или как там. Я маленькую туда отнесла. Там в туалет.
— Вот Вы проходили по коридору? Вы видели боевиков?
— Да, они стояли там.
— Оружие Вы видели в коридоре?
— Оружие я видела.
— Не на боевиках. Отдельно оружие какое-нибудь.
— Отдельно, я не могу сказать. Не могу сказать, что вот, видела.
— Хорошо. Скажите, когда вас загнали в столовую, Вы примерно в каком месте находились в столовой?
— В столовой сейчас так трудно объяснять. Вот недавно еще я там была внутри, я там, родственники из России приехали, я показывала. И там маленький угол был. Я там сидела со своей маленькой девочкой.
— Скажите, Вы в столовой сколько боевиков видели?
— 4.
— Вы говорите, что у Вас зрительная память хорошая. Вот посмотрите еще раз на Кулаева. Вы его в столовой видели?
— Я не хочу обманывать. Я его не видела.
— Не надо обманывать, надо правду говорить.
— Не видела я его.
— Вы сказали, когда Вас допрашивало обвинение Вы сказали, что когда Вы находились в столовой, дословно, значит, «настоящая война началась там, в нас стреляли из танков».
— Да, настоящая. В нас стреляли.
— Почему Вы решили, что в Вас стреляли из танков?
— Как почему?! Когда в нас стреляли, весь кафель, который был там, внутри, все падало там.
— Вот скажите, снаряды, которые выпускали танки, они в столовую залетали?
— Не именно в столовую. Там, в школу, в какие-то кабинеты, туда.
— Скажите, а сколько примерно выстрелов было? Вы отличаете выстрел танка, от выстрела гранатомета?
— Знаете, я выстрелы не считала. Я до последней минуты со своей девочкой сидела, если нас убьют, пусть убьют. Больше ни о чем не думала. Если нас освободят, пусть освободят, все.
— Хорошо. Марина Сократовна, у Вас есть возможность задать вопросы подсудимому. Вы хотите его о чем-то спросить?
— Да, я хочу. Когда столько детей увидели, как подумали Вы? Куда Вы идете, думали?
— Кулаев, вопрос понятен?
Нурпаша Кулаев:
— Нет.
— Еще раз спросите.
— Когда Вы столько детей увидели, что вы подумали?
— Понятен вопрос?
— Да.
— Громко отвечайте.
— Я когда увидел детей, я понял, что это захват. Я не знаю, что я подумал.
— Я читала газету. Можно еще вопрос? Я там прочитала, что у Вас есть дети. И когда таких маленьких детей видели, вот грудных, Вы не пожалели, что такие маленькие дети тоже там?
— Что я думал, что бы я смог там сделать. У меня на руках тоже там ничего не было.
— Жалко было тебе вот столько маленьких детей?
— Жалко мне конечно. Ребенок, это ребенок. Любому мусульманину, я сам мусульманин, конечно мне жалко. А что я могу сделать? Ребенок до 76 лет, я знаю, он ангелом считается. Я не могу на ребенка, даже если меня убьют, я не могу руку поднять.
— А другие дети, не дети были, да?
— Я знаю, они тоже дети, они тоже ангелы. До 7 лет, я говорю. Ангелами они считаются.
— До 15 уже не ребенок.
— Ребенок до 15. просто я хочу объяснить, я не могу понять, ни то что до 7 лет, я на ребенка вообще никогда руку не поднял.
— До 10 лет, это у вас считается не мальчик, а мужик.
— До 15 лет его грехи даже прощаются. Даже то, что он совершил, грехи, ему прощает Аллах. Я же говорю, я сам мусульманин, я не могу поднять руку на ребенка, тем более на женщину.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Все? Присаживайтесь. Гутиева. Имя, отчество.
— Гутиева Тамуся Тотразовна. Березова я вообще-то. По мужу я Гутиева. Но я сейчас Березова. В тот момент, я была Гутиева.
— Понятно. Число, месяц, год рождения.
— 8 сентября, 1959 года.
— Место жительства.
— Город Беслан, переулок Лермонтова, 72, кв.49.
— Место работы.
— Ремонтно-прокатая база ОАО «Кавтрансстрой»
— Тамуся Тотразовна, Вы предупреждаетесь об ответственности за дачу ложных показаний и за отказ от дачи показаний. Пожалуйста, распишитесь у секретаря. Пожалуйста.
Заместитель прокурора РСО-Алания Аслан Черчесов:
— Тамуся Тотразовна, скажите пожалуйста, Вы ранее видели Кулаева?
— Нет, я не была в зале. У меня дети были. Гутиев Артур Казбекович и Гутиева Диана Казбековна.
— какого они возраста?
— Артур в 9 класс пошел, а Диана в 7.
— И об обстоятельствах захвата с их слов, и об освобождении тогда.
— С их слов?
— Ну, Вы же сами не были там.
— Диана, они разминулись в этот день, когда был захват. Мальчик мой побежал со своим одноклассником, Марусичем Костей, в класс свой, хотели там спрятаться, из окна выпрыгнуть. Они уже хотели выпрыгнуть, а снизу уже с оружием в руках был террорист. Он показал оружием, назад. И их провели мимо, где учительская, вот по этой лестнице, и мимо библиотеки. И там стоял один террорист, он сам себе выстрелил в руку. Это было на глазах у моего сына он это говорил в прокуратуре тоже. На зеркале еще, вот прямо, говорит, кровь была. И подошла шахидка, его перевязывала. Вот это он видел в первые минуты. Потом там был перевязанный вот этот, издевался над детьми. Все зайчиком руки их заставлял, наверх поднимать, террорист. Вот это он видел. Зашли они туда, и они были 2 дня, они только на третий день соединились, мои дети.
— О действиях Кулаева он говорил что-то. Он же видел по телевизору неоднократно наверняка.
— О действиях не говорил.
— А вообще он его видел?
— Я боюсь сейчас ошибиться, он один раз сказал. Он сидел в углу, вот так, сказал он мне. В углу, а где в углу.
— Что с детьми произошло?
— У них психические травмы. Так ожоги были. Вот как мой сын бежал, и вот так защищал сестру, он ее выкинул в окно, когда взрывы прогремели. И вот ожоги у него и ушибы. И вот психически, да.
— а от других заложников Вам что-либо известно о действиях Кулаева?
— Нет, я не могу ничего сказать. Не знаю.
— А дети Ваши могут дать показания?
— Да. Они сейчас в поездке, но мне кажется, Артур может. Диана, нет, она не сможет. Артур бы смог.
— Возраст детей назовите.
— Артуру 15, Диане 14 сейчас уже.
— Нет вопросов.
Таймураз Чеджемов:
— Скажите пожалуйста, а сами Вы где эти дни находились?
— Я находилась по Лермонтова, прям где переулок Лермонтова. В районе школы. Я узнала об этом на работе, и мы подъехали с самого начала, со стороны Коминтерна, к школе вот. Нас не пускали там. Я видела, как лежал вот этот Гаппоев возле столба. И какой-то милиционер вот так переворачивался, и к нему перекатился. Хотел его вытащить оттуда, но не смог, и обратно, вот так. Два раза он так делал, какой-то вот в военной форме. Не военный, милиционер, по-моему.
— Обстановку вокруг школы видели? Что Вам известно, кто, что делал? Вы видели, что делали те, другие.
— Я видела, как проезжал Аушев, как потом сказали. Мы стояли, нам никто ничего не говорил. Просто писали эти списки, писали, писали, а все время говорили 120 человек, 350 человек. Вот это я помню. А списки писали очень многие. Но все знали превосходно, что там больше 1000.
— 120, сколько говорили?
— 120 человек. Я имею ввиду заложников. Это нам говорили средства массовой информации. 120. А потом говорили 354.
— Как Вы это восприняли. Вы соглашались?
— Не соглашались. А мы что могли? Нас не пускали туда. Мы бы с удовольствием пошли. Все матери бы встали, пошли.
— Вы все время находились там?
— Все время я там находилась. Я один раз пошла только во дворец, и все равно возвращалась на это место.
— Во дворце, кто там был?
— Во дворце я видела Кесаев выходил к людям, успокаивал. Больше я не видела никого. Ну, я там побыла буквально 10 минут.
— А вот 3 числа?
— 3 числа я была внизу, рядом с нашим домом, вот по Лермонтова. И вот начались взрывы, мы сначала услышали, потом прям пули свистели. Не давали выйти людям. Как будто около нас стреляли. Пули доносились.
— Из школы стреляли?
— Да.
— А вот после взрывов по школе стреляли?
— Да, такой орудийный вот, что-то такое.
— Это примерно во сколько было? Взрывы, говорят, примерно где-то в час.
— Я не помню.
— Примерно. Вот взрыв Вы помните. Примерно, сколько прошло после взрыва, когда были тяжелые выстрелы?
— Я слышала их, но потом, мои дети когда выбежали, вышли, вот они через садик их передали. И я через наши дворы уехала в город в больницу. В Электроциквскую.
— Примерно е можете сказать?
— Не могу.
— Сами Вы танки видели?
— Танки я не видела, я слышала.
— Вы же говорите, что танки стреляли.
— Да.
— Во сколько?
— Я не знаю.
— Вы уехали во сколько оттуда?
— Не помню я.
— Нет вопросов.
— Мы с утра, если на улице были, откуда мы знаем. Время же не ориентируешься.
— Вы живете..
— Переулок Лермонтова. Прям рядом там, где я стояла все время. Рядом с музыкальной школой.
— По времени ничего не можете сказать?
— Не могу сказать.
— А пожарные машины Вы видели?
— Не видела.
— Нет вопросов.
— И еще я одно хочу сказать. Я давала показания москвичам, они приезжали и меня записывали на диктофон. Я расписывалась. Я была у знакомого в один из августовских дней, в начале августа. Я проходила через школу, там же проходной двор был, и все проходили. Она живет на Первомайской. Я шла домой. Я видела там людей. Сейчас я объясню как. Как с Коминтерна выйдешь, и там, возле забора бревно, и они там сидели. Вот такая борода была у одного. Я его вот так в профиль видела. А другой, рядом с ним сидел, он прям передо мной перешел дорогу к ступенькам школы. И самое главное, достал ключ, связку ключей потому что она звенела, и он открыл школу. Это были незнакомые люди. Потому что я там часто бываю.
Заместитель прокурора РСО-Алания Аслан Черчесов:
— Вы об этом давали показания?
— Да. Но я не помню фамилии, кому. 4 из Москвы меня на диктофон записывали.
— Где В давали эти показания?
— Во Дворце, они нас вызывали. Там было вечером собрание, и они сказали: «Кто непосредственно по теракту.» Да, парламентская комиссия. И я им рассказала. 4 они были. Фамилии я не запомнила. Вот Федоров помню. А другой громко как-то говорил, худой такой.
Таймураз Чеджемов:
— А что Вы этим хотите сказать?
— Нет, я фамилии не помню.
— Нет, не этим. А тем, что видели бородатых?
— В Беслане все друг друга хоть немножко, но знают. И я знаю, что там ремонт делали всегда Баликоева и Михайлов. Всю школу. А почему-то там чужие люди были.
— Вы хотите сказать, что они ремонт там делали?
— Я не знаю, что они там делали. Я бы вообще ничего не сказала, если бы не увидели у них ключи от школы. Значит, они там ремонт делали. Он при мне школу открывал. Тот, который перешел мне дорогу, у него бороды не было. Немножко обросший был. Они были в камуфляжной форме. Вот такая борода была. Не такая, как носят обычно. Это в начале августа.
— Вы больше там не проходили после этого дня?
— По крайней мере, я никого там больше не видела. Я часто там бываю. Мои дети там играть ходят. Мы иногда ходим за ними.
— Я поэтому и спрашиваю, может Вы их потом видели?
— Потом, нет. Когда видела, тогда и видела.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— У потерпевших есть вопросы?
— Нет.
— Кулаев?
— Нет.
— Адвокат?
— Нет.
— У меня вопрос по поводу сына. Где он сейчас находится?
— В Австрии. И Диана тоже.
— Кто из них сможет прийти на суд?
— Артур сможет. Хотя я никогда не спрашивала у него про школу. А когда мы были в прокуратуре, он все рассказывал. Я тогда услышала все это.
— Сколько ему лет?
— 15.
— Когда он приедет?
— 15 числа.
— Тамуся Тотразовна, у Вас есть возможность задать вопрос подсудимому. Есть вопросы?
— У меня были вопросы, но меня опередили. Что с ним разговаривать. С нелюдем, что разговаривать. Какие он может ответы дать.
— Присаживайтесь. Дзампаев. Имя, отчество.
— Виталий Музабекович.
— Число, месяц, год рождения.
— 6 октября, 65 года.
— Место жительства?
— Беслан, Коминтерна, 16.
— Место работы.
— Вынужденный пенсионер по уходу за детьми.
— Виталий Музабекович, Вы предупреждаетесь об ответственности за дачу ложных показаний и за отказ от дачи показаний. Пожалуйста, распишитесь у секретаря. Пожалуйста.
Заместитель прокурора РСО-Алания Аслан Черчесов:
— Виталий Музабекович, Вы ранее Кулаева видели?
— Нет, не видел.
— Сами Вы были в заложниках?
— Нет, не был.
— Кто из членов Вашей семьи был в заложниках.
— Ну, моя семья.
— Конкретно кто?
— Жена, учительница, работала там. И дети. Старшая Зарина, младшая Марина. 2 и 3 класс.
— Что с ними произошло?
— Что произошло. Они все 3 дня там находились. Мать погибла. Младшая с ранениями, старшей ничего не было.
— Вам что-нибудь известно о действиях Кулаева со слов дочерей. Они какого года рождения.
— 7, 8 лет, вот.
— Хотя бы тогда со слов других заложников, Вам что-либо о действиях Кулаева известно?
— Что-то вроде слышал. Вот в частности от Дзарасова там, как он про Кулаева рассказывал, что он там творил, как с автоматом бегал.
— Но конкретно что Вы слышали? Это от Дзарасова?
— Да. Он в тот раз, как Раз я тоже здесь был.
— А, то что в суде?
— Да.
— Сами Вы где находились в это время?
— Ну, я семью привез в школу, вот со стороны Коминтерна. Тогда классный руководитель сказала, чтобы раньше. Сам я туда не попал, так как у нас фотоаппарата не было. Тоже была такая мысль остаться там. Супруга не пустила, мол, потом подъедешь, поедем еще за канцтоварами. Я поехал на работу. Работаю я в такси по вызову. Меня тогда удивило еще, вот я привез их со стороны Коминтерна, в обычные учебные дни милиция стоит, охраняет там, чтобы дети спокойно переходили дорогу. А в это утро никого. Ну, поехал на работу. Еду, и по радио обычно же говорят тоже, там где-то выстрелы слышно. И доехал я до магазина «Строитель», обратно еду, вся наша милиция вдоль трассы стоит вот в это самое время. А там уже в это время, как я понял, их загоняли. Я еще думал, почему они 1 сентября в это время трассу охраняют, а не школу. В центр приехал, там уже одна женщина выбегает, на ходу прямо мне двери открывает, говорит: «Быстрее в первую школу! Захват!» Я сразу, у меня семья там тоже, сразу туда. Они еще вот, где магазин «Арктика», там рядом на школьный переулок поворот, а там уже стоят, не пускают туда. Перестрелка шла. Там уже объяснили, что захват там, все. А стрельба еще идет. Вот все до 3 числа все время там. Так туда приезжал, потом в район Дворца. Как уже говорили, Дзантиев и Сикоев, когда там говорили, что там всего 200, 300 заложников. Я этого Дзантиева тоже за руку хватаю, говорю: «Вы о чем говорите?! Какие 200, какие 300?! Я просто по своим подсчетам, - я им говорю, - минимум 850. Минимум. Это не считая там еще других как Вы можете заявлять нам, всего столько?!» Это я потом узнал, оказывается свыше 1500 заложников.
— И что он Вам ответил?
— «Разберемся. Посчитаем, разберемся.» Я говорю: «Нечего считать! Говорить надо правду.» Дзасохов к нам на второй день, где-то в обед, вышел. До этого не выходил. И тоже, вот зашли во Дворец, собрали нас всех, даже не все вмещались, никаких корреспондентов. Всех сразу выдворяли оттуда. Они говорят мол сами давайте поговорим, разберемся. Но все же в шоке. Все на него: «Как, что, почему у нас это случилось?!» Все в панике. Бандиты, террористы есть они везде. Но как везде. Еще думали, требования у них будут. А нам говорят, что пустую касту выкинули. А с какой стати они пустую кассету будут выкидывать?
— Кто говорил, что пустую?
— И Дзантиев, и Дзасохов, все. «Пустую кассету, - говорят, - выкинули.» «Не знаем, - говорят, - их требования.» Потом сказали нам, что они требуют 4. Дзасохова, Рошаля, Зязикова и Аслаханова. Рошаля они нашли, «он, - говорят, - вечером будет.» Зязикова не могут найти, Аслаханова тоже. Президент президента не может найти. Я так думаю, Рошаля наверное искали из-за Москвы, Норд-Оста. Это уже наверное всем понятно.
— Что понятно. Для чего им нужен был Рошаль?
— Террористы там что устроили. Он же детей выпросил у них, с Норд-Оста, это же так было?
— Да.
— А школу почему захватили?
— Нет, а террористам Рошаль для чего нужен был, по Вашему мнению?
— Не знаю. Дзасохов говорит: «Я бы к ним зашел. Но меня, - говорит, - не пускают. За метров 2о, - говорит, - мы тебя расстреляем. Ты нам один не нужен.» Он нам так объяснял.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Скажите, у потерпевших есть вопросы?
— Есть.
— Подождите.
— Есиев.
— Есиев, присаживайтесь. У представителей потерпевших есть вопросы?
Таймураз Чеджемов:
— Есть, есть. А как Вы оцениваете сегодня действия Дзасохова, Дзантиева? Что Вам врали.
— Это наверное было взаимосвязано. Они, как я слышал, вот когда свыше 500 заложников, захват такой большой, тогда весь мир должен быть оповещен. А может огласки не хотели, поэтому?
— Огласки чего?
— Ну, вот этого теракта. Может, наши хотели своими силами здесь разобраться.
— А Вы знаете, что 1 числа они знали действительное или примерное число заложников. Прокурор республики возбудил уголовное дело 1 числа в 11 часов утра, где написал, что захватили свыше 600 заложников. Е6сли прокурор знал, то наверное и президент знал, и министр внутренних дел. Что хотя бы свыше 600. Почему же они людям правду не говорили. Как Вы это объясните?
— Вот не говорили, и все.
— Как Вы это оцениваете?
— Врали.
— Вам это нравится?
— Конечно нет. Но я же говорю, я за руку держал Дзантиева, я им говорю: «Там ни 200, ни 300. Там минимум 850.» Ну, просто, по моим подсчетам. Сколько там родителей, и всех этих людей еще.
— А 3 числа Вы там были?
— В школе?
— Около школы.
— Был.
— Что там происходило?
— Когда штурм начался? Ну, я стоял около Дворца, нас много там было. Потом взрывы. Потом опять взрыв. Уже паника, все, началось. Я подумал, уже начали наши штурм. Я так подумал. Ну не пускали туда. И я тогда обошел с этой стороны, вот со стороны Лермонтова. Там еще училище наше. Там тоже оцепление, не пускают.
— Но вот издали Вы что-нибудь видели? Слышали?
— Взрывы, да.
— Примерно во сколько? Взрывы, вы имеете ввиду в школе взрывы?
— Да.
— Во сколько это было?
— В час, в начале второго где-то.
— А школу вы саму видели в это время?
— Напрямую?
— Ну, да.
— Нет около дворца мы стояли. Около Дворца.
— А ближе вы не подходили.
— Оттуда школу не видно. Нет, во время взрыва не подходил.
— Танки Вы видели?
— А танки с другой стороны, говорили.
— Говорили, не надо. Что сами видели.
— Танки я видел, когда еще до взрывов. По Коминтерна, вот сверху, там.
— Стояли?
— Да.
— А Вы видели, чтобы они стреляли?
— Нет, я лично не видел.
— вы пожарные машины видели?
— Пожарные машины поздно тоже подъехали. Когда во дворе школы, когда крыша упала уже. Пожарные шланги, надо было их натягивать из того, там расстояние тоже было большое. И пока натянули, там уже. Н могу я описывать, что там было, внутри. Но мы вот как раз там сидели, шланги еще держали, так сказать бесполезно поливать, когда уже дети…
— А почему Вы считаете, что они поздно подъехали когда они подъехали?
— Надо было ехать, когда крыша горела.
— А они что, в это время только подъехали к школе, когда взрыв был?
Заместитель прокурора РСО-Алания Аслан Черчесов:
— 1 сентября Вы пожарные машины видели?
Потерпевший:
— Пожарные машины, они обязательно были. Но они в таких местах стояли.
Таймураз Чеджемов:
— Вы видели, или нет сами. Обязательно должны быть, это одно. Вы сами 1, 2 видели пожарные машины?
— Сейчас не вспомню. Но они обязательно должны были быть. Были, были. Должны быть в таких случаях, это обязательно.
— А 3, Вы говорите, они поздно подъехали. Во сколько, примерно.
— Поздно. Потому что уже крыша упала. Куда уже тушить, что там еще.если там уже все сгорели.
— Если крыша упала, они что не должны пожар тушить?
— Конечно должны пожар тушить.
— Но они тушили?
— Тушили.
— А почему Вы считаете, что поздно?
— Поздно, потому что уже.
— Нет вопросов.
Юрий Ткаченко:
— Вот Вы как оцениваете действия пожарных. Они были готовы к этому, к ситуации?
Старший прокурор управления Генеральной прокуратуры РФ на Северном Кавказе Мария Семисынова:
— Это когда пожарных уже будут судить, тогда.
Потерпевший:
— Я думаю, они в это время и по времени, и по маневрам. Народа тоже много было там, сразу. Не знаю, может их что-то еще и задерживало. Но во всяком случае, пожарники уже поздно были. Это я не знаю. У них надо спрашивать. Во всяком случае тони должны были быть готовы в первую очередь.
Таймураз Чеджемов:
— Но Вы еще кого-нибудь считаете виновным, кроме террористов?
— Кто это допустил, конечно.
— Но Вы лично.
— Почему у нас это случилось?! Нашли слабое звено, и вот, на тебе результат.
— Вы можете сказать, что это за слабое звено?
— Естественно силовые структуры. Почему школы не охранялись? Почему милиция стояла на трассе, а не у школ? Потому что я их сам видел, как они на трассе стояли в это время. Кто их направил?
— Они на трассе были?
— Да. Кто их направил туда вместо того, чтобы поставить у школы.
— Еще кого считаете виновным?
— 1 сентября не приняли необходимых мер по охране школ. Свежи же в памяти, что в Ингушетии там произошло, где МВД там всех расстреляли, натворили они. Это же свежо в памяти. Рошаль говорил, что заложники могут продержаться 8 дней. Но это не в таких же условиях. Обнадежил, называется.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Дзампаев, скажите когда погибла Ваша супруга. Какого числа, Вам известно?
— 3.
— От чего она погибла, Вам известно.
— Ну, лицо обожженное, руки, ноги. 4 я ее в морге нашел. Мне так передавали, что в больницу повезли. А когда везде обыскали, нигде нет, тогда пошли, и в морге нашли.
— Хорошо. Дзампаев, вы можете задать вопрос подсудимому. Хотите?
— Когда вас туда формировали, ты что, безоружный шел? Тебя же вооружили полностью.
Нурпаша Кулаев:
— Я же сказал, мне в школе дали оружие. В лесу нам не давали оружие.
— В школе только дали? У вас, что еще время было там с оружием разбираться, детей загонять.
— Там, когда 2 ранили, тогда сказали: «Автоматы берите, чтобы никто не взял». Тогда ходили Ходов и еще один с 2 автоматами. Сказали, чтобы автоматы дали кому-то, тогда нам дали, сказали: «Там сидите, не стреляйте никуда. Если кого-то увидите, скажите нам.»
— А что, вот это все вместе вы с собой привезли?
— Оружие?
— Да.
— Оружие у них всех в руках было. Там, которое в руках было, это оружие, другого я не видел.
— Больше ничего не было?
— Ну, я не видел. У них оружия там не было, я не видел.
— И этим вы сопротивлялись, да? Одними автоматами.
— Ну, там постоянно, я знаю, стреляли, со второго этажа. Но эта женщина, которая говорила, что посчитала 32 человека, если там еще остальные, если раньше не было боевиков, там 32 было. Если там раньше еще не было боевиков, там 32 не возможно быть. Потому что там на улице одного убили. Его в последний день занесли в школу. Там 31 человек, всего был, а она говорила, там 32 человека было. Я не знаю, как она считала.
— Еще одно. Когда нам сказали, они что, действительно пустую кассету выкинули?
— Кассету, там мне только на следствии показал эту кассету. Там она не пустая была. Еще какое-то сгоревшее здание. Но это не пустой она была.
— А нам сказали, что она была пустая. Потом нам показали, если кто был во дворце, бумажку какую-то белую, о требованиях, и там было значит, написано, свобода Чечне, вывод войск значит с территории, провозглашение независимости, и мы их, говорит их спрашиваем, когда они в контакт вошли, от чьего имени вы выступаете. С кем мы должны по этому поводу говорить. И на этом говорит, связь прекратилась. Мы говорит не знаем с кем говорить. Вот это слова Дзасохова, когда он последний раз к нам вышел. Ну а потом вот эти все дела начались.
Таймураз Чеджемов:
— Как вы считаете, с кем надо было говорить?
— Как я понял, у них такой был план. Через Масхадова хотели связаться.
— А с самими террористами не надо было говорить?
— Я понял так, что у них такие требования были, чтобы Масхадов как будто должен приехать и освободить их. Чтоб его из нелегалов выпустили на свет.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— У Вас есть вопросы к Кулаеву?
— Нет.
— Присаживайтесь. Объявляется перерыв до 15 часов.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Продолжаем судебное заседание. Цогоев. Имя, отчество.
— Казбек Ахполатович.
— Число, месяц, год рождения.
— 28 апреля 59 года.
— Место жительства?
— Беслан, Бзыкова 13 квартира 28.
— Место работы.
— «Салют Златоглавая».
— Казбек Ахполатович, суд предупреждает Вас об ответственности за дачу ложных показаний и за отказ от дачи показаний. Пожалуйста, распишитесь у секретаря. Пожалуйста.
Заместитель прокурора РСО-Алания Аслан Черчесов:
— Казбек Ахполатович, ранее вы Кулаева видели?
— Нет.
— Кто у Вас пострадал в результате теракта?
— Жена и четверо детей.
— Поподробнее, пожалуйста. Они учились там?
— Да, они учились в первой школе.
— Какого возраста были дети.
— Дочке было 14 лет, мальчику было 12 лет, другому было 11 лет, и самому младшему было 8 лет.
— О действиях Кулаева Вам что-нибудь известно?
— Нет, ничего.
— Со слов других заложников?
— Да нет. Ничего не слышал.
— Об обстоятельствах гибели членов Вашей семьи, как они погибли?
— Они погибли, возле кольца они были там. И после второго взрыва они там были.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Они все погибли?
— Да. Один задохнулся, крыша там горела.
Заместитель прокурора РСО-Алания Аслан Черчесов:
— Сами хотите что-нибудь дополнить, прояснить ситуацию как-то?
— Я ничего не хочу.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— У потерпевших есть вопросы?
— Нет.
— Казбек Ахполатович, Вы можете задать ему вопрос, у Вас есть вопросы к нему?
— Я не хочу с ним разговаривать.
— Присаживайтесь. Суду Вы хотите что-нибудь сказать?
— Нет, ничего не хочу.
— Присаживайтесь. Нузаева. Имя, отчество.
— Залина Гаезовна.
— Число, месяц, год рождения.
— 12 января 62 года.
— Место жительства?
— Беслан, переулок школьный 37, квартира 11.
— Место работы.
— Домохозяйка.
— Залина Гаезовна, суд предупреждает Вас об ответственности за дачу ложных показаний и за отказ от дачи показаний. Пожалуйста, распишитесь у секретаря. Пожалуйста.
Заместитель прокурора РСО-Алания Аслан Черчесов:
— Залина Гаезовна, сами вы ранее Кулаева видели?
— Нет.
— Вы были в заложниках?
— Нет.
— Кто из членов Вашей семьи оказался в заложниках?
— Дочь, младшая.
— Что с ней стало?
— Кацанова Алана Муратовна, погибла.
— При каких обстоятельствах она погибла? Вам что-нибудь известно?
— Я не знаю. Я вообще на эту тему не хочу разговаривать. Погибла и все. В общем утром, время я не буду говорить, потому то я не ориентируюсь по времени. Утром она ушла в школу. У меня балкон выходит, лоджия, окна выходят прямо на школу. И как обычно музыка. Я в одно время выстрел услышала и выбежала. Я думала, стреляют просто как фейерверк, я не поняла, я просто выбежала и смотрела. Возле крана стоял белобрысый мужчина, вот в камуфляжной форме. Камуфляжная форма, или как она называется, я не знаю. На нем были сапоги. Вот на таком расстоянии я его видела, поэтому твердо могу сказать, что на нем были сапоги. Ну, то есть не сапоги, а эти, ботинки. И он был светлый. То, что он держал автомат, это я тоже видела, и стрелял. Тогда я позвонила деверю, предупредила его. Но до обеда я находилась в этой квартире, на 4 этаже. Я видела, как их загоняли. Видела вот этого, как он тогда сказал, араба в черных вещах, держал автомат, он был без маски. Кстати, вы не сказали, что это за шарф, вы сказали, что это флаг какой-то. Я хочу, чтобы вы уточнили, что это за флаг. Загнали детей в школу. Всех, сколько там окон было, держали их за руки, и вот так они стояли. Я это видела из окна. Вот этот белобрысый мужчина. Когда я выбежала с 4 этажа, я добежала до входа в школу, и меня позвал наш сосед Заур Рубаев. Был ранен Дауров, наш сосед. И он говорит: «Залина, помоги мне, я не могу его дотащить.» Но я все равно побежала, что-то заставило меня обернуться. Я увидела, что башка у него в крови. Я вернулась, и помогла ему дотащить. Дотащить в прямом смысле этого слова этого Даурова до 1 подъезда. Мне Заур потом говорит: «Залина, ты не видела, когда мы тащили этого Даурова, с левой стороны стояла шахидка. И почему-то она в нас не стреляла.» Но я была в таком состоянии, что ничего не видела. Я поднялась на 4 этаж, и видела все, как они загоняли детей. Единственное, что я могу сказать еще, был выстрел в дом Шотаевых, в крышу. Насколько я поняла, это был выстрел из гранатомета. По крайней мере, другого такого оружия я не видела. Сказать, что там был танк, или что-то еще, я полагаю, что это был гранатомет. Крыша была повреждена, и прям квартира дрожала от этого удара. Вот все, что я видела. Больше я ничего не знаю.
— В какое время это было?
— Ближе к обеду. Нас потом уже через 5 тех этаж выпроводили оттуда. 4 числа мы приехали домой после того, как старшая дочь ее опознала. Военные у нас были дома. И целое ведро я оттуда вымела патронов. С нашей квартиры стреляли. Там у нас, по-моему, был один раненый. Телевизор был в крови. И что я еще хочу сказать, среди этих патронов были холостые. Как будто их поломали. Белые какие-то они внутри были. Я видела явно, что это были холостые патроны. Это я могу утверждать. Целое ведро патронов я вымела и выкинула.
— То есть, наши стреляли холостыми?
— Не знаю, но там были наши. Но может они залетели туда. Лоджия у нас такая, что и спортзал, и где линейку проводили, все можно как на ладони видеть. Все.
— Вы пожар не видели?
— Нет. После пожара я видела корпус, а сам пожар, нет. Но у нас тоже занавеска сгорела, когда стреляли. Но военные потушили.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— У потерпевших есть вопросы?
— Есть. Вы видели машину ГАЗ-66?
— Нет, я вообще не видела. И вообще, насколько я поняла, этот ГАЗ-66 приехал со стороны железной дороги. А с нашей стороны его не было. Поэтому я его не заметила.
— Боевиков Вы тоже не видели?
— Нет, нет. Единственное, вот те 2 террориста, которые стояли возле крана. Белобрысый и вот черный. Насколько я знаю, араб, без маски. Он не похож был на террориста. Они ж как обычно, с бородой. А он именно один светлый, обычно темные бывают. На расстоянии мне почему-то показалось, что он русский. Славянской национальности.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Подсудимый, есть вопросы?
— Нет.
— Адвокат?
— Нет.
Таймураз Чеджемов:
— Можно один вопрос? Как Вы оцениваете этот теракт?
— Как я его оцениваю. Я скажу одно. Наше руководство, я бы вот расстреляла всех, начиная с Путина, включая Дзасохова, и даже директрису.
— Но директриса, это же не наше руководство.
— Какая мне разница. Она отвечала за моего ребенка.
— За что бы Вы их расстреляли?
— За то, что они, вот в каком обществе я вообще живу?! Никакой справедливости. Вот то, что они даже не защитили наших детей, а кого они тогда еще защищают?! Наверное, сами себя.
— Ну, как они в данной ситуации могли защитить Ваших детей?
— Например, я такое скажу, что если бы в тот момент они не успокаивали народ и выходили, тот же самый Кесаев, Дзугаев, Дзасохов тоже выходил, аж дрожал на сцене. Они создали такую атмосферу, что все ходили как мумии, как будто бы сейчас что-то будет.
— А чем они вас успокаивали?
— Так, Рошаль говорил, что дети там могут без воды, без питания там находиться 8 или сколько дней там, я не помню. За что его наградили, вот скажите мне? Как ребенок может в таком состоянии без воздуха, без воды. Вообще, откуда у них были такие сведения, если они не переговаривались с ними. Откуда у них сведения, что им давали воду? Что им давали «Сникерсы», что давали изюм. Откуда у них такая информация? Это они говорили до тех пор, пока на второй день оттуда не вышли заложники. Они вообще что-нибудь сделали, чтобы спасти детей?! Они вообще ничего не сделали. А кто должен нас охранять, если не они? Под чьим руководством они работали. Мне вообще так интересно, кто террористов финансирует? Наверное, Буш с Путиным вместе, и Дзасохов за ними бегает, как собачонка.
— Вы сказали, что если бы они не успокаивали людей, то что бы было?
— Если бы они не успокаивали народ, они бы сделали больше, чем все наше правительство. Если бы я знала, что они не спасут моего ребенка, если бы у меня было в тот момент оружие, поверьте мне, я запросто могла бы тех людей убрать. Хотя бы тех, кто стоял возле крана, и того, кто проходил. И кто-нибудь из наших бы зашел в тот момент. И если бы в течении нескольких минут зашли, там бы таких жертв не было. Никто не говорит, что жертв вообще не было бы. Никто не отвечает, но могло быть гораздо меньше. Это любому простому человеку ясно.
— Я Вас наверное неправильно понимаю. Они Вас успокаивали или обманывали?
— Мы тогда думали, что действительно им дают воду. Значит, думаю, они что-то знают, поэтому нас успокаивают. Но сейчас я могу сказать, что я 8 месяцев знала только 2 места: дом и кладбище. Я вообще на улицу не выходила. Они могут понять мое состояние? Можно сказать, что это вообще обман, но это мягко сказано. И пусть они не думают, что я буду вот так сидеть, сложа руки, и никому не отомщу. Дзасохов себе место нашел. Пусть стыдно будет нашим осетинам мужикам! Что их больше всего интересует: машины и дачи. Это на совести всех наших руководителей. Пусть они даже и не приходят на это кладбище.
— Нет вопросов.
Юрий Ткаченко:
— Вы белобрысого боевика опознали? Можете его описать?
— Ну, как я его опишу. Он был плотного телосложения, высокий, стрижка обыкновенная, как у Вас например, но волосы были чуть-чуть длиннее. Видно было, что у него волосы светлые.
— А во что он был одет?
— В военную форму, камуфляж. Но на расстоянии я видела, что она в каких-то пятнах.
— Понял. Кулаев, вы скажите. Такого из числа боевиков помните?
Нурпаша Кулаев:
— Ну, там один узкоглазый был, высокий. Он в камуфляжной форме был. Но на нем маска была, волосы я не помню. Единственный светлый там он был. Белый, узкоглазый. Больше без бороды такой светлый никто не был.
Голоса из зала:
— Муж Залины Нузаевой все эти дни находился в доме. И они первыми после взрыва поднялись на крышу, и были в тот момент там, когда стали стрелять с крыши. Залина, Вы можете сказать мужу, чтобы он пришел в суд и рассказать, что там было. Мурат рассказывал, что там было?
— Мурат рассказывал, как он вошел один из первых. Дзгоев его прикрывал. И он зашел одним из первых. И он так говорил: «Дети, - говорит, - ко мне тянулись, а я не мог их спасти.» Он сейчас сам сидит в таком положении, что я не знаю. Я его упрекаю в том, что он чужих детей спасал: «Неужели ты своего ребенка не мог спасти?» А он мне говорит: «Я рассчитывал на то, что моего ребенка кто-нибудь другой спасет.» Но там дети были живые, они заживо горели.
Сослан Кочиев:
— Залина.
— Я слушаю.
— Я понимаю, Вам тяжело говорить, но надо же разобраться. Вас на следствии допрашивали?
— Я вообще никуда не выходила. К нам домой приходили и я рассказывала.
— Протокол составляли?
— По-моему, да.
— Мурату сколько лет?
— 47.
— Взрослый человек. А вот когда Вы рассказывали, Вы о Мурате говорили?
— Нет.
— А Мурата не вызывали в прокуратуру?
— Не знаю, я его не спрашивала. Я не могу ему простить, что он не спас своего ребенка.
— А на суд его вызвали?
Старший прокурор управления Генеральной прокуратуры РФ на Северном Кавказе Мария Семисынова:
— Нет.
— Вы на суд сами пришли.
Потерпевшая:
— Да. Мне интересно, как здесь обсуждают, рассуждают. Все такие порядочные. Это надо видеть глазами, что мы перенесли. Женщина, мать, которая ребенка своего не может опознать, как может поверить в его смерть?! Закрытый гроб, что это такое?! В какой мы стране живем?!
— Залина, Мурат не может прийти в суд?
— Я за него не отвечаю.
— А как нам его найти?
— Очень легко, он бывает дома.
— Данные его нам назовите.
— Адрес: Переулок школьный. Так же, как и у меня, 37.
Таймураз Чеджемов:
— Уважаемый прокурор, а можно записать Мурата данные? Он тоже Нузаев?
— Нет, Кацанов.
— Вот Вы говорите, Кесаев выходил. А в эти дни кто еще выходил к Вам?
— А кого я еще знаю? Я спрашивала: «Кто это?» Мне говорили: «Кесаев.» Я видела Дзантиева.
— А что Дзантиев Вам объяснял.
— Я не могу сказать подробно, что он говорил. Там снимали, можете послушать кассету. Он хорошо, красиво говорил. Рошаля я слышала.
— А Дзантиев говорил, какие требования у боевиков?
— Я не могу сказать. Я просто не помню.
— Нет вопросов.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Вы можете задать подсудимому вопрос?
— Я не то, что вопрос задать хочу. Я просто хочу, чтобы он развернулся сюда, а то он все время боком, как-то некрасиво. Кулаев, может ты развернешься? Мне тебя прям жалко. И пока я не забыла. Вот предыдущая одна женщина говорила о каком-то Ибрагиме, Марина какая-то. Кто такой этот Ибрагим?
Нурпаша Кулаев:
— Там Ибрагим один.
— Громче говори, я глухая!
— Ибрагим, там 2 звали. Но с Полковником он был постоянно. Не знаю, что они там делали. Ходили, стреляли.
— А ты среди погибших его опознал?
— Да.
— Тебе не кажется странным, что ты выжил? Тебя, как ты думаешь, Аллах пожалел? Для чего тебе Аллах сохранил жизнь, как ты думаешь?
— Наверное, потому что я сам не хотел в таком месте умереть.
— Но ты не хотел, а он тебе спас жизнь. Как ты думаешь, почему?
— Я не знаю, почему спас, почему не умер.
— Но тогда скажи, ты рад, что ты выжил?
— Сейчас конечно не рад, лучше бы я там умер.
— А может тебе Аллах подарил жизнь, чтобы ты открыл людям глаза и сказал правду. Как ты думаешь?
— Я, что знаю, все рассказываю.
— Ну, Кулаеве, ну давай в «кошки-мышки» не будем играть. Ты же знаешь, что ты не прав. Я не хочу тебя обвинять. Женщины здесь хотят, вот ты когда-нибудь пожалеешь о том, что не сказал правду. Сам ж пожалеешь. И тебе захочется, чтобы тебя какая-нибудь сторона поддержала. Ты для нас сейчас значения не имеешь. Как ты нам скажешь правду, как ты нам пригодишься, так и мы тебе. То, что ты сказал, в тех показаниях, которые ты дал, ты вот, например, не жалеешь, о том, что ты сказал неправду? Ты не жалеешь об этом? Просто скажи.
— Я говорил все, что я знаю. Задавайте вопросы, я любой вопрос отвечу, если знаю.
— Представь себя на моем месте. Я же там не была. Вот какой вопрос ты бы мне задал?
— Я могу просто сказать, что там было в школе, что я видел и слышал. Больше я ничего не могу сказать.
— Хорошо. Вот ты постоянно говоришь о себе. Что ты не убивал, что ты постоянно в столовой находился. Вот прям выдержанный человек с положительной стороны. Тебя заставили прийти сюда. Я, например, тебя понимаю. Расскажи что-нибудь. Расскажи то, что ты еще не говорил. Запомни, мы тебе еще пригодимся. Если, например, тебе дадут высшую меру, мы можем тебе, например, помочь. Государство наше наших детей не защитило. И тебе может сейчас обещать горы. Поверь мне, они тебя обманут. Ты фильмы никогда не смотришь? Любой террорист, которого захватывают, говорит ни о том, как его захватили, он даже говорит о тех преступлениях, о которых никто не знал. До этого которые он совершал. И даже может, которые подготавливал. И он перед судом оправдывался. Говорил, что вот так было. Почему он говорит правду? Для того, чтобы когда ему будут давать наказание, чтобы смотрели на эти данные. Ты этот момент упускаешь. А я хочу тебе помочь. То, что ты сейчас не скажешь, об этом потом будешь жалеть. Скажи просто, как будто бы ты говоришь со своим другом. Скажи что-нибудь. А потом мы тебя поддержим. Запомни меня, я Нузаева. В Чечне нет такой фамилии? Ты не слышал?
— Есть.
— Я тебе слово даю, все деньги, которые перешли на мой счет, я переведу на счет твоих детей. Ну сделай, скажи что-нибудь. Ты же знаешь, что от тебя многое зависит. Будь мужчиной, тебя весь мир знает. Все внимание на тебя. Никто тебя не убьет.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Присаживайтесь.
— Я хочу послушать, что он скажет. Говори, Кулаев. Клянусь, я сдержу свое слово. Я не допущу, чтобы тебя расстреляли. Может ты фамилии запомнил какие-то. Скажи пару слов.
— Какие я фамилии найду. Мне даже фамилии боевиков на следствии сказали. Я мусульманин. Если бы я знал, я это не знаю, поэтому и вы не знаете. Если бы я знал, я бы отвечал перед Аллахом. Я не буду врать. Все что я знаю, это вы будете знать. А Вам тем более я не буду врать.
— Я понимаю, что ты очень мало знаешь. Но ты иногда упускаешь моменты, которые тебе кажутся мелочью. А для нас это может иметь какое-то значение. Помнишь, ты сказал фразу: «Вот вы здесь сидите, а виновники сидят дома и смотрят телевизор.» Ну, вспомни что-нибудь.
— Ну, это все знают. Все смотрят телевизор. Я ж по фамилиям не могу сказать. Все знают, первый – это кто. Он же сам говорил по Интернету, что это Басаев один. Приказывает он.
— А ты сам ничего не знаешь?
— Я же говорю, что если бы я знал, я бы вам сказал. Тем более Вам. Я сам был в школе, я видел, что там творилось. Но я и там ничего не смог сделать, и сейчас не могу.
— До меня дошли слухи, что за 3 месяца до теракта ты сидел в тюрьме.
— Нет, я даже снаружи не видел тюрьму. В Чечне тюрьмы нет.
— Тебя твой брат ни о чем не предупреждал?
— Мой брат мне говорил, когда нас забрали, что через 12 часов я и Ислам будем дома. А потом мне сказал, что будет операция где-то в Назрани или в Малгобеке. «А вас, когда дойдем до конца этого места, отпустят. И вы домой пойдете.» Я не знаю, почему они нас домой не отпустили. Наверное, потому что там Басаев был, на этой базе.
— Ну почему тогда твоему брату сказали, чтобы он тебя убил? Наверное, ты что-то знал. Если бы у тебя были данные, ты бы их потом мог рассказать здесь. Но если ты был не информирован, зачем ты нам нужен? Ну, наверное же ты что-то знал?
— Почему? Наверное, чтобы в живых не оставить. Если бы я живой не остался, следствие бы ничего не знало. Полковник сам сказал: «Ни один здесь не должен остаться живой.»
— Хорошо. А ты сам как думаешь, террористов сколько было?
— Террористов я знаю то, что на машине со мной которые ехали, 32 человека было. С первого дня я знаю, Полковник сам считал их в лесу.
— Но тебе кажется, что их было больше? На втором этаже, например. Могли быть, да?
— Я не знаю, на втором этаже. Но оттуда стреляли. Но я не знаю, там другие были или не были. Я знаю то, что со мной, которые ехали, кроме них я на первом этаже никого не видел. А на втором этаже, я не знаю, они нас не пустили. Мне самому даже интересно было это, почему они не пустили нас туда.
— А что ты можешь сказать о нашем директоре школы?
— Что я могу сказать?
— Говори все, что ты хочешь. Не бойся никого! Не бойся никого! Самое страшное здесь – это мы. Мы тебя можем только наказать.
— Я не боюсь это рассказывать. Но что я могу про нее рассказывать? Она с ними поднялась на второй этаж, спустилась на первый. 2 раза я видел, как она детей туда проводит. Я не знаю, сказали, какого-то начальника детей. И я кассеты только виде, на втором этаже Аушева они когда сняли. Больше я не знаю ничего.
— Никогда не говори, не знаю. Лучше воздерживайся. Это очень нехорошее слово. И это все, это «не знаю», все настраивает людей против тебя же. Те чеченцы, которые тебя избивали, они что-нибудь от тебя хотели? Они что-то сказали, чтобы ты что-то не договаривал?
— Они тогда меня били. Спрашивали, сколько боевиков там?
— А куда они делись? Чеченцы.
— Я не знаю, их 2 было там.
— После этих чеченцев, эти чеченцы тебя потом кому сдали?
— Потом меня в УФСБ забрали.
— Значит ФСБ видели этих чеченцев?
— Я не знаю, но должны были они видеть.
— Нет, это меня не устраивает. Послушай, Нурпаши, это меня не устраивает. Когда тебя вот ФСБ забирали, эти чеченцы еще там были?
— Ну, они там избивали меня где-то час, полтора часа там были. Потом я их не видел после этого.
— А где этот подвал, как ты думаешь? В школе или где?
— Я не знаю? В школе или где. Сперва нас БТР забрал. Там недалеко от этого места они остановили, и в подвал завели меня.
— И еще один вопрос. Вот «шестерка», на которой ехали. Ты говоришь, что в машине вас было 32 человека. Это не считая водители, и кто рядом с водителем там сидел?
— Да, на ГАЗ-66, все на этой машине.
— А на легковой которые, ты их считаешь? Вместе с ними?
— На легковой они те же самые, на 66, которые были. Его задержали, мента.
— Но сопровождала же вас вот эта «шестерка» белая.
— Сопровождал, не сопровождал, я не могу это сказать. Но они, Полковник, они на его «шестерке» ехали впереди. «Шестерка» или «семерка», я не знаю.
— И еще одно. Вот насчет этих шахидок хотя бы скажи. Вот все говорят, эта правда всплывет все-таки, Кулаев. Ты же знаешь, что это всплывет. И ты людей настроишь против себя. Скажи, что их было 4. Ты же знаешь, что их было 4.
— Я знаю, что которые в машине ехали, их 2 шахидки были. 2 женщины. В машине не было больше, и в школе.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Присаживайтесь. Аликова. Имя, отчество.
— Аликова Зина Аликовна.
— Число, месяц, год рождения.
— 60 года, 22 сентября.
— Место жительства.
— Алагирский район, село Царау, Комсомольская, 25.
— Место работы.
— Детский сад.
— Вы предупреждаетесь об ответственности за дачу ложных показаний и за отказ от дачи показаний. Пожалуйста, дайте суду подписку. Пожалуйста.
Заместитель прокурора РСО-Алания Аслан Черчесов:
— Зина Аликовна, скажите пожалуйста, Вы ранее Кулаева видели?
— Не видела, и видеть не хочу.
— Кто из членов Вашей семьи оказался в заложниках?
— Две сестры.
— При каких обстоятельствах?
— Вот, это старшая сестра, это младшая. С младшей вот были девочка и мальчик. Она с ними погибла. И у нее осталось 3 детей. Вот с младшей она и погибла. Впятером они все там погибли. Как я слышала, их еще опознали мужья в морге 4 числа. Мы их вывезли оттуда. Они были расстреляны. Альбертик, маленький, когда бомба взорвалась, отец сказал, Казик Адырхаев, что у него был шарик в виске. Остальные были расстреляны. У старшей сестры, она была неузнаваема, лицо было сожжено.
— Назовите их данные.
— Аликова Сима Аликовна погибла, 45 лет. Дочь, Березова Ирина Владимировна, 9 лет, первый раз пошла в эту школу и последний раз. Аликова Зара Аликовна.
— Сколько лет ей?
— 37 лет. Дочь, Галаева Алина, не дожила до 15 лет 2 месяца. Сын Адырхаев Альберт Казбекович, 3 годика. Садик не работал, некуда было деть ребенка и забрала его с собой.
— Вы сами в селении Царау проживаете?
— Да.
— А на тот момент Вы там находились?
— в 3 класс у меня перешел мальчик, и я повела его в школу. Как зашла во двор, прозвенел звонок. На душе было как-то неспокойно. Я и на работу не зашла. Я продукты взяла и вернулась обратно в школу. Сын говорит: «Мама, ты поднимешься в класс.» Я говорю: «Что-то мне не то. Ты иди. А я, там комитет матерей, в классе.» Я родительницам говорю: «Я не смогу зайти, что-то мне плохо.» Не зашла в класс, пошла домой. Это было без 10 12 я зашла в дом. Девочка моя включила «Русское радио», там сразу передали, что захватили бесланскую школу. Я из кухни забежала в комнату, и кричу ей: «Включи телевизор!» В 12 часов бывают же новости. И там уже сказали, что захватили первую бесланскую школу. Вот в бесланскую первую школу ходила у меня младшей сестры девочка, Галаева Алина, перешла в 9 класс. Я не помня себя, быстро оделась, и бежала, не знала куда. Потом сосед как раз ехал на машине. Я говорю: «Подбрось меня до автостанции.» В город я приехала, около военкомата, там же стояли танки, все. Мне даже обувь мешала. Я сняла и быстро туда, в квартиру где они жили по Ленина. Забежала туда, поднимаюсь, они на 3 этаже жили, поднимаюсь. Дошла до 2 этажа, меня встречает соседка, Клава. Я ей говорю: «Клава, где наши?» «Они в школе.» Я говорю: «Алина в заложниках?» «Да, Алина в заложниках.» Я говорю: «А Зара где?» «Она тоже в школе». Я не понимала, что она в заложниках. Я говорю: «Я пойду, ее поищу.» «Кто, - говорит, - тебя туда пустит? Туда, - говорит, - никого не пускают.» И я говорю: «Ну, она в школе или где? Может с людьми стоит?» «Так она, - говорит, - в заложниках тоже.» «Как, - говорю, - в заложниках?! Она, - говорю, - Альбертика не взяла в садик.» «А садик, - говорит, - не работал. Она пошла с ним в школу. И Сима, - говорит, - твоя сестра с Иринкой тоже там.» Ну, я знала, она до этого говорила, что туда она ее отдает, но потом она вроде передумала. И я была в шоке, что она ее отдала в эту школу. И как все, ждали мы эти 3 дня около Дворца культуры. Вот как я приехала, до самых похорон, я находилась здесь, в Беслане. Что я могу сказать?
— А о действиях Кулаева что-нибудь Вам известно со слов заложников?
— Со слов заложников, я слышала, что, говорят, его еще судят, когда он даже в детей стрелял.
— Это Вам кто сказал?
— Кусова Эльвира. Она рядом с моими сестрами сидела. И я к ней пришла домой, и я ее расспрашивала. И вот насчет Кулаева зашел разговор, она так сказала. Она сказала, что он даже стрелял в детей. А вот сама я не видела, не знаю. То, что говорила Кусова Эльвира. Она с девочкой была в заложниках, но выжила. Она дома.
— Знаете ее данные?
— Улица Первомайская знаю, а номер не скажу.
Заместитель прокурора РСО-Алания Аслан Черчесов:
— У потерпевших есть вопросы?
— Нет.
— Подсудимый, есть вопросы?
— Нет.
— Адвокат?
— Нет.
— Вы хотите ему задать вопрос?
— я просто хочу, чтобы он посмотрел на эту фотографию Клаев посмотри на эту фотографию! Может у тебя совесть заговорит! И ты скажешь правду. Как ты мог поднять руку на 3-летнего ребенка?! Будь ты проклят! Больше я ничего не хочу! Извините.
— Кулумбекова. Дзампаева. Все? Суд объявляет перерыв до 12 июля в 11 часов.