Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Прошу садиться. Продолжаем рассмотрение уголовного дела в отношении Кулаева Нурпаши Абургкашевича, обвиняемого в совершении преступлений предусмотренных статьями 209 ч.2, 205 ч.3, 30 ч.3, 206 ч.3, 105 ч.2 пунктами: а, в, д, е, ж, з; 30 ч.3, 105 ч.2, пунктами: а, в, д, е, ж, з; 317, 223 ч.3 Уголовного кодекса Российской Федерации. Пожалуйста, секретарь, доложите о явке лиц, вызванных на судебное заседание.
Секретарь:
— На судебное заседание явились потерпевшие: Кузнецова Татьяна, Томаева Лариса, Томаев Владимир, Дудиева Фатима.
— Так, 36 человек вызывали, явилось только 4 человека. Объявляю состав суда. Председательствующий Агузаров. Обвинене представлено в лице заместителя генерального прокурора РФ, государственного советника юстиции 1 класса Шепель Николая Ивановича, 1-го заместителя прокурора РСО-Алании, старшего советника юстиции Черчесова Аслана Владимировича, старшего прокурора управления Генеральной прокуратуры РФ на Северном Кавказе, старшего советника юстиции Семисыновой Марии Степановны. Защитник подсудимого - адвокат Плиев. На процесс явились потерпевшие: Кузнецова, Томаева, Дудиева, Томаев. Секретарь судебного заседания Кохова. Потерпевшая Кузнецова, у Вас есть отвод к составу суда?
— Нет.
— Спасибо, присаживайтесь. Томаева, у Вас есть отвод к составу суда?
— Нет.
— Спасибо, присаживайтесь. Дудиева, у Вас есть отвод к составу суда?
— Нет.
— Спасибо, присаживайтесь. Томаев Владимир, у Вас есть отвод к составу суда?
— Нет.
— Присаживайтесь. В соответствии со статьей 268 УПК разъясняю явившимся потерпевшим их права. Вы в праве знать о предъявленном обвиняемому обвинений, давать показания, отказываться свидетельствовать против самого себя и своих близких родственников, представлять доказательства, заявлять ходатайства, давать показания на родном языке, иметь представителя, знакомиться с процессуальными документами, получать копии постановлений, участвовать в судебном разбирательстве, в суде 1 и 2 инстанции, надзорной инстанции, выступать в судебных прениях, знакомиться с протоколом судебного заседания, приносить на него свои замечания, обжаловать приговор, постановление суда. Вы не в праве уклоняться от явки по вызову в суд, давать заведомо ложные показания или отказываться от дачи показаний, разглашать данные предварительного следствия. Потерпевшая Кузнецова, Вам ясны Ваши права?
— Да.
— Прошу вставать. Потерпевшая Томаева, Вам ясны Ваши права?
— Да.
— Потерпевшая Дудиева, Вам ясны Ваши права?
— Да.
— Потерпевший Томаев, Вам ясны Ваши права?
— Да.
— Спасибо, присаживайтесь. Продолжаем допрос потерпевших. Кузнецова, пожалуйста. Имя, отчество.
— Кузнецова Татьяна Георгиевна.
— Число, месяц, год рождения.
— 12 июля, 62 года.
— Место жительства.
— Город Беслан, переулок Лермонтова, 10, кв. 43.
— Место работы.
— Собес, Беслан.
— Собес Правобережного района.
— Да.
— Татьяна Георгиевна, Вы предупреждаетесь об ответственности за дачу ложных показаний и за отказ от дачи показаний. Пожалуйста, дайте суду подписку. Пожалуйста обвинение.
Заместитель генерального прокурора России на Северном Кавказе Николай Шепель:
— Татьяна Георгиевна, скажите, Вы подсудимого знаете?
— Нет, его я не знаю.
— А не видели его 1-3 сентября в школе?
— Нет. Ну, я не знаю. Там многие в масках были. Его лично я не знаю.
— Пожалуйста, расскажите вот о событиях 1-3 сентября.
— В общем, 1 вместе с детьми я в школу пошла. Вот. И линейка еще не началась, началась стрельба. Там как-то было все так неожиданно. Я думала, что это как бы розыгрыш сначала. Я думала, что это такую линейку стали делать. И очень удивилась, думаю, ненормальные что ли? Потом увидела людей. Я первого кого заметила из боевиков, там с такими длинными волосами был. Он без маски ходил все время. Он с автоматом бежал. Люди начала бежать внутрь двора школы, вот. Я детей сначала высматривала. Я одна из последних, спокойно пошла. И возле здания все люди кричали, плакали. Эти стреляли, возле нас бегали. Я еще говорила: «Не стреляйте, - говорю, детей пугаете.» А он мне говорит: «Ваши мужья наших детей тоже убивают. Нам все равно.» Потом нас заставили в окно залезть, в коридор. Там уже были боевики, уже стреляли в потолок. Люди столпились. Нас туда загнали, мы сели. И все, через какое-то время подняли мужчин, начали минировать зал.
— А вот Вы пришли в школу. С кем пришли, и по времени, который час был?
— Мы к 9 пришли.
— Сказали, что линейка раньше будет, да?
— К 9 нам сказали, да. Вот девочка у нас, соседка, она погибла, ей я еще позвонила, она сказала: «Учительница сказала к 9.» Мы пошли к 9.
— А у Вас кто еще был, там с Вами?
— 2 детей. Вот я хотела сказать, что вот среди вызываемых тоже мои дети Крюков и Кузнецов. В-первых, их здесь нет. Во-вторых, я думаю, что их сюда не надо вызывать.
— Это Ваше право. Поэтому я думаю, что конечно, если у них психо травма, я думаю, что не надо. И обвинение, и суд согласятся с этим.. вот теперь пожалуйста, еще раз 1 числа о событиях, как она развивались. Вот с волосами длинными, Вы его потом опознавали на следствии? Вам его предъявили для опознания?
— Нет. Во- первых, мы показания давали в Москве, в больнице. Я с ребенком была в московской больнице, и вот там следователи приходили. Нам не показывали фотографии. И в принципе, как-то не очень бы и хотелось. Я видела недавно кассету. Там, я не знаю, я узнала, с рукой, у которого ранен. Они как-то изменились, не знаю. Я видела похожего в детской больнице, вот здесь, во Владикавказе. Он выше ростом. Просто он похож был на того. Такой, волнистый волос. Он кричал, бегал, в общем угрожал. Говорил: «Не смотрите на меня, а то пристрелю, кто будет на меня смотреть.»
Голоса из зала:
— Где это было?
— В зале.
Заместитель генерального прокурора России на Северном Кавказе Николай Шепель:
— Хорошо. Но вот 1 числа, сколько примерно было в зале? Вы с детьми были в спортивном зале, да?
— Да. Мы в коридоре друг друга нашли. Дети плакали. В зале много было. Там полный зал был, там уже сидеть негде было. Они еще освободили проход, середину. Потом мужчин увели, носили парты, в общем все, баррикадировали вот эти двери, окна.
— Сколько Вы видели боевиков?
— Человек 15 за 3 дня. Они менялись друг с другом. Вот один постоянно заходил, вот этот, с рукой который. Он как бы с нами и разговаривал больше. Он нам говорил, что вот например Дзасохов на связь не идет, вы не нужны, вот вы выбрали, а он на связь не идет. Вот так вы ему нужны. Во он нам это сказал. В основ ном он вот так вот нам.
— А какие требования выдвигали они, Вам известно?
— Нет, нам не говорили требования.
— А Вы где находились?
— Где-то в середине, в глубине зала. К окнам туда, сзади. Ни со двора, а вот туда. Где тренажерный, недалеко от тренажерного зала.
— Вот подробнее расскажите пожалуйста, вот о том, что Вы были в заложниках. Как с Вами обходились. По поводу воды, пищи.
— В первый день, пищу не давали вообще, ни в какой день. В первый день воду. Мальчик там один, ну старшеклассник носил в ведрах, раздавал стаканами. Но мы в глубине сидели, до нас вода практически не доходила. Потому что впереди сидящие ее перехватывали. Вот в бутылках давали только детям, разносили. Еще можно было воду попить в первый день. На второй день уже не разрешали. Но они хотели какой-то свой порядок создать, чтобы по очереди люди выходили, или что-то. Н люди по одному у нас не привыкли, наверное, не знаю. Не разрешали вообще тогда ходить. Вот на второй вечер. Но я, я лично из этого положения выходила, если дети у меня просили, допустим вот пить мы хотим, или что-то, я ловила взгляд, руку поднимала, и показывала, что вот нам туда. И он нам разрешал, мы выходили. Но он был в маске, я не знаю, кто.
— Это в первый день. А они говорили, почему не дают пищу? Дети ж плачут, да. Почему не дают воду.
— Чтобы меньше в туалет бегали, говорили.
— Вот 1 числа, Вы были свидетелем, что несколько человек застрелили?
— Вот когда нас в зал загнали, с нами вместе вот мужчина раненый тоже вот, завели. Он лежал там 2 дня. Потом ему видимо плохо было, его вывели. И на второй день еще мужчина один раненый зашел, его перевязали. Потом вот от недостатка воздуха, его тоже вывели.
— Вывели куда?
— В коридор куда-то. Я не знаю, куда их выводили.
— И он больше не вернулся?
— Нет, больше я его не видела.
— Но сами Вы не видели, когда боевики убивали заложников?
— Нет.
— И пожалуйста, расскажите вот 1, 2 день. Директор школы, где она была?
— В первый день она вначале с нами, ну как бы вот сидела. Со всеми вместе.
— В спортивном зале?
— Да. Потом она много раз выходила. Вот ее вызвали, кто директор? Завхоза там тоже искали. Ее ключи от чего-то просили. Вот она с ними вместе выходила. В общем, когда вот боевики начали нам говорить, что мы никому не нужны, никто не идет на связь, вечером ее повели, чтобы она ближе к вечеру тоже позвонила, может быть.
— 1 числа?
— Да. И она зашла, и нам говорит: «Вот так, мы никому не нужны. Никто трубку не поднимает.» И вот потом сказали, что есть тут дети Мамсурова, подняли их, повели. И вот потом она пришла, и говорит: «Вот дозвонились. Теперь вот вроде бы дела пошли.»
— Вот еще по директрисе. Там она, какая ее роль была. Дети кричали, плакали. Боевики же запрещали вам шуметь.
— Боевики успокаивали, чтобы шума не было, но шум все равно был. Директриса тоже кричала, баранами обзывала. Дети просили ее: «Лидия Александровна…»
— Не расстраивайтесь.
— Вот, кричали ей. Она сказала: «Никто меня не зовите. Я никому ничего не буду помогать. Вы бараны.»
— Но боевики же говорили, что если будете кричать, будем убивать.
— Говорили, поднимали. Даже один зашел, сказал. Но мы лично не шумели как-то, и сил не было.
— Хорошо. Там так и ночевали в школе первую ночь, на полу спали.
— Мы первую ночь на скамейке просидели с детьми. Там были скамейки, мы на них.
— 2 числа.
— 2 числа уже тоже вечером, вот я так же отпросилась, детей напоила, сама попила первый раз. И во второй вечер. Там еще они как говорили: «Нам крик детей не мешает. Нам лишь бы взрослые замолчали.» а потом с маленькими детьми они увели в другую куда-то, не знаю куда, вот. И на вторую ночь еще сказали: «Бабушки с внуками, идите в тренажерный.» Вот они разгрузили немножко зал, было посвободнее. 3 числа утром их загнали. 2 числа были какие-то переговоры. Просто нам сказали, что сидите тихо, идут переговоры. И если хоть один выстрел они сделают, то уже все, переговоры прекращаются, и никто вас не спасет. Вроде бы как-то и они подобрее были, и это. Но после того, что-то видимо сорвалось. И переговоры, в общем не знаю. И стрелять они в потолок стали, и злыми стали. Один вообще до хрипоты кричал на всех.
— Это 2?
— Да.
— А Вы Аушева видели, когда он заходил?
— Аушева видела, но он от нас далеко был. Что говорил, я не слышала.
— А еще кто-то заходил в зал, нет?
— Нет. Я просто знаю, что 1 числа они сами были растеряны. Они не ожидали, что просто эти люди никому не нужны. И еще говорят, передают, что 350 человек нас пересчитывали, маленьких и больших, сколько кого, списки делали. Они сами возмущались, что говорят по телевизору, что 350 человек.
— А когда пересчитали, сколько вас оказалось?
— Ну, полный список я не знаю. Мы только руки поднимали. Кто писал, они наверное знают.
— Но гораздо больше, наверное.
— Там больше 1000 было.
— И пожалуйста, вспомните еще 3 числа как события развивались?
— 3 числа нас вообще никуда не выпускали. Вообще никуда нельзя было. Просто, когда из тренажерного привели, места было мало, было душно, люди теряли сознание. Я тоже сознание теряла. Мне уже было все равно, что будет. У меня просто дети плакали. Один все время плакал: «Воды хочу.»
— Уже вам воду даже не давали.
— Вообще не давали. Со старшим нормально было. А младший отказался пить мочу. И вот он говорил: «Сейчас пойду, и меня пусть домой отпустят, или пусть стреляют.»
— Сколько младшему лет?
— Двадцатого 10 будет.
— А старшему?
— 16.
— Расскажите о событиях. Когда произошел взрыв, где Вы тогда находились?
— Мы находились на том же месте. Я хотела перебраться ближе к воздуху, но получалось, что всегда назад возвращались, потому что места не было, и люди возмущались. И у меня дети ушли просить воду. Младший вернулся, и только я его хотела положить, и тут взрыв раздался первый. Мы вскочили. Я ему кричу: «Ложись!» А потом второй взрыв. Я вот только это помню. Может быть нас то спасло, просто там горящие угольки летели на моего сына, я так смахнула, и смотрю, все прыгают в окна. Я ему говорю: «Ты прыгай, а я поищу старшего.» Он, старший еще в зале оставался. Шла перестрелка. Я на середину зала пошла, по сторонам посмотрела, но я не могла его найти. Потом легла, и все равно голову поднимала, и вокруг смотрела. При мне женщина одна кровью истекала, в общем вся кровь вылилась. И у дверей, ни где душевая, а с противоположной стороны, был боевик, и там мой сын лежал досками заваленный, в общем раненый. Кровь шла. Боевик отстреливался на улицу. И сзади, где душевая, я смотрела, там 2 боевиков, они тоже стреляли. А потом смотрю, боевик встал, и начал поднимать людей, которые еще ходить могли. Директриса тоже в том районе была. Я встала, подошла к нему, и он говорит: «Идите туда.» Я думала в подвал куда-нибудь, и говорю: «У меня ребенок, сейчас я его заберу и пойду.» Пока я его поднимала, они уже ушли. И мы тоже потихоньку шли в том направлении. Потом там у стены был стол перевернутый, там еще мальчик еще один лежал. Еще один мальчик, еще одна девочка. Я говорю: «Давайте туда не пойдем. Там стрелять будут.» И мы там остановились. Я слышала, как боевики гранаты кидали, в середину зала со стороны душевой. Это были боевики. А спереди альфовцы зашли, они нам помахали, и мы вышли. Когда мы выходили с улицы кто-то выстрелил. У меня ребенка альфовец один забрал, а я с другим альфовцем шла. И вот пуля ребенку вот так прошла.
— Вы в столовую не переходили?
— Нет. И в общем, он закричал: «Скажи, - говорит, - людям, чтобы не стреляли.» Ну, чуть было не попали, наши. И вот нас через окно вывели, и уже за гаражами, там мы вышли.
— Вот Вы говорите, гранаты бросали боевики. Может это из гранатомета стреляли?
— Я не знаю. Но были взрывы гранат. Бросали гранаты, осколком вот немножко поцарапало. Он еще у меня тряпочку попросил, говорит: «У меня носа нет.»
— Где первый взрыв произошел, Вы помните?
— Мы лежали лицом к тренажерному залу, и вот взрыв был где-то сзади, ближе к душевой, значит.
— Первый взрыв, да?
— Да.
— А второй?
— А второй вот прям над нами, тоже недалеко висела вот эта вот, она взорвалась. Потому что вот эти мелкие уголечки.
— Вы видели, да, что много людей окровавленные.
— Видела, да. И раны разорванные видела, половину человека видела.
— И вот Вы через которое время уже оттуда были освобождены? Вы говорите альфовцы помогли Вам, да?
— Да.
— Вот после взрыва сколько прошло времени?
— Я точно не знаю.
— Но примерно.
— Может быть пол часа, час. Там сначала шла перестрелка, может даже больше. Потому что они сначала отстреливались так в зале. А потом там крыша горела, в том углу, где мой ребенок лежал. Может быть еще из-за этого он всех оттуда начал выгонять, там же сумки внизу валялись, парты.
— А Вы заметили, когда крыша загорелась?
— После взрывов первых.
— Она прямо сильно горела или тлела?
— Нет, она горела, а потом, вот когда мы уже выходили, уже начали падать горящие вот эти на сумки. И быстро, быстро начало гореть. Там быстро огонь начал.
— А Вы видели, когда крыша обвалилась, когда уже совсем она рухнула.
— Крыша после взрыва половина, где душевая, там была обвалена. И доски валялись. И дырка была.
— А сама крыша, когда рухнула.
— Нет, тогда нас уже не было там.
— Какие Вы телесные повреждения получили?
— У меня почти никаких. У меня небольшие царапины, тут ожог был. У младшего тоже на плече какие-то царапины и ожог. А старший у нас тяжелый был. У него и ожоги и осколки. Его просто взрывной волной кинуло. У него и ушиб головного мозга.
Старший прокурор управления Генеральной прокуратуры РФ на Северном Кавказе Мария Семисынова:
— Скажите пожалуйста, Вы видели, как во дворе школы появились боевики?
— Они в ворота забежали со стороны железной дороги.
— Это Вы видели, да?
— Я оттуда видела, да.
— А сколько вот человек забежало во двор школы?
— Ну, вот первый вот этот вот бежал. Потом человек 5-6 может быть.
— Скажите, а как они были одеты?
— В камуфляжной форме, и с автоматами. Гранатометов у них не было.
— А вот Вы говорите, потом в зале, ходили пить воду. В коридоре Вы видели потом какое-то другое вооружение?
— В коридор мы не выходили, туда нас не выпускали. Дальше душевой я не выходила. И в тренажерном тоже так вот.
— Значит, Вы видели только автоматы, да?
— Только автоматы. Но на второй день к вечеру они заносили уже рюкзаки, канистры с водой. Потому что некоторых они поили водой из канистр. Они сказали, что вода в кране может быть отравлена.
— Скажите пожалуйста, вот перед тем как прогремел взрыв, террористы дополнительно минировали еще зал?
— Нет, они от окна просто, вот во двор которые окна выходят, они людей переместили на эту сторону, а мины к стенке там прицепили.
— Ну, это дополнительные были?
— Нет. Это не дополнительные. Дополнительных не было. И гранатометы у них на второй вечер появились тоже.
— Вы видели сами эти гранатометы?
— Видела. Потому что он с ним ходил.
— Сколько вообще этих гранатометов?
— Ну, к нам один только зашел с таким этим. И там в одном месте окно еще выбили, вот наверху. Чтобы воздух был сначала. А потом там кто-то по крыше лазил, и он просто из него прицеливался. Мы думали, он выстрелит. Он просто видимо близко посмотрел, может там свой был, не знаю. И окно это занавесить заставили мужчину одного.
— Вы сказали, что слышали, как боевики бросали гранаты. А куда они бросали гранаты? Они где находились?
— Они вот ни где душевая, а рядом дверь другая есть. Я не знаю, что там. Вот там они и коврики постелили. У них там как бы своя комната, там молельня или что-то была. Вот ту дверь они вывели в столовую, и гранаты стали бросать.
— Но вот куда они бросали, на улицу?
— Нет. В зал.
— А вот когда бросали они гранаты, там люди находились?
— Лежачие, да.
— Заложники?
— Да.
— Много гранат они бросили туда?
— Ну, достаточно.
— Можете сказать, сколько примерно взрывов Вы слышали?
— Примерно 6-7.
— Ясно, я не имею вопросов.
Заместитель прокурора РСО-Алания Аслан Черчесов:
— Скажите пожалуйста, общее количество боевиков.
— Общее я не знаю.
— Примерно, вот сколько Вы наблюдали?
— Ну, я видела примерно человек 15 по залу были. Они менялись, потом новенькие появлялись. Но человек 15 было в зале, только в зале. Там еще в коридорах тоже много было.
Таймураз Чеджемов:
— Скажите пожалуйста, ВЫ сказали, что была потом связь с городом. А 1 числа?
— 1 числа 2 звонка лично я слышала. Боевик с мобильного телефона, в общем звонили снаружи и предлагали вначале телевидение. Просто, когда звонил его телефон, он всем показывал, что звонок, и мы притихали. Вот ему телевидение сказали, он сказал: «Не надо нам телевидение.» Второй раз кто-то сказал, что исполняющий обязанности Дзасохова, и он сказал: «Он нам не нужен, исполняющий обязанности. Нам нужен Дзасохов, Аслаханов…» В общем 4, других не помню. Вот эту 4 нам нужно. Они нам сказали так: «Мы знаем, что они здесь, во Владикавказе. Но видите, не идут.»
— А как Вы на это отреагировали?
— Ну, сначала я боевикам не верила. Я детям говорила, что такого быть не может. Но когда сказала директриса, что на связь не идет, правда, трубку телефона не поднимают, тогда я сказала, что конечно нас, таких как мы много, а Дзасохов один. Его беречь надо.
— Вы не помните, вот в спортзале крыша когда обрушилась?
— Обрушилась она не при мне. Я видела, когда угол крыши горел. Но там уже были, в перегородке дырка была, и там вот уже горело что-то. И при мне начали падать вот это.
— Пожар при Вас был?
— Он только разгорался, когда нас освободили.
— А где он разгорался?
— В углу, где сумки были. Ни где душевая, с противоположной стороны, вот дверь, во там сумки были накиданы. А со стороны душевой тоже внутренний потолок был обрушен от взрывов. Там висели вот какие-то эти, не знаю я, как обои вот бывают.
— Скажите пожалуйста, а вот снаружи по школе стреляли?
— Стреляли. И автоматы были, и этот. Во второй вечер они почему-то, но я не думала что их стрелять вели, я думала выпускать вели детей. Всех маленьких детей собрали, но в пределах может 5 класса. Вот таких детей они собрались увести в коридор, туда за душевую, ну, в общий коридор. И с улицы был какой-то такой сильный залп, я не знаю, что это было, какой-то взрыв. Но это было на улице. И всех детей загнали обратно.
— А что за залп?
— Ну, не знаю, я потом узнала, что это с танка может быть стреляли. Это второго вечером. Поздно уже, после переговоров.
— А что Вы поняли насчет переговоров?
— Что не получилось что-то.
— Из какого стрелкового оружия стреляли?
— Я не знаю.
— Вы ощущали, по школе сильно стреляли?
— Автоматные очереди я слышала с задней стороны были. Там забаррикадированное было окно. Я думала, там дверь, но окно там было.
— А Вы вот телевизор смотрели там?
— Нет. Сначала они его поставили, а потом что-то у них не получилось, они его просто убрали.
— Откуда Вы знаете, что говорили насчет числа заложников?
— Это они нам сказали, что так передали. Это нам сказал вот этот, с рукой который.
— Что он сказал?
— Что, вот сейчас передали по телевизору, что вас всего 350 человек. Он сам смеялся над нами. А мы возмущаться начали после этого. Потом стали тут же пересчитывать. И мы думали, что точное количество людей уже будет известно.
— Как Вы отнеслись к тому что врали?
— А как мы можем отнестись. Мы же не можем возмущаться. Нам нельзя было разговаривать.
— Сегодня Вы как относитесь?
— Сегодня плохо.
— Нет вопросов.
Юрий Ткаченко:
— По общему поведению боевиков что Вы можете сказать. Они все таки ожидали переговоров?
— Они хотели переговоров. В начале да, во всяком случае. Вы знаете как получилось там в зале. В один момент, когда все это произошло, и они говорили, что может быть будет штурм, нам сказали так: «Если начнется штурм, - как бы может быть им в какой-то мере даже жалко нас стало, что мы вот такие, никому не нужные, - вот если начнется штурм, насколько нам хватит боеприпасов, мы будем отстреливаться. Ни одного из вас мы не убьем.» Вот такое я слышала. И вот «если у нас закончатся патроны, то взорвемся вместе с вами, все вместе.»
— Значит, Вы поняли, что они хотели переговоров, да?
— Да.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Все у Вас? У потерпевших есть вопросы к Кузнецовой?
— Скажите пожалуйста, Вы видели, что сами боевики кидали гранаты?
— Нет, я не видела, что именно они. Просто сзади нас было, а они туда вышли.
— Еще один вопрос. Вот где первый взрыв был, в том место что-нибудь висело, вот именно в том месте?
— Да, там вот эти висели.
— Они взорвались?
— Да. Рядом с нами которые висели, они взорвались.
— Еще такой вопрос. Почему Вы думаете, что Путин 1-3 числа не приехал, а после приехал.
— Я не думаю, я вообще-то надеялась, что он был. Не знаю. Это сейчас уже я узнаю, что он не приехал. А тогда мы не знали. Мы думали, что все правительство России встанет на защиту детей. Мы на это надеялись, во всяком случае.
— Еще один вопрос. После того, как получалось у боевиков с переговорами, они себя агрессивней вели?
— Да.
— Спасибо.
Таймураз Чеджемов:
— Можно еще уточнить? А что значит, у ни не получилось с переговорами. Не получилось у них.
— Знаете как, просто по их поведению было видно, что что-то не получается.
— Это когда не пришли на переговоры Дзасохов и другие?
— Да, не пришли. Может быть. Нет, но что-то с кем-то было все таки. Потому что нам директриса сказала, что на втором этаже идут какие-то переговоры. С кем, мы не знали. Она сказала, что переговоры какие-то идут.
— Еще один вопрос. Вы вот освободились примерно во сколько?
— Ну, я не знаю. Вы знаете, в моем понятии это был уже вечер. А в основном это же все днем происходило. Я просто, во-первых время не смотрела.
— Когда Вы вышли оттуда, что дальше происходило около школы, Вы не знаете?
— Ну, там еще снайперы стреляли. Моего ребенка через чердак 5-этажного дома перенесли на скорую помощь. А нас, мы перебежали вот к огороду какому-то, вот через огород.
— Вы не знаете что там было?
— Больше нет.
— Нет вопросов.
— Плиева. У меня такой вопрос. В тот момент, когда Вы увидели, что горит крыша, она должна была обвалиться, много ли живых было среди тех, кто лежали на полу раненые?
— Я не могу сказать, живые они были или нет. Просто они не шевелились. Я живыми, вот если бы кто-то шевелился, я б могла сказать, но они лежали, вообще не шевелясь. Там, в этом месте были и дети, они лежали лицом вниз, вот рванные раны были на спинах этих детей. Но обгоревших в тот момент там не было.
— Еще такой вопрос. Вы говорите, что вначале боевики говорили о том, что они не будут вас убивать, а взорвут вас с собой в крайнем случае. Потом Вы говорите, что они кидали 7 гранат в зал. В зале же были раненые, на тот момент там же не было никакого спецназа. Спецназ зашел с противоположной стороны. Я не знаю почему, может быть они кидали в сторону окна. Поэтому туда попадали.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Подсудимый, нет вопросов?
— Нет.
Таймураз Чеджемов:
-У меня еще один. Скажите пожалуйста, на тот момент обгоревших там не было, Вы говорите. На какой это момент?
— Ну, когда нас выводили. Тогда пожар только начинался.
— Нет вопросов.
— Когда зашли спецназовцы, там один парень, из того места, где вот кольцо, под кольцом лежали дети, он за руки вытаскивал. Нескольких людей он оттуда вытащил. Но просто на него потом прикрикнули. Его могли может быть застрелить или что-то. Вот когда мы еще были в зале. Может, он их всех подряд, кто вот попался, за руку вот так.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Татьяна Георгиевна, скажите, Ваш старший сын, ему 15 лет, Вы сказали, да?
— Да.
— Не сможет прийти сын?
— Сейчас они в санатории, в лагере.
— Вообще, после возвращения? Вы как мать, как Вы считаете?
— Он может прийти. Мне психолог сказала, что он был очень тяжелый. Она с ним занимается до сих пор. Просто сейчас в отъезде он. Ну, не знаю. Он не любит на эту тему разговаривать.
— Хорошо. Вы можете задать вопрос подсудимому. Есть у Вас к нему вопросы?
— Не знаю. У него же тоже мама есть. Может быть дети есть.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Есть.
— Я просто тогда думала, ну как может человек. Ведь он же учился все равно в нормальной школе. Ведь что-то человеческое у него должно быть. Просто я не могла понять, как можно быть такими зверьми, которые мучают детей. Мы его сейчас откормили. Посмотрите, какой он хороший. А вы думаете, ему в тюрьме плохо будет? В тюрьму вот рвутся многие, чтобы не работать. А подержали бы его без воды, без пищи. Пусть бы понял, как там дети сидели. Там взрослые не выдерживали. Если он туда пошел, значит все равно у него было в душе убивать. Не может так быть, чтобы его туда, как барана повели. У него есть голова на плечах., и есть мозги, в конце концов. Вот бы подумать, на что идет. Не на прогулку же их звали с автоматами. Можно сесть?
— Присаживайтесь. Томаева. Имя, отчество.
— Томаева Лариса Аслановна.
— Число, месяц, год рождения.
— 14 февраля 71 года.
— Место жительства.
— Беслан, Коминтерна, 22.
— Место работы.
— Бесланская районная больница. Медсестра реанимационного отделения.
— Лариса Аслановна, Вы предупреждаетесь об ответственности за дачу ложных показаний и за отказ от дачи показаний. Пожалуйста, дайте подписку суду. Пожалуйста.
Старший прокурор управления Генеральной прокуратуры РФ на Северном Кавказе Мария Семисынова:
— Лариса Аслановна, посмотрите на подсудимого, и скажите, Вы его видели ранее?
— Нет. Я его не видела. Вот с 1 по 3 сентября его в зале вообще не было. Я вообще сомневаюсь, что он вообще там был. Я не знаю.
— Вы сами находились в заложниках?
— Да, я сама находилась в заложниках.
— С Вами кто еще, из членов Вашей семьи был?
— Мой сын, ему 11 лет. И девочка, 9 лет.
— расскажите пожалуйста о тех событиях. Как Вы попали в заложники?
— Перед тем, как начать рассказывать вот то, что происходило в школе, я хочу сказать. Вот 26 числа мы приехали с моря, и с города, моя золовка была в поликлинике железнодорожной. Она мне позвонила и говорит: «Не ходи на базар. Вот мы были в поликлинике, и опять прокуратура там ходила. Из больницы начали исчезать лица чеченской национальности и ингушской национальности.» а железнодорожная больница, как все знают, постоянно они там у нас лечатся. Для них всегда там почет. Я это к чему говорю. Перед каждым терактом, и перед 92, перед как говорят осетино-ингушский конфликт, но это был ингушско-осетинский конфликт. Вот перед этим событием как раз таки начали исчезать из больницы вот они. Они все таки знали. Они знают всегда, что если в республике у нас что-то происходит, они убегают из больницы. И вот она мне позвонила, говорит: «Не ходи на базар, лучше в магазине купи. Вот приготовь детей к школе.» Но это все прошло. Значит, 1 сентября в 8.45 утра, как обычно всегда я опаздываю. У меня еще маленький ребенок, год и 3 ему было тогда. И оставила дома его, и опаздывала, и вышла из дома с 2 детьми. Вышла и до угла дошли. И опаздываем уже, переживаю, маршруток не. И вот сосед выехал, он нас подвез. Заходим мы во двор школы, и класс моего мальчика, 6 класс вот с этой стоны находился. Со стороны вот где маленькое здание, где вот дети с 1 по 3 класс учатся, по 4. Вот с той стороны го класс. Я его туда повела, и уже отхожу в сторону входа в школу. Подошла уже с девочкой, я ее за руку держу. Подошла, и уже музыка начала играть. Выходят нарядные первоклашки с букетами. Эти букеты вот наверное больше них. Как всегда, родители же наряжают детей, с большими букетами, с большими бантами. Выходят нарядные, красивые. Родители там вот с этой стороны стояли, прям с входа, где вот железная вот эта дверь, со стороны вот рельсов. Вот так стоят, и щелкают своих детей. На 1 сентября пришли. Значит, я обхожу и дохожу до котельной. Прям на углу остановилась, я еще даже не дошла, не довела девочку до класса. Остановилась, и вижу, я прям вот увидела их, так они забежали. Первый, второй, третий. Они вот с интервалом в полтора метра бежали. Вглубь школы они нас сгоняли. Вот как многие говорят, кто спиной к ним стоял, естественно они не могли их видеть. Кто там бежит, что там бежит. Первый бежал без маски, и кричал, и сгонял нас вглубь школы. Тут вот эта вот суматоха вся началась. И даже вот просто вот это неописуемо, что там творилось. Вот эти дети вот, кто кричал, мама, кто кричал, папа, кто кричал, бабушка. Это вообще вот. Кого топтали, кто под кем оказывался. Ну это просто даже вот в страшном сне это вот не передать, что там творилось, вот в эти первые минуты. Эти бедные дети никогда не знали, никогда не думали об этом. И вдруг, раз тебе вот такое. Начали нас загонять вглубь школы. Я вот так с краю стояла, сразу мальчик ко мне подбежал. И я побежала с детьми. Так вот накрыла их собой, и бегу. Боевики нам кричат, вот вглубь школы, и показывают там 2 окна выбитых. И кричат: «Туда вот бегите.» Я вот с детьми на шпильках, каблуках вот этих вот бегу. И значит, вот обычно же на 1 сентября вообще-то двор школы убирают, я так думаю, во всех школах должны убирать. Тут я смотрю, и окна довольно таки высокие, просто так на них не заскочишь. Под окнами была насыпь, вот кирпичные вот эти обломки, вот песок, вот все такое. Я спокойно, без препятствий, вот с детьми, прям по горке забежала на окно. Это говорит о том, я со всей уверенностью заявляю, что это вот говорит о том, что это все заранее планировалось. Заскочила я в коридор, спрыгнули мы с окна с 2 детьми. Я посмотрела направо, потом налево. И смотрю, в коридоре те, которые нас загоняли были в камуфляжной форме. А те, которые стояли в коридоре, были совсем в другой одежде. На них были черные длинные халаты, и они были как вот один с длинными волосами. И стояли с автоматами, и ничего не говорили, ничего не показывали. Вот как вот истуканы стояли. Вот через 3-4 шага они вот так вот стояли. Я так поняла, это я потом про себя вывод сделала, что у них была задача, чтобы мы, кто вот туда запрыгивал, мы в ту сторону, в классы не побежали. У них просто одна была задача, вот там стоять. И сгонять людей в спортзал. Мы побежали по коридору в сторону столовой. Мы сразу не попали в спортзал. Побежали, добежали, минуя столовую, до первого попавшегося класса, забежали туда. И там уже нас было человек 15, в том числе и детей. Был Боллоев, дочка его училась с моим сыном, он был тяжело ранен, уже большая кровопотеря у него была. Вот что Цаголов хорошего сделал, вот этот учитель физкультуры, это вот он снял рубашку, и перевязал его. Потом значит, за нами сразу же заскочил боевик, и сказал, чтобы мы пока оставались в этом классе. Потом, через некоторое время, минуты 2-3, у нас было время, например вот я своим детям, кто вот без родителей дети были еще, вообще мы им говорили, что, что бы не случилось, как бы не было, никакого сопротивления, чтобы дети вообще. Что говорят нам, будем все делать, как нам говорят. Вышли мы оттуда, один забежал, один постоянно с нами находился. И другой забежал, и говорит: «Выходите.» Мы вышли. Опять таки, это просто вот говориться, вышли. Побежали. И рядом со столовой один боевик, я потом его на фотографии вот опознала, у которого голова вот рядом с ногами вот так вот валялась. Вот он стоял, и кричал. Я вот не могу его вот эти вот слова. Даже не кричал, а спокойно говорил. Вот у него был автомат, он нам спокойно говорил: «Вы ни в чем не виноваты. Мы вас не будем убивать.» Эти слова мне тоже запомнились. Потом этих людей в зале мы больше не видели. Во всех статьях пишут, что их было там 32. Это я вас очень прошу, забудьте про это. Их было около 70 человек. Постоянно которые дежурили в зале, их было 25-30. А те, которые стояли в коридоре, они никогда больше в зал не заходили. В зал загнали нас. В это время с другой стороны тоже еще людей загоняли. Ну, этот ужас тоже нельзя описать, то, что там творилось в зале. Дети плачут, родители не могут их успокоить, ну как, кто может успокоить такого ребенка, который пережил такой шок. Согнали нас туда всех, и сказали, что как зайдешь в спортзал, ближе к окну, это место они расчистили. Они заставили нас пересесть туда, вглубь, это место расчистили. Они сказали, что это будет коридор. Забежали 2 боевика, один в тот угол побежал, другой – в этот. Занесли катушку. И вот так вот он ногой вот эту катушку толкнул, она покатилась. Вот около другого боевика остановилась. Вот он взял, единственное, что они сделали, это вот подсоединили уже провода. Там уже провода были, они подсоединили к ним. Потом время проходит, это за очень короткое время они все сделали. Время проходит, никак никто никого не может успокоить. Тогда вот Бетрозов, он с краю находился. Его поставили, если сейчас не будет гробовая тишина, мы тебя расстреляем. Естественно никто не мог успокоиться. Он сел на корточки, и просил, чтобы мы успокоились. Спокойно так просил, умолял нас. Но, так как никто никого не мог успокоить, они взяли его там в зале же в затылок расстреляли. Единственный человек, которого расстреляли вот при нас в зале, это был вот он. Потом они начали суетиться, бегать. И сказали, из учителей несколько подняли, и сказали: «Нам нужно точное количество заложников.» Они бедные встали, начали считать нас. Опять сбиваются, опять считаю, так они и не досчитали. Н смогли нас пересчитать, потому что это просто невозможно было, не под силу было никому. Потом один боевик, который был без маски, со шрамом, с грубым шрамом. Наверное где-то в полевых условиях его там зашивали, и грубый шрам у него на шеи был. Вот он разрешил, когда сгоняли, там же вот дети терялись, и родители терялись, и он разрешил, вот родители говорили, такого-то, такого-то найти, разрешал он. Фамилию говорил он громко, и ребенок поднимался, и подходил к матери. Потом они сказали, чтобы все начали кидать свои телефоны, фотоаппараты, сумки, вообще все, что у нас было, все выкинуть. Естественно, здравомыслящие все выкинули, но остаются же еще, которые недопонимают всю сложность ситуации, и все таки кто-то еще телефон оставил, хотя они предупреждали, что, у кого найдут телефон, будут 20 человек вокруг этого человека расстреливать. Одна женщина, я фамилию не знаю, она больше всех кричала, вот она спрятала свой телефон. И видимо все таки был кто-то из них на улице. Потому что через некоторое время к этому боевику позвонили, и он вбежал и сказал: «Сейчас из этого зала был звонок. И сейчас мы будем этого человека, и помимо этого человека еще вокруг него 50 человек будем расстреливать.» И женщина взяла и телефон ногой под другую женщину закинула. Не знаю, как этот инцидент, но как-то уладилось это все. Никого не расстреляли, ничего. Но я тогда поняла, что они среди людей там стояли, и все им докладывали туда. Потом некоторое время проходит. И уже дети начали воду просить. И они начали потихоньку, по одному, нет по 5 человек, учителя выводили 5 человек, и обратно заводили. И вот так вот пить давали. До середины доходило, и опять шум, гам. И опять, все, воду не будем давать. Потом они телевизор принесли. По радио они услышали, что Лев Дзугаев говорит, что нас 320 человек. И они начали смеяться. Не то что вот смеяться. Им до того было, наверное они на самом деле нас пожалели, что у нас вот такие некчемное государство, некчемная республика, и никто за нас не хотел нести ответственность, никому мы не нужны были. С первой минуты боевики хотели выйти на связь. Вот этот вот высокий, потом про него говорили Полковник. Я лично к нему подходила, выводила детей. Я 2 раза только выходила. Первый раз я выводила детей, еще можно было попить воду. Я когда заходила, я его спрашивала: «Что нас ожидает, чего нам ждать?» Он мне говорит: «У нас такие условия, - пусть не говорят нам, что никаких условий боевики не выдвигали, - чтобы Путин вывел войска из Чечни.» Чтобы в тюрьмах, вот в наших, в Осетии которые сидят их боевики, их отпустить, и чтобы к нему пришли Зязиков, Дзасохов, Аслаханов и Рошаль. Но только в полном составе они хотели их видеть. Они даже попытку не сделали, кто-нибудь из них зайти. Потому что не нужны были мы. Наверное, наши дети не стоили таких жертв, чтобы они туда заходили. Никто из наших не выходил на связь. Директор встала, ее позвали, забрали ключи. Отнесли ключи. Директор подошла к ним, ионии ей говорят: «Давайте будем связываться.» Директор пошла с ними, через некоторое время вернулась, и говорит: «Никто на связь не выходит.» Потом, она значит стоит посредине зала, и говорит: «Так как на связь никто не выходит, у нас же дети есть Мамсурова. Они находятся в зале. И сейчас мы попробуем до него дозвониться.» Она подняла этих детей из зала, хотя я не понимаю, как она посмела это сделать, потому что она не знала, куда она их ведет, и что с ними будет потом. Все таки Мамсуров не последний человек в республике, они же могли с этими детьми что-то сделать. Но она их подняла и вывела вместе с Селисой Хатаговой, и еще одна женщина была с ними. Она сказала, что у нее родственник в парламенте работает, и она тоже попробует что-то сделать. Они ушли, и через 15-20 минут они обратно вернулись, и никаких результатов. Они несколько раз так пытались выходить на связь, и не было результатов. Как эту ночь мы пережили, одному Богу известно.
— Это Вы про первый день рассказываете?
— Да.
— А на второй день что было?
— На второй день с утра состояние детей ухудшалось. Кто падал в обморок, кому становилось плохо, кого откачивали. Я, например, у меня больше сил не было, и я обходилась тем, что когда меня мои дети начинали трясти, что они хотят воду, я единственное что могла, по щекам им давать. Они плакали, и засыпали. Это был мой метод. Но там такое творилось, такие дети были, которые не могли это все выдерживать. Я забыла еще сказать, что в первый день грудных детей вывели в коридор. Подняли, сказали: «У кого дети до 3 лет, подняться и выйти.» Они встали и вышли. Они не в душевой были, а в раздевалке, но мы это не знали. И не знали то, что после захвата, через 15 минут, они вот так вот подходили к мужчинам, и вот этот, про которого говорили Ходов, с прострелянной рукой, он подходил к мужчинам, и я так подумала, что наиболее кого он боялся больше всех, помоложе, попредставительнее, он подходил: «Ты, ты, ты, вставайте и выходите.» И когда они выходили, это надо было видеть, это отчаяние в глазах, которое у них было. Я думаю, что многие там работали в органах, и они сразу поняли, куда идут. Но мы не знали. Потому что, когда их вывели, выстрелов не было. И мы не знали, куда их ведут. Мужчины, которые более пожилого возраста, оставались в зале. Которых они не так боялись. Это первый день. На второй день утром они начали ходить, бегать, начали заносить ящики. Потом начали заносить противогазы. «Раз, - говорят, - вас в таком количестве объявляют, значит, готовятся к штурму. Но мы все предусмотрели, и мы ко всему готовы.» Когда я обращалась к этому Полковнику, он мне еще так сказал, когда я его спросила, что с нами будет, он мне сказал: «Мою семью убили, чуть ли не всю породу.» Он пересчитал, и сказал: «Их всех перебили. И почему я должен жалеть вас? Я буду вас убивать. Я пришел сюда убивать.» Если раньше у меня были какие-то сомнения, то после этого разговора сомнения пропали, что мы не останемся в живых. Потом они начали, они маски сняли. Единственный, кто был в маске, он ее вообще не снимал, а все остальные открыли лица. Видимо, им душно было. Хотя они сменялись. На второй день этот, который Ходов, якобы Ходов, он говорит: «Сейчас к вам приедет вот этот.», - дословно. С иронией он это сказал: «Сейчас мы примем его.» И вышел. Я заметила, что когда он зашел в зал, с того момента так они стреляли через каждые 2-3 минуты, чтобы успокаивать, но с того момента, как зашел Аушев, ни одного выстрела не было произведено. Значит, мы ждем, кто же этот. Заходит господин Аушев. В твидовом пиджаке, с сотовым телефоном, и на нем была накидка, черная. Я думаю, что у них это что-то символизирует, это какой-то знак. Иначе зачем он зашел к нам в черной накидке. Он зашел, стал по стойке смирно. Одна женщина говорила, что он был ошарашен. Я не увидела в его глазах какой-то ошарашенности. Я думаю, что он знал, прекрасно знал куда он идет, и что он там увидит. Он говорил, что там были как в бочке люди, в своих показаниях. Он знал куда идти, знал что там происходит. Когда он заходил в зал, его снимали на видео камеру. Впереди него идет задом, и снимает на видео камеру. Ничего он не сказал, единственное, что он сказал: «Ну вот, сейчас мы поговорим.» Вот это его слова. Он развернулся, и вышел. В это время не было произведено ни одного выстрела. Мы не поняли, как этих детей и женщин вывели. Крика не было просто детей. Если честно, то мы уже не понимали. Человек потихоньку сходил с ума, и мы уже не понимали. Что кто-то плачет, кто-то не плачет. Потом, значит, никто на связь не выходил. Они начали больше и больше переживать, бегать, злиться. «Вот, нас бомбят, - говорят, - в ваших тюрьмах наши люди. И почему им вы в этом содействуете? России.» Он – здравомыслящий человек, и он в этом упрекал детей. Почему? Что мы должны были на это ответить? Второй день тоже прошел. В первый день вечером даже то, что давали воду, на второй день и то не давали. Потому что один из них вышел и сказал: «Мы объявляем голодовку. Все, воду пить не разрешаем, и в туалет не разрешаем.» Они, вот как в коридор выйти, там класс один был, там в углу они пол продырявили. А душевую и эту, закрыли, чтобы туда дети не заходили. И все дети ходили, я не думаю, что кто-нибудь из детей хотел в туалет. Туда ходили только, чтобы воздухом подышать. Окна там разбитые были, и оттуда воздух проходил. И только из-за этого. Туда разрешали выходить, и то не всем. До всех очередь просто не доходила. Дети потихоньку начали с ума сходить. Это состояние, если бы я была художником, я бы такое нарисовала. Эту боль, эту детскую боль, эта нетерпимость. Инга Чеджемова, я ее до этого тоже знала, она вынесла какую-то девочку, ей плохо стало, она ее вынесла. На ней была синяя тоненькая ююба. И, видимо, когда она ее выносила, она ее намочила. Когда она проходила между рядов, вы просто представьте вот это состояние, у нее была мокрая юбка, и дети вцепились в эту юбку, и начали воду сосать. Вы можете эту картину представить. И это не самое такое, что они творили. Потом они занесли какие-то бутылки, я не знаю, откуда они их взяли. И сказали, чтобы туда помочились дети, и вот это пили. Многие дети сначала пили только свою мочу. Потом уже без разбору. Они ее уже пили, как Кока-Колу. Но мы детей как-то успокаивали, говорили им, что нас освободят, что вот переговоры ведутся. Но я уже знала наперед, что, как Путин сказал: «Никаких переговоров с боевиками.» Я знала, что никакой теракт не заканчивается мирно. Я как здравомыслящая знала, что будет такой конец. И вообще, я думала, что оттуда живым никто не выйдет.
— А как развивались события 3 числа?
— 3 числа с утра, что удивительно, за все то время, что мы там находились, вот эти вот, что от одного кольца, до другого кольца были развешаны взрывные устройства, их много раз задевали. Вот уборщица высокая, она несколько раз задевала, и мы в страхе кричали. И у дверного проема тоже бомба была. Ее тоже люди много раз задевали. Я не специалист, но я думаю, что в первое время у них было не подключено. Подключили они эту систему только 3 числа, утром. То, что под ногами и в коридоре, они начали оттуда на стену перевешивать. Я думаю, что только тогда подключили. Я думаю, что если взрывное устройство, если столько раз задевали, не может быть, чтобы там что-нибудь не взорвалось. 3 числа уже всем было все равно. Никому уже ничего не надо было. Лично я, молилась, чтобы быстрее это все закончилось. Один раз рвануло бы, чтобы мы уже ничего не почувствовали. Люди доходили до крайности, настолько всем было плохо. Я думаю, что если бы не взрыв, просто дети встали бы и побежали бы. Потому что это уже была точка. Как Рошаль говорил, я сейчас уже кассеты смотрю, и вот он говорил, что 7 суток дети могут выдержать. Но уже на третьи сутки дети не выдерживали, да и никто бы не выдержал. 7 суток. На третий день, если бы не взрыв, то они встали бы, и побежала. Настолько все равно было, стреляют, не стреляют, до них это уже не доходило. Сознание они понимали, кушать никто не просил. Они просили только пить.
— Взрыв в какое время прогремел?
— Я не знаю. Я не помню. Это было после 12.
— А от чего произошел взрыв?
— Вы знаете, там такая картина была. Невозможно было там что-то увидеть. Вот просто, взрыв прогремел, и все. Все черное.
— Что взорвалось?
— Взорвалось то, что вход в школу с левой стороны, вот этот детонатор.
— Самодельные взрывные устройства?
— Которые в середине висели?
— Это взорвалось?
— Они тоже отлетели от взрыва. Но не это взорвалось. Потому что в корзинке оставалось вот это самодельное устройство. И около тренажерного зала, там шведская стенка. Вот на этой стенке которые были взрывные устройства, они тоже остались. Ну, не взорвались. С первого взрыва, по крайней мере. С первого взрыва, все, что посередине был, отлетело, потолок обрушился, и все лежали. Несколько секунд была гробовая тишина. Потом крики. И те, кто лежал на окнах, их взрывной волной выкинуло. Кто были под окнами, кто живой был, начали выпрыгивать с окон. Когда я подбежала к окну, я выглянула. И вот это разрушенное здание, куда танком стреляли, с этого разрушенного здания, с двух этажей по детям стреляли. И я подумала, что на улицу уже прыгать нельзя. Только я успела об этом подумать, прогремел второй взрыв, третий. Уже несчетное количество взрывов. Так проходило время. В зал никто так и не заходил. Там было 3 боевика, и они отстреливались. И они начали потихоньку уходить оттуда. Мы остались там, кто живой там остался, сами, сам на сам. Проходит некоторое время, я лежу, в зал забегает боевик. Многие были оглушены, и не видели. И только услышали осетинскую речь. И он кричал: «Кто из вас живой, вставайте, идите за мной. Сейчас вас будут ваши же убивать.» Он это сказал на чистом осетинском языке. Я подумала, что наших еще нет в зале, и кто это мог говорить. Повернулась, а это был боевик в камуфляжной форме. И кто там двигался, кто более или менее были, встали и побежали. Я с детьми забежала в учительскую, которая рядом с залом. Там лежал Кониди, мертвый уже, и женщина. И вот мы там оставались. Снаружи нас били и снарядами, и в один момент я в проеме сидела, и в один момент я смотрю, и вот где дверь была, не со стороны школы, а со стороны двора школы, наверху потолок от взрыва большая дыра образовалась. Это я видела сама. И она горела с большой скоростью. Оттуда начал вниз капать пластик. Это так быстро распространялось, прям на глазах. Я со всей ответственностью заявляю, что очень много людей сгорело заживо. Кто с брюшным ранением, у кого ноги не было, кто оглушен был. Они не могли подняться, и они начали гореть. Я своими глазами видела, как люди горели. Никаких пожарных, никаких спасателей, никакого спецназа, никто в зал не заходил. Через какое-то время забежал один, кореец наверное, с Альфы, встал в дверном проеме. У него был какой-то прибор на шее. И он как в телевизор в него смотрел. У него была рация, и он кричал: «Андрюха, не стреляй, там наши! Я кому сказал, не стреляй!» Вот это он несколько раз повторял, потом он тоже куда-то исчез.
— Как Вам удалось выбраться из зала?
— Я еще была с детьми. Через некоторое время вертолеты над головой начали кружить. Ну, думаю, сейчас спрыгнут, как в фильмах, альфовцы, ворвутся, и будут спасать нас, выносить людей. Но они куда-то исчезли. В зал так никто и не заходил. Потом вот эти ополченцы. Я потом узнала, что это были ребята из Ногира. Они были в камуфляжной форме, у них на руках был белый бинт. Вот единственное, кто, они смогли оттуда кого-то вынести. Детей они выносили. В основном детей. Кого за ногу потянут, вот так выносили, под шквальным огнем. 4 окна с этой стороны, 4 с той. Вот пули летели, они под пулями их выносили. Зал уже горел до середины. Мне из тренажерного зала кричат: «Бегите сюда!» Но я детей не могла отпустить, боялась за них. Потом мальчик от меня оторвался, и убежал. Один мужчина к нему навстречу выбежал, и помог ему добраться до тренажерного зала. Потом ко мне подбежал еще один из ребят: «Давай девочку, я сейчас ее отнесу.» Но я не отдавала девочку. «Посмотри, запомни мое лицо. Сейчас она будет на той стороне.» Он ее взял, и они побежали. Добежали до середины, там пожар уже был. Он снял форму, волосы ей накрыл, и так понес. Я увидела, что ее с той стороны из ведра водой облили. Мне уже тогда легче стало. Если даже умру, то хотя бы дети. Хотя полной уверенности не было, что они спаслись. Я могла пересилить себя и побежать до другой стороны зала, но не смогла. Если бы я была контуженная, то наверное не думала бы об этом. А так не смогла. Не смогла по трупам побежать.
— А кто Вас спас?
— Я выбежала в душевую, там была девочка. Я потом узнала, что это Амага, была женщина с ребенком. Когда я забежала, там было очень много людей, в первой душевой. И они мне руками показывают, что места нет, и чтобы я бежала в другое место. И вот там, в другой душевой, девушка с ребенком и девочка, у которой глаз вылез наружу. Вот эти ребята периодически заскакивали к нам и потом бежали в зал, чтобы спасать оставшихся там в живых. На столе там была большая видео камера, как у операторов бывает. Они хотели ее открыть, но мы им сказали, чтобы они не открывали, потому что она могла быть заминирована. Потом шахидка там, видимо они трупы начали выкидывать. И один кричит: «Там одна шахидка разорванная.» Я выглянула, она была в черной одежде. А которые нас обыскивали в зале, они были в серых платьях. А эта была в черном. Я лично видела троих, 3 шахидки.
— Вы в какой момент их видели?
— В самом начале. Потом их в зале не было. Когда они нас обыскивали, искали телефоны, одна рука на поясе, в другой руке пистолет. И они подходили и пистолетом поднимали нам кофточки и юбочки, искали телефоны. Некоторое время потом прошло, там стреляли. Потом нас из окна выкинули и на скорой помощи в больницу привезли.
— Значит, у Вас были ранения?
— Да.
— А у детей?
— Нет, у них только баротравмы.
— Когда Вам предложили через окно залезть в здание школы, Вы сказали, что стали на насыпь и залезли. Только под Вашим окном была насыпь или под другими тоже?
— Нет, только под одним. С другого окна залезали те, кто могли забраться на него.
— А какая насыпь была?
— Песок, обломки кирпичей, доски. До уровня окна. Я на шпильках-каблуках сбежала по ней и спрыгнула с окна.
— Вам известно, школу ремонтировали на каникулах?
— Да.
— А это что был, строительный мусор?
— Скорее всего, да. Но обычно к 1 сентябрю его убирали.
— Но из здания школы то его убрали.
— Да, это был двор школы. Если бы снаружи, я понимаю. Но зачем это оставлять во дворе.
— Понятно. Вот вы говорите, что было 70 человек боевиков. Вы их сами считали?
— Считала. Но не прям вот по одному. Вот кто в коридоре находился, их было человек 24, потому что их много было, потому что коридор очень длинный, прям до столовой. И каждые 2-3 шага стояли боевики в черных длинных халатах.
— А как Вам удалось посчитать?
— Зрительно. Мне это не составляло труда. Я же говорю, я специально, посмотрела направо, потом налево. Вот так они стояли в ряд в черных халатах.
— После того, как вас загнали в спортивный зал, минировать сразу стали или через какое-то время?
— Нет, сразу. Я же говорила, эту катушку они взяли. Один из них покатил ее до конца зала и подключил уже к готовому.
— А перед взрывами дополнительные мины ставили?
— Я же говорю, 3 числа утром все, что было на полу, они перевесили на стену.
— Можно сказать, что дополнительные повесили? Почему я задаю этот вопрос. На предварительном следствии вы так говорили, что было еще второе минирование. Не знаете, почему? Они не объясняли, почему?
— Потому что они уже понимали всю безысходность ситуации. Никто на контакт не идет, на переговоры не идет. «Вот они говорят, что вас 320. мы вас и доведем до этого количества. И что они будут тогда делать?»
— Вы постоянно находились только в зале?
— Да.
— А туда заходил Кулаев?
— Нет, я его не видела. Вообще.
— Что-либо от других заложников Вам известно о действиях Кулаева?
— Я его не видела. И вот я общаюсь с заложниками, я не думаю, что кто-то его там видел. Потому что там была такая ситуация, что никто никого не видел. До взрыва была одна ситуация. Все друг друга видели и что-то понимали. После взрыва это была совсем другая ситуация. Трезво вот увидеть боевика, что это он, я не думаю, что его бы так кто-нибудь бы опознал.
— Вот Вы сказали, что вы видели 3 шахидок. Вы их в первый день видели?
— Да.
— А в последующие дни?
— Нет. Одна стояла, где детонатор, в черной одежде которая была. Она не ходила и не проверяла. Она стояла рядом с детонатором.
— Пока Вы находились там, в здании школы гремели взрывы? Стрельба была?
— Постоянно.
— Вы сказали, что Кониди был убит, труп Кониди там лежал. Вам известно, кто его убил?
— Нет, не известно.
— А Вам известны обстоятельства, как был задержан подсудимый Кулаев?
— Нет, не знаю. Вообще, там же не только Кулаева поймали. Почему именно Кулаева судят? Куда эти люди делись, мне интересно?
Голоса из зала:
— В Москву увезли!
— 3 человек, я сама их видела, с черными мешками на голове. Куда они делись? Почему он один здесь сидит? Я его вообще не знаю, я его в школе не видела. Ему вот что сейчас скажут. Он это и будет говорить.
— Сколько Вы видели задержанных?
— Трое.
— Сами видели? В какой день?
— На третий день.
— Где видели?
— Я же долго оставалась в зале, почти зал сгорел, а я все оставалась там. Потом, когда мы перебежали в душевую, с той стороны их по коридору вели.
— Еще же людей на тот момент не освободили.
— Но я сама видела! В черных мешках их вели.
— Но на тот момент шал перестрелка.
— Но я не буду обманывать. Я же давала показания, что не буду обманывать. Я просто видела.
Заместитель прокурора РСО-Алания Аслан Черчесов:
— Вот когда Вы это видели, шел бой. А их уже вели с мешками на головах?
— Их в коридоре вели.
Старший прокурор управления Генеральной прокуратуры РФ на Северном Кавказе Мария Семисынова:
— А кто вел?
— в черных масках они были, в камуфляжной форме.
— Может это боевики были?
— Нет, боевики были в другой одежде, они уже без масок были.
— Скажите, а в это время, когда Вы находились там, боевики уже переодевались в гражданскую одежду?
— Человека 3, видимо, камуфляжную форму сняли. На них были черные футболки. Вот, у Полкровника была черная футболка, и еще у одного, он там улыбался все время.
Заместитель генерального прокурора России на Северном Кавказе Николай Шепель:
— Поясните пожалуйста, Вы сказали, что когда произошли взрывы, то в зале остались где-то 3 боевика.
— Да.
— А куда остальные делись? Вы же сказали что там, в зале их было 25-30.
— Я не знаю, они выбежали моментально.
— А куда?
— Я не знаю. Вот еще момент такой был, я тоже удивилась. Мальчик вскочил и побежал, и один боевик, рядом с дверью который был, в тоже время они пришли убивать нас, а он накрыл этого ребенка собой и сказал, чтобы не вставал, а то его убьют. Такой момент тоже был. То есть, там разные люди были.
— Лариса, вот Вы говорите, Вы к Полковнику обращались. 1 раз или 2?
— Нет, 1 раз. И то, я боялась за детей, и единственное, что спросила, почему к нам пришли, почему дети. Он мне вот так ответил: «Вот мою семью убили.» Всю породу перечислил, и сказал: «Почему я вас должен жалеть? Я вас буду убивать».
— А зачем он тогда условия выдвигал, чтобы вывели войска, освободили из тюрем?
— Ну, я его спрашивала, какие у них условия. Он мне сказал: «Чтобы вывели войска из Чечни, освободили из тюрьмы их, и чтобы на контакт к ним вышли Дзасохов, Рошаль, Аслаханов и Зязиков.» Вот это был их требования.
— То есть, он сказал, что вас жалеть не будет, а будет убивать.
— Да. Я все таки думаю, что они туда не в куклы играть пришли. Но факт то, что они ничего не сделали. Дзасохов по человечески ничего не сделал для наших детей. Эти бедные дети сидели. Вот представьте, там была одна женщина, которая в молитвенном доме, или что. И вот она начала молиться громко. Я не знаю, почему ей разрешили. Там были дети 3 лет, 4 лет. Они стали на колени и начали просить. Вот что этот ребенок 3-4-летний в жизни делать такого, чтобы просить у Бога, чтобы тот простил его за это. Она очень громко молилась. Потом они ей крикнули, что уже все, хватит. А дети сидели и говорили: «Когда же этот дядя Дзасохов к нам придет?» А дядя Дзасохов так и не появился.
— Лариса, когда появился Аушев, Вы говорите, что не видели в его глазах ни растерянности, ничего. А Вы рядом были?
— Да, я близко была. Поэтому я слышала, что он сказал. Я слышала много доводов об этом, якобы он сказал на ингушском: «Добивайте их.» Вот этого всего не было. Он не мог просто ничего сказать. Единственное, что он сказал: «Ну, сейчас мы поговорим», развернулся и пошел. Его слова записывались, все, как он зашел, все записывалось на камеру.
— Лариса, Вы говорит, что пытались детей в сторону увести самых маленьких, чтобы не пищали. Потом, вроде, плач детский перестал. Вот этих детей освободили?
— Да. Видимо, ночью у них были сухие пайки, и детям дали сухое молоко. Потом уж родители рассказывали, что они давали финики. Я сама видела такую картину, когда они еще в зале были, и не могли их успокоить, женщина, родители же приносили коробки конфет, и она подняла с пола конфету, завернула в платочек и дала ребенку. Потом опять началось это, и их увели. Вечером это было. Там уже они не кричали. А утром он их, это мы тоже не узнали, что Аушев их вывел. Вот то, что мы видели в зале.
— Лариса, вот вы говорили, что когда мужчин выводили, потом они не возвращались, вот ужас был в глазах. Это те, которых потом расстреляли?
— Да.
— А выстрелов Вам не слышно было? Шум был или почему?
— Я не думаю что их так расстреляли. Их вывели и ничего, ни автоматной очереди, ничего не слышали. Сразу. А потом периодически, они же часто уже стреляли, через каждые 2-3 минуты.
— То есть не определить, в какой момент?
— Нет.
— Лариса, вот вы говорите, соседка сказала, она, что в больниц работает железнодорожной?
— Мне золовка позвонила. Она в поликлинике была, и там с прокуратуры ходили и спрашивали, куда больные начали исчезать. Их же очень много там было. Мы все это наблюдаем, это уже их больница считается. Даже сейчас. И они исчезли, даже которые лежали.
— Когда Вы заметили боевиков, которые загоняли детей в школу, они группами были, по сколько человек, как они были одеты? С самого начала?
— Который первый бежал?
— Начните с того, на чем они подъехали.
— Этого я не видела, на чем они подъехали. Я смотрела со стороны котельной, я видела как в железные ворота заскакивал первый. Он был без маски, в одной руке автомат, а другой он что-то показывал.
— Вы его потом не опознавали?
— Они же изуродованные были, так вот на этих не узнаешь их.
— А брата подсудимого с одной рукой видели?
— Это его брат был?
— Да, родной. С одной рукой который был.
— А, я о Ходове подумала, он был ранен в руку.
— Вы опознавали его на фотографиях?
— Да, да. Он был в актовом зале. Там нормальная еще фотография была.
— Больше всех буйствовал, да?
— Он да.
— Выводил убивать на расстрел, да?
— В одно время директор встала и подошла к нему и нам говорит на осетинском: «У нас и так положение критическое, хуже некуда, а вы еще усугубляете наше положение. Как вам не стыдно. Закройте рты. Закройте детям рты.» Я просто не знаю, это педагог, или человек, или кто она, я не знаю. Я не видела, чтоб она кофе пила там, чтоб она что-то кушала, это я не буду говорить. Но я видела, как она себя там вела. Как ее там просили детям помочь. Ну, пойди, попроси их, может и помогли бы. Но она даже попытку не сделала подойти и сказать: «Ну, пожалуйста, я умоляю вас как директор школы.» Я думаю, она могла бы что-то сделать. И вот она говорит, а рядом стоял Ходов с перевязанной рукой, и она говорит: «Вот он мне сказал, что у вас и так плохое положение, а вы его еще ухудшаете. Как вам не стыдно. Вы такие, вы сякие.» И вот это говорил педагог.
— Ну, Лидия Александровна может правильно говорила, что нельзя злить боевиков, чтобы не вызывать их еще дополнительную злость и неадекватное поведение. Она ведь тоже успокаивала. Вы же сами команды их выполняли, чтобы их не злить.
— Но она же лидер. Она много раз с ними выходила. Извините меня, но ей не 15 лет, чтобы вот так за свою жизнь держаться. Когда человек становиться на такую должность, я так думаю, мне 34 года, и я так думаю, и когда за тобой столько детей, то не думаю, что она должна была о своей жизни так думать, когда ты видишь, что там твориться. Я бы на коленях поползла. Вы говорите, чтобы успокоить. Это не успокоить называется, она нас унижала. Мы сидели так и скрипели зубами, а она нас унижала просто, она нас ни во что не ставила. То, что они нас унижали, это одно. А когда она вышла и такие слова говорила: «Вы бараны, вы это.» - это совсем другое.
— Лариса, последний вопрос. Мы говорили о брате Кулаева, он был с одной рукой. Вы его роль можете описать, Вы его наблюдали?
— Нет. Вот мне запомнились вот эти лица, которые со шрамом был, он вечно там ходил, который весь в черной футболке был, он вечно улыбался, как небесный одуванчик. Черненький, на девочку похож был, низкого роста. Запомнила еще одного, с бородой, какая-то неестественная борода у него была, тоже достаточно злой был. Когда он заходил, все в зале его боялись боевики, и не разрешали ни вставать, и ничего.
Заместитель прокурора РСО-Алания Аслан Черчесов:
— Вот Лариса, Вы говорите, что было 3 шахидки. Из них 2 были вместе, а 1 обособленно. На каком расстоянии Вы их наблюдали?
— Вот, где господин судья сидит, на таком расстоянии. От меня до туда.
— Это Вы в черном, которая была, видели?
— Да. Это характерно, что она была в черном.
— А ошибиться Вы не могли, может это мужчина был в черном?
— Ну, может и мужчина. Единственное, что у них было видно, это вот это. Может и мужчина был. Но они были в длинных платьях. Но 2 я видела точно. Потому что они были вот на таком расстоянии и вот так кофту поднимали. Голубые глаза у них были.
— До этого Вы говорили насчет телефона, что из зала, якобы, кто-то позвонил, и Полковник, или один из боевиков, узнал про это. Так, да?
— Он так сказал. Вот так он поднял телефон, и сказал: «Только что из зала был звонок. И сейчас же если этот телефон не передадите, то мы будем расстреливать.»
— Но Вы понимаете, что это сделать практически невозможно технически.
— В смысле, как технически?
— Вот Вы сделали вывод, что якобы, снаружи у них был сообщник. Технически за такое время это обстоятельство установить невозможно.
— Это мой довод. Потому что, так как он вот так сказал, я восприняла это так. Я не утверждаю, что именно на улице кто-то был. Но по моим домыслам – это так.
— Вы говорили, что Кулаева и его брата вы не видели. Но недавно Вы описали несколько боевиков. Общую цифру назовите, сколько Вы боевиков запомнили?
— Всех вместе?
— Нет, кого можете описать.
— Вообще-то они не разрешали в глаза смотреть, но на 3 день на это уже никто внимание не обращал. Я же говорю, я запомнила со шрамом…
— Цифру назовите.
— Цифру? Ну, 7 точно.
— Тогда последний вопрос. Вы говорили, что в зале было 25 боевиков. А остальные потерпевшие говорят цифру намного меньше. А Вы реально запомнили 5-6 человек. Ни Кулаева, ни второго, ни третьего там тоже не было.
— В смысле, я 7 человек запомнила не так, что там находилось постоянно 7 человек. В зале постоянно находились 3-4 человека, не больше. Они постоянно сменялись. Я просто запомнила 7 человек.
— Нет вопросов.
Таймураз Чеджемов:
— Вы поняли, что боевики хотели переговоров, правильно?
— Да.
— А как Вы считаете, к ним должны были прийти на переговоры Дзасохов, Зязиков, Асаханов и Рошаль.
— Я считаю, что они должны были прийти, обязаны. Если даже бы меньшее количество людей, все равно, должны были. Но когда речь шла о таком количестве заложников. Просто я не думаю, что можно было еще о чем-то о другом думать, что там кто-то не разрешил, хотя бы попытка должна была быть. Они даже вместе не собрались. Их даже в Беслане не было.
— Но может для них это небезопасно было.
— Для кого?! А Дзасохову сколько лет?! Вот мне 34 года. Вот в то время мне было все равно, лишь бы дети выжили.
— Почему Вы вопросом на вопрос отвечаете, сколько Дзасохову лет? Я говорю Вам, это же небезопасно. Как Вы на это смотрите.
— Может быть они бы их не убили. Я не знаю, почему они их именно вместе требовали.
— То есть, Вы считаете, что они их не убивать хотели.
— Нет, почему. Я не уверена, что они их не убивать или убивать звали. Но для чего-то же они их звали. Может даже просто. Я не знаю. И вообще, кто это сейчас знает.
— Вы считаете, что Дзасохов обязан был пойти?
— Да.
— Какой смысл был выдвигать требования о выводе войск. Это я говорю к тому, что Вы сами много претензий предъявляете.
— Да. Я бы на него иск подала.
— Вы знаете, что Аушев, Вы показания его читали, наверное. Накинули этот платок сами боевики. У Вас просто претензии я слышал к Аушеву.
— Я не знаю. Я видела, как он зашел в зал. Но мы же все взрослые. Я так думаю, почему именно Аушеву было дозволено зайти в зал? Кто для нас Аушев? Кто он такой? Почему он беспрепятственно зашел и беспрепятственно вышел?
Голоса из зала:
— Он же детей спас.
Потерпевшая:
— А почему ему разрешили?
— Томаева, а что, были еще желающие прийти на переговоры к ним?
— В том то и дело, что не было. Никто не хотел.
— Вы помните, Вы говорили, что много людей сгорели заживо.
— Да.
— Про этот пожар можете поподробнее рассказать? Откуда он был, от чего они сгорели?
— Они были ранены. Они руки тянули.
— Про пожар говорите, про пожар.
— Сгорели они от того, что в углу образовалась дыра, но в какой момент, я не знаю. Потому что взрывы были, все шумно было. И я не видела, в какой это момент произошло. Дыра образовалась в потолке, и оттуда это начало капать, и быстро начала разгораться в эту сторону.
— А была какая-либо возможность предотвратить это?
— Конечно.
— Какая?
— Пожарники. Мой сын, когда мы сидели, говорил: «Почему когда леса горят, поднимают вертолет, и тушат пожар?» Почему у нас не было ни одной пожарной машины поблизости? Это просто представить себе невозможно, как эти люди горели. Вот я ночью сплю, и во сне их вижу. Как женщина сидела без головы.
— То есть, если бы действовали пожарные, то хотя бы часть людей можно было бы спасти?
— Конечно. Они же как мчсовцы получают.
— Когда Вы там, внутри, находились, Вы стрельбу по школе снаружи ощущали?
— Конечно. Чувствовалось, когда снарядом по школе стреляли, потолок рушился.
— А откуда Вы знаете, что снарядом?
— Я так думаю. Потому что, когда стреляли, у нас потолок обрушивался. Лично на меня потолок обрушился. Не именно в спортзал стреляли, но куда-то в другое место точно, и у нас потолок обрушился.
— То есть, какими-то крупными снарядами стреляли по школе.
— Да. Во время этого, так называемого, штурма. Не сразу, но я еще в зале находилась, и еще много людей там находилось.
— А вот Вы не видели, как из огнеметов стреляли?
— Огнемет я видела у того боевика, про которого говорила, что у него борода неестественная.
— Огнемет или гранатомет?
— Ну такая, длинная труба, заостренная на конце. По-моему, гранатомет. Я точно не знаю, но большое оно было. Он вот так прибежал со стороны коридора, забежал в зал с этим и вот так смотрел. Я еще подумала, сейчас выстрелит и все.
— Хорошо. Что это за выстрел был?
— Я не знаю, но это было много раз. Не постоянно.
— Не из автоматов?
— Нет. Что-то больше было, потому что земля этывалась, и потолок у нас обрушивался. Вот такой взрыв был. Я точно помню, что взрыв был сильный.
— В чем Вы видите причины этого теракта?
— Причины, я все таки думаю, один из них, он говорил в одно время: «Террористы, террористы. Какие мы террористы. Почему, когда нас истребляют, у нас война идет, почему эту войну Россия не остановит? Мы тоже хотим жить нормально.»
— Вы говорите о том, что их толкало. А еще какие причины были?
— Они вот так говорили.
— А Вы им не ответили: «При чем тут мы?»?
— Мы не могли такое говорить, нам не разрешали.
— Но боевики понятно. Вы не задумывались о том, как стало возможным такое массовое зверство?
— У меня муж тоже в органах работает. Он очень много лет работает. Постоянно, чуть что, у них усиление. Сутки дежурит, приходит, и снова на усиление. И это все очень долго продолжается. Но коррупция у нас все таки процветает, и мы не защищены. Почему в этот день у школы гаишники не стояли? Их вообще нигде не было. Все заложники говорят, что их там не было. Никто не видел.
— Нет вопросов больше.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— У потерпевших есть вопросы?
— Фатима Келехсаева. Лариса, Вы сказали, что стреляли по убегающим детям. Откуда и кто по ним стрелял?
— Я же говорю, сейчас это здание разрушено. Потом, как выяснилось, это не просто, куда автоматами стреляли, именно в это здание стреляли чем-то другим. И вот с этого здания с двух этажей из окон по детям стреляли. Они бежали отсюда в сторону гаражей. А прям напротив в них с двух этажей стреляли.
— Это снаружи?
— Да, с того здания.
— С какого здания?
— С параллельного здания. Вот спортзал, да, с правой стороны. Но это тоже здание школы.
— Маргиева. Как изменилось отношение террористов к заложникам после ухода Аушева?
— Этот вопрос мне уже несколько раз задавали. Пока он находился в зале, и вообще в помещении школы, ни одного выстрела не было произведено. Это было точно. Когда он ушел, они такие обозленные были. Вот тогда мы уже почувствовали их настоящую злость.
— Еще вопрос. Вы сказали, что Вы опознали Ходова. Как Вы его опознали, они же были изуродованы?
— Когда я приходила в прокуратуру, мне показывали фотографии. И вот в актовом зале лежал вот этот мужчина. Я сначала на лицо посмотрела, я еще даже руку не видела, и сказала: «У него правая рука перевязанная?» Мне сказали: «Да» Тогда они говорили, что это Ходов, в прокуратуре так сказали. А я не могу 100% утверждать, что это Ходов. Потом я видела вырезки из газет. Вроде бы похож, но опять таки, я не знаю.
— Варзиева. Когда у директора спросили ключи, она сразу дала им ключи или спросила, какие.
— У нее была связка ключей, и она их передала. Они у нее ничего не спрашивали, просто попросили ключи. Не попросили, а потребовали.
— Дудиева. Лариса, когда Вы сидели в зале в первый день, рядом сидела женщина, и она опознала одного боевика. Расскажи об этом поподробнее.
— Да, рядом со мной сидела Света Баликоева. Об этом тяжело говорить. Но она не совсем рядом сидела, но ее разговор мне было слышно. И вот она на осетинском сказала: «Боже мой, вот эти два очень знакомых мне лица. Вот этих людей я знаю.»
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Кто такая Света Баликоева?
— Завхоз.
— Она живая осталась?
— Нет, погибла. Если вот это поможет, рядом со мной сидела Лена Чеджемова, она тоже погибла. Она работала в паспортном столе. И вот ее тоже слова: «Боже мой, как мне знакомы эти 2 лица.» По-осетински она тоже это говорила.
— Тоже именно на этих 2?
— Да. В одно и то же время. Я никакие доводы не привожу. Ходили разговоры, что она паспорт им делала. Этого я не знаю. Этого никто не знает. Но то, что я слышала, вот это я и говорю.
— Она тоже погибла?
— Да.
— Дудиева. Каждый год 1 сентября ты приходила в 8.45 в школу?
— Нет, почему. У нас каждый год к 10 начиналось мероприятие.
— А кто вам сказал приходить в это время?
— От соседей я узнала. Я им позвонила и спросила.
— Лариса, еще такой вопрос. Когда начался пожар, прогремел взрыв и ты видела, как там образовалась дыра. Так было?
— Нет, это не после первого взрыва было.
— Нет, но ты говорила, что когда начался пожар, с противоположной стороны образовалась дыра от взрыва.
— Я же сейчас говорила, что взрыва я не слышала. Со всех сторон там гремело что-то. Но вот это образовалось на моих глазах, но шума я не слышала. Но это было после первого взрыва. Именно от этой дыры пожар и начался. В зале, когда взрывы гремели, от этих взрывов ничего не горело. Пожар был именно из этой дыры, в эту сторону.
— Вы говорите, что еще задержали 3 боевиков в черной форме.
— Не в черной форме, с черными мешками на голове.
— Ну, вот я и спрашиваю, с Кулаевым еще 3 задержали. Где эти 3?
— Я Вам уже сказала, что Кулаева я не видела. Я видела тех 3.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Вы у Томаевой хотите спросить, где эти 3?!
— У Кулаева. Вы не смейтесь.
— Никто не смеется. Кто над Вами смеется?! Фамилия?
— Хосраева. Вот ты сказала, что в зале менялось по 3-4 человека, а ты запомнила 7. Это вместе с шахидками 7?
Потерпевшая:
— Нет. Шахидки были только в первый день. Потом они исчезли. Вообще не появлялись.
— И еще. Вот ты говоришь, что в коридоре стояли около 24 боевиков в другой форме, в балахонах. Связь какая-нибудь была между этими, стоявшими в коридоре, и загонявшими вас?
— Когда я спрыгнула с окна, в которое нас загоняли, их не было там. Вы понимаете, что у одних там была задача загнать, а у этих была задача, не пускать нас на второй этаж.
— Больше вы не видели их?
— Я не видела их.
— Лариса, вот ты говоришь, не провоцировали боевиков. Как ты думаешь, что их тогда провоцировало. Почему они себя так агрессивно вели?
— То, что не выходили на контакт. Даже не считали нужным выйти на контакт. А на заложников, что им злиться? Ну, злились они из-за того, что шумно было. Ну а как успокоить такое количество?
— Еще один вопрос. Почему такое количество жертв, как ты думаешь? Кто в этом виноват?
— Наши силовые структуры. Я до последнего верила, что сейчас что-то произойдет, как в фильмах, и в учениях показывали. Что они там с окон прыгают, спасают. А я там ни пожарников, ни ОМОНа не было, никого я там не видела. Никаких попыток спасти этих детей не было.
— Вот ты говоришь, когда вас загоняли, боевики бежали с промежутком метра полтора. Когда ты забежала в зал, там уже был кто-то? Вас кто-то встречал?
— Вы меня невнимательно слушали.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Она уже ответила на этот вопрос.
— Хатагова. Можно спросить, Цалиева отдыхала где-нибудь? Тебе как показалось?
— Нет. Они с сестрой сидели, где дверь.
— Она надолго не отлучалась в другое место?
— Это невозможно было, постоянно за ней следить. Мы видели ее, только когда она вставала. А, отдыхать она отдыхала, но выходила или нет, я не видела. Она спала, да. Она же болеет.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Хатагова, Вы как считаете, она отдыхала?
— Да.
Голоса из зала:
— Мне 56 лет, я вышла из зала никакая, а она бодренькая. Со своим диабетом. – Вот много говорят, что ополченцы мешали военным вы как думаете, они мешали или наоборот
Потерпевшая:
— То, что творилось на улице я естественно не могла видеть. Но внутри и мешать то некому было.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Откуда она может знать, что творилось на улице?
— А почему все время доказывают, что ополченцы мешали военным.
— Но откуда она это может знать?
— Лариса, скажите, боевики в зале в какой день стали снимать маски?
Потерпевшая:
— На второй день.
— А вот Вы говорили про завхоза, что она, якобы, опознала 2. Как?
— Ну, они в первый день не все были в масках.
— А те, кого она опознала, они были без маски?
— Да. Я же не могу что-то от себя добавлять, я просто ее слова передала.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Скажите, а Вы видели тех 2 человек, про которых она говорила?
— Видела. Они низкого роста оба были. По-моему, один из них, это тот, который всегда улыбался, на девочку похож был. А другой, со шрамом.
— Она про них говорила? Кулаев, у Вас есть вопросы к потерпевшей?
— Нет.
— У адвоката?
— Нет.
— А Вы потом этих боевиков двоих опознали?
— Они в таком виде были. Их невозможно было узнать.
— Вы говорили, что боевик в камуфляжной форме на чистом осетинском языке требовал, чтобы оставшиеся в живых вышли из зала. Кто это был?
— Никаких примет не было особых. Голова лысая, какая-то шапочка.
— Шрамов не было на нем?
— Нет, ничего не было.
— Перебинтовано тоже у него ничего не было?
— Нет.
— То есть, это был не Ходов.
— Нет, это точно был не Ходов. Я Ходова хорошо помню. Он ниже ростом был.
— Вы потом этого боевика опознали?
— Нет.
— Нет вопросов у меня. У Вас есть возможность задать вопрос подсудимому.
— Я его в зале так как не видела, я ему ничего не могу сказать.
— Присаживайтесь. Дудиева.
Голоса из зала:
— Она попозже хочет.
— Плохо ей? Томаев. Вы себя хорошо чувствуете? Дать Вам возможность посидеть? Давайте посидите. Томаев, Вы себя нормально чувствуете? Имя, отчество.
— Томаев Владимир Самсонович.
— Число, месяц, год рождения.
— 21 августа 60 года.
— Место жительства.
— Беслан, переулок Школьный, 39.
— Место работы?
— Водоканал, Беслан.
— Владимир Самсонович, Вы предупреждаетесь об ответственности за дачу ложных показаний и за отказ от дачи показаний. Пожалуйста, распишитесь у секретаря. Пожалуйста.
Старший прокурор управления Генеральной прокуратуры РФ на Северном Кавказе Мария Семисынова:
— Скажите, подсудимого лицо Вам знакомо. Вы ранее с ним не встречались нигде?
— Нет, я его никогда не видел.
— Скажите, кто из Ваших близких пострадал?
— Жена погибла. Кудзиева Зинаида Владимировна.
— Сколько лет ей было?
— 42. Дочь, Томаева Марина Владимировна, погибла тоже.
— Сколько ей лет?
— 10 лет.
— В каком классе?
— В 4.
— Они вдвоем были?
— Да, да. Они вдвоем.
— Вам известно в какой день они погибли?
— Обе они 3 погибли.
— Скажите пожалуйста, что-либо Вам известно о действиях Кулаева, вот подсудимого, в отношении заложников там, в школе?
— Нет. Просто я могу только показания давать, и все. То, что видел перед терактом, 28 или 30. Я видел военные ящики, на них сидели люди, человек 6.
— Где Вы ящики видели?
— Возле главного входа. Откуда дети заходят, вот главный вход, там.
— Сколько ящиков Вы видели?
— Ящиков я видел 6.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Томаев, ну тогда Вы начните по порядку. Что Вы там делали, как Вы там оказались, кого Вы видели.
— Это было после работы, я пошел к своим соседям в сторону школы. У меня был вот здесь синяк, я хотел сорвать подорожник, а во дворе нигде не было. Только было там, спуститься через железный путь, я там, по дороге же растет. Вот, пошли мы вместе через школу с Кониевым Ацамазом. И мы видели, как там человек 6 сидели на ящиках. На ящиках, на площадке там сидели. Черненький парень, с круглым лицом он сидел на длинном ящике, ну где-то см 80. А другой ящик на ступеньках, короткий ящик. А остальные ящики все были на полу. Я видел это.
— Это Вы говорите было 28?
— Или по 30. Я точно не помню. Вот своего соседа я спрашивал, он раненый, он тоже был в то время.
— Кониев, да?
— Нет, Цаликов. Он раненый, он тоже был в заложниках. Так он мне говорит, что это было 31. Но я не могу точно сказать, это было 31, или 30, или 29. Но ближе было к сентябрю.
— А вот сосед, с которым Вы ходили, как его фамилия?
— Кониев.
— Вы его спрашивали?
— Насчет чего?
— Насчет числа уточняли.
— Нет, это спрашивал другого, раненого, который находился в то время в школе. Тоже, когда они сидели на ящиках, он тоже был рядом.
— Кто сидел на ящиках, что это были за люди?
— Я не знаю. Я давал показания.
— Но можете Вы обрисовать?
— Ну, круглый. Они были одеты в гражданское. Круглое лицо, черненький парень высокий, лет 26, вот который сидел на длинном ящике.
— Но это местные были?
— Я не знаю.
— Это мужчины были?
— Одни мужчины. Мы их спросили даже по-осетински: «Это что за ящики? » И они ответили, что это их шпатлевка и инструменты.
— Отвечали тоже по-осетински?
— Нет. Мы их спросили по-осетински, они ответили по-русски, что это их шпатлевка и инструменты.
— А Вам что-либо известно, эти люди, которые сидели на ящиках, они к ремонту школы имели какое-либо отношение?
— Это я уже не знаю.
— Скажите, что Вы хотите сказать тем самым, что Вы видели незнакомых людей, сидящих около школы на ящиках?
— Просто я хочу сказать, что все равно было заранее завезено оружие. И еще второй раз я их видел тоже. Это было 22 августа. Со стороны Коминтерна, где железнодорожные пути проходят, там проходит тротуар. И по этому тротуару проходили мы вместе с этим Кониевым, и тоже видели. Человек 6 сидели ночью, это была ночь, где-то пол 11. И сидели там человек 6. И было, примерно, как вот этот ящик, чуть побольше, и высотой точно такой же. И был накрыт белым целлофаном. Эти целлофаны потом валялись на второй день в школе.
— Во дворе школы?
— Нет. Вот где срубленные деревья, со стороны Коминтерна.
— На улице?
— Да.
— Это было ночью, пол 11. точно помню. Это было число 22.
— Кроме того, что сидели, еще что-то они делали? У них было что-то в руках?
— Нет, только сидели. Потом идем дальше, и дошли до столовой. И до столовой когда дошли, я увидел, как там стучал парень на крыше. Парень или кто, я не видел, но кто-то стучит на крыше. Видимо что-то пробивал ломом или что-то. Я видел, как оттуда кирпич упал целый, прямо вот с карниза.
— Это в ночное время?
— Пол 11 вечером.
— Скажите, Вы эти свои наблюдения кому-либо рассказали?
— Честно сказать, нет. Я думал, там ремонт идет. Даже тот парень. Который со мной находился, он даже сказал так: «Сколько день осталось, уже мало. Успеют этот ремонт сделать или нет?»
— И потом еще 1 сентября тоже пошел через первую школу на работу. И я видел, где столовая, последнее окно, как туда входили человек 6 в камуфляжной форме.
— В какое время это было?
— Утром пол 8. Там я видел 5-6человек входили. Я думал, это ОМОН опять проверяет школу. Со стороны столовой последнее окно класса.
— Вам известно, что утром школу посещал преподаватель физкультуры, он находился в зале какое-то время. Знаете об этом? И он никого не заметил.
— Нет.
— Нет вопросов у меня.
Заместитель генерального прокурора России на Северном Кавказе Николай Шепель:
— Пожалуйста скажите, 1 числа Вы где были?
— Я пошел на работу. И потом пошли выстрелы, так близко, метров 50 может. И я видел вот эти выстрелы, я думал, что это праздничные выстрелы. Потом прибежал в школу тоже со стороны Коминтерна, пока там было очень мало народа, мало милиционеров. Там было большинство гражданских.
— Это по времени сколько было?
— А это я уже не помню, но это было где-то, не могу сказать но Уром это было все.
— Вы 1, 2, 3 где находились?
— 1, 2, 3 я находился возле школы, рядом совсем.
— Вы знали, что там Ваша жена и дочь.
— Да, да. Я 3 дня не ушел оттуда.
— Расскажите, что Вы наблюдали?
— Что я наблюдал. Смотрел, как там стоят ребята. Какие-то там движения, ОМОНовцы.
— В каком месте Вы были там?
— Там, где мельница. Все 3 дня я там был.
— Там ближе не пускали.
— Ближе совсем рядом был первый день. Там вот угловой дом, когда выстрелили. Вот в то время.
— Там было оцепление. Военные или милиционеры?
— Тогда еще не было. А потом было оцепление уже. Я даже один раз хотел подойти как-то ближе к школе, и не пустили.
— А 3 числа, когда взрывы произошли, Вы где были?
— Тоже в том же месте.
— Помните, по времени, когда взрывы были?
— Точное время не помню. Это было днем, конечно я там был. Одного раненого вынесли мы прямо с угла и пронесли до училища.
— Вы тогда тоже подбегали туда?
— Да.
— Вы когда нашли своих жену и дочь?
— 3 числа. Дочку я позже нашел. Я похоронил чужую. Я вот соседкину дочку похоронил.
Заместитель прокурора РСО-Алания Аслан Черчесов:
— Владимир, скажите, с кем Вы были 28?
— С Кониевым Ацамазом, не Ацамаз, Таймураз зовут его.
— Адрес есть его у Вас?
— Там рядом, 37 корпус.
— На Коминтерна?
— Нет, переулок Школьный, 37.
— А 28 и 22 августа Вы одних и тех же людей наблюдали?
— А это было ночью, я не видел, кто там сидел.
— Подозрение они у Вас вызвали?
— Я не знаю, пол 12, что было там внутри я не знаю, но накрыто было целлофаном. А то, что я видел 30, это были точно военные ящики.
— 1 сентября Вы видели людей. Это в какое время было?
— Пол 8 утром. Подумал я, что опять проверяет ОМОН. Если бы я знал, конечно бы об этом сообщил в милицию.
Таймураз Чеджемов:
— Скажите пожалуйста, штурм примерно во сколько начался? Что собой представлял штурм. Вы взрывы услышали, да?
— Я все слышал.
— Расскажите.
— Как я думаю, хотя я не военный…
— Не как Вы думаете, а что Вы видели.
— Я видел, как со всех сторон стреляли. Кто в кого стрелял не понятно было. Это не штурм. Штурм делается совсем по другому.
— Расскажите как было, потом расскажите, как надо было. Взрывы слышали?
— Да, сперва я слышал взрывы какие-то вот не такие. Потом опять какой-то большой взрыв я слышал. Потом уже выстрелы пошли. Потом опять вот это. Потом через некоторое время я добежал до школы, и там уже вынесли одну женщину раненую. И они зашли обратно в школу, а мы ее взяли, и донесли до училища.
— Что собой представлял все таки штурм. Вы видели, кто по школе стрелял? Солдаты, офицеры, ОМОНовцы, граждане.
— Но это все же видели.
— Я Вас спрашиваю
— Видел. Что рассказать. Одни бежали в школу.
— Кто одни?
— Откуда я знаю?! Все в форме. Одни бегут в сторону школы, другие со школы обратно.
— А граждане простые были?
— Около школы?
— Вот в этом штурме.
— Нет, я не знаю. Рядом с мной были одни военные. Даже взвод бежал ко мне навстречу.
— Это военные бежали?
— Да.
— А еще не военные бежали?
— Нет. Нас было там 4, я не помню. Добежали до школы, взяли раненого, где крайней дом, Гагиев там живет. И этого раненого донесли до училища. Когда несли до училища, нас встречает целый взвод. И нам приказали стоять, и мы стояли. Там раненый, кровь течет, я говорю: «Пропустите нас.» Один из них кричит: «Перекройте их!»
— 3 числа Вы видели как школа горела?
— Не видел я.
— Нет у меня вопросов.
Юрий Ткаченко:
— Владимир Самсонович, Вы видели, что там танк, стреляли гранатометы и огнеметы.
— Я танк не видел честно сказать. Но из 5-этажек стреляли, это точно. Там не дойдя до угла, видно 5-этажный дом, там что-то летит.
— А можете сказать, что это было?
— Нет, я не могу. Это был гранатомет или что-то, я не могу сказать. Я знаю, что оттуда стреляли просто.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— У потерпевших есть вопросы?
— Владимир, а можно Вас спросить, вы сказали, что возле школы стояли ящики. А Вы не обратили внимание, там школа открыта была?
— Двери были открыты. Обе двери.
— А Вас не удивило, что уже конец каникул. Зачем там шпатлевка.
— Это тоже нет. Я даже не подумал. Я думаю, может военную подготовку проходят, и для этого они несут там. Может учебные там гранаты, или что-то там, оружие, я не знаю.
— И вот еще такой момент. Я могу дополнять, что до этого сказано, и в прокуратуре тоже это было сказано. Расскажи, как наш сосед представил Ходова.
— Тогда я с кем находился. Со мной был Хусаев и Гаппоев Русик, тоже пошли. И дошли до школы, и там нас встречает наш сосед Дигуров Валерик. И с ним еще был один парень высокого роста, худощавый. И он сказал, что этот парень в этой школе учился, и что ему приятно видеть эту школу, что он давно здесь не был, и он что-то принес. Там водка, там закуска была, я не знаю. И говорит: «По 50 грамм пойдемте, выпьем вместе.» Но мы отказались.
— Фамилию как назвал.
— «Ходов, - говорит, - он давно учился в этой школе.»
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Скажите, все таки, Томаев, что за ящики вы видели, по длине, по высоте, количество, почему Вы решили, что они военные?
— Потому что такие ящики, я еще служил во внутренних войсках в Нижнем Тагиле, в войсковой части 3280, и служил в войсковой части 3256. и такие ящики я еще видел только тогда, когда служил 25 лет тому назад.
— Если Вы даже помните номер войсковой части, то Вы наверное должны знать, если Вы эти ящики видели, что в этих ящиках. Не шпатлевка?
— Конечно не шпатлевка.
— Вот почему тогда у Вас это не вызвало какое-то беспокойство.
— Знаете почему, потому что я думал, в школе проходят военную подготовку. И как-то я вот это оставил так.
— Сколько было ящиков?
— Ящиков было не меньше 6.
— Размеры какие были ящиков?
— Был ящик длинный. Вот, который был на площадке, на самом верху, сидел молодой парень.
— Они друг на друге были, ящики.
— Нет.
Голоса из зала:
— Ты же знаешь.
— А кого я знаю, если у меня нет свидетелей.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Подождите Томаев, Вы на мои вопросы ответьте. Вы сказали, что они лежали так.
— Да. Один был на площадке, другой был на лестнице. Остальные 3 или там 4 были на земле. Я не знаю, может их было 5. Точное количество я не могу сказать.
— У Вас какое мнение создалось, их выносили или заносили?
— На них сидели только, и все.
— каждый сидел на одном ящике?
— Да, каждый сидел на одном ящике. Там могла видеть их еще женщина, которая находилась в то время возле крана с веником и ведром. Могла видеть их и Залина.
— А что за женщина? Подождите.
— Н знаю, рыжеватая какая-то. Я помню. Даже увижу сегодня, я могу сказать, что это она. Я это все рассказывал в ФСБ. А еще могла видеть их Залина Левина. Она тоже находилась рядом, она играла с внучкой. Многие их видели. Вот Цаликов мог видеть их. Мог видеть их Ноха сын, как его, Казик. Вот все, кого я там. А то, что…
— Подсудимый, у Вас есть вопросы?
— Нет.
— У адвоката?
— Нет.
Заместитель прокурора РСО-Алания Аслан Черчесов:
— У меня есть. Скажите, вот эти люди, которые могли их видеть, они там находились?
— Они находились от ящиков в метрах 6. Вечером пол 8 или в 8.
— И никто из них не поинтересовался, что это за ящики?
— Но они дети, несовершеннолетние, подростки.
— Если бы в них было что-то криминальное, в ящиках, а дверь в школу была открыта, возможность была их занести за дверь?
— Да. Может они кого-то боялись пока, я не знаю, почему там сидели.
— Томаев, вы можете задать вопрос подсудимому. У Вас есть вопросы?
— У меня к нему просто, его брату сколько лет. Я просто перед терактом, я каждый раз проходил через школу, я каждый раз встречал там мужчину 52 лет. А я про руку не помню, но он был худощавый, небритый, сутулый. Это его брат или нет? И перед терактом был он еще в Беслане или нет.
— Подождите, давайте на первый вопрос. Поняли вопрос, Кулаев?
Нурпаша Кулаев:
— Ему 32 года был, 1973 года. Он в Беслане в то время не был, он постоянно в Ингушетии жил.
— А с вами был еще худощавый, лет 52?
— Лет 50 я никого не видел. Лет 40 там был.
— Но он худощавый?
— Здоровый, высокий он.
— Он постоянно находился в школе, целое лето почти.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— И что, тоже не вызвал подозрение?
— Ну, нет.
Голоса из зала:
— Почему у него должно быть подозрение. Директор там для этого была.
— Томаев, у Вас есть еще вопросы к Кулаеву?
— У меня нет вопросов.
— Присаживайтесь, Томаев. Перерыв до 15 часов.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Дудиева. Дудиева, Вы в состоянии?
— Да, я почитаю, что написала.
— Вы читать будите?
— Если можно. Можно?
— Имя, отчество.
— Дудиева Фатима Михайловна.
— Число, месяц, год рождения.
— 1 ноября, 59 года.
— Место жительства.
— Беслан, Коминтерна, 52.
— Место работы.
— Правобережный РОВД.
— Кем Вы работаете?
— Старшим инспектором подразделения по делам несовершеннолетних. ПДЕ.
— Фатима Михайловна, Вы предупреждаетесь об ответственности за дачу ложных показаний и за отказ от дачи показаний. Пожалуйста, дайте суду подписку. Пожалуйста.
Старший прокурор управления Генеральной прокуратуры РФ на Северном Кавказе Мария Семисынова:
— Фатима Михайловна, посмотрите на подсудимого. Знаком он Вам?
— Не видела. Нет. На него немного кто-то был похож, который выпускал детей попить воду. Но это не он. Вот говорили, что это он, но это не он.
— вы также находились в числе заложников.
— Да, 3 дня.
— Расскажите пожалуйста, вот как вы оказались там, в школе. И о тех событиях, которые происходили.
— 1 сентября 04 года по расчету сил и средств была направлена в среднюю школу №1 для обеспечения охраны общественного порядка при проведении Дня знаний.
— Извините, сразу скажите, с Вами еще кто-либо должен был пойти?
— Со мной Рамонов Алан.
— Он находился с Вами или нет?
— Я одна пошла туда, может он потом пришел, Я не знаю. Как я попала к 9 часам в школу. Мы спустились на развод, я где-то без 20 восемь была на работе. И где-то 15-20 минут, ближе к пол 9 спустились на развод во двор. Смотрим, дети с цветами, с родителями идут в школу. Мы поинтересовались, спрашиваем друг друга, почему они так рано идут в школу. Тогда начальник подразделения по делам несовершеннолетних с дежурной части позвонила в среднюю школу, к Цалиевой, к директору. Директор подняла трубку, она ей ответила, что у них линейка начнется в 9 часов. Я, когда развод закончился, она вышла, и объявила всем, что в 1 школе начнется линейка в 9 часов. Я поднялась, взяла свою сумку, пакет в кабинете, на втором этаже, и спустилась вниз. И кто-то из наших сотрудников куда-то хотел поехать, я ему говорю: «Отвези меня тоже в школу.»
— А это далеко было?
— Не далеко, но он выезжал, потому что мы не знали, что в 9 часов начнется линейка. Я еще про себя подумала, чтоб не опоздала. Когда зашли во двор…
— Во сколько Вы прибыли в школу?
— Где-то было без 10 девять. Я на часы не посмотрела, точно не могу сказать, но 9 не было. Когда вышли, сели в машину во дворе на плацу с сотрудниками ГИБДД развод проводил командир взвода Баразгов Борик. Мы мимо них проехали, мы еще там оставили их, он развод проводил с ними. Но потом он мне говорит, что их на трассу отправляют, кто-то должен проехать. Приехала я в школу, и во дворе, мы со стороны Корпусов, я зашла. И ни одной машины там не было, и во дворе людей тоже не было. С другой стороны, со стороны железной дороги тоже машин не было. Я еще думаю, что-то они долго, про себя так подумала, долго собираются. Я зашла в школу, там были уже первоклассники, на первом этаже. Я обошла классы но в коридоре подозрительных людей я не заметила.
— Вы все классы обошли?
— Первые, там на первом этаже. Поздравила преподавателей, детишек, и вышла в коридор. Люди начинали собираться.
— На второй этаж не поднимались?
— На второй этаж я не поднималась. Потом уже часть людей выходили на улицу, а часть людей внутрь уже не заходила, сразу на линейку. И когда большая часть людей уже вышла, и там еще на втором этаже, и первоклассники не полностью все вышли на линейку, и в этот момент я получила информацию…
— От кого?
— От родительницы.
— Назовите ее.
— От Чеджемовой Инги.
— Какую информацию?
— Информация, что, она что-то быстро зашла в школу, я у выхода стояла, она мне говорит: «Вот, где школа начинается, со стороны железной дороги, по улице Коминтерна стоит подозрительная машина КАМАЗ.» Я про себя подумала, я мимо по улице Коминтерна всегда прохожу домой. И всегда КАМАЗ стоит напротив Гуровых. Я про себя думаю, может этот тот КАМАЗ, но все равно посмотрю, что за машина. Я вышла, не дошла до железных ворот. А напротив лестниц стояла машина «ГАЗель» завхоза. И не дошла до железных ворот, как раздался какой-то подозрительный сигнал. Медленный такой, типа сирены. Не от машины сигнал был. Я посмотрела в сторону машины, может кто-то знакомый мне сигналит. А когда посмотрела, и в машине никого не было, я тогда сразу заподозрила, что здесь что-то не то. Я побежала на второй этаж. Как только хотела схватить трубку, меня окружили где-то 9-10 боевиков в светлой камуфляжной форме и сказали: «Ментовская, куда ты хочешь позвонить? Это вам уже не Норд-Ост будет.» И я при них же ору, кричу: «Звоните на 02!» И тогда…
— Вы были в форме?
— Да, я в форме была. И тогда мужчина взял сотовый и сам, я поняла, что он звонит на 02. И тогда один из боевиков прикладом автомата выбил его трубку на пол. Стали нас оттуда выгонять. С учительской, и приказали спуститься вниз. И когда спустились, оттуда с улицы тоже загоняли людей. А входившие боевики с ними здоровались, с теми, которые меня окружили. Они здоровались, обнимались и показывали, вот видимо, что у них отлично все получилось. Я заметила в коридоре, идущем в столовую, в спортзал, через каждые 3 метра я заметила в черном халате, такие с длинными волосами, точно не могу, вот халат заметила, и в темной камуфляжной форме вдоль стен стояли боевики. И когда загоняли нас в спортзал, слева находится душевая, там дверь была открыта, я забежала туда. Загоняют людей, сосед оказался рядом со мной, Гокоев Станислав. Я ему говорю: «Стас, дай мне свой пиджак.» Я тогда быстро переоделась, там в душевой, положила рубашку в пакет. И всех загнали в спортзал. Приказали всем сумки, сотовые телефоны бросить в один угол. Что мы и сделали. Потом приказали сесть. Мы расселись все. Потом боевики зашли в середину, и кто-то из них спрашивает, что где директор? Она встала, и просили они у нее принести ключи.
— От чего?
— Не знаю, просто сказали, я слышала, ключи. Она встала и кого-то из женщин звала, по-моему, я не помню, кто-то, Баликоева, завхоз. И они тогда взяли ключи и вышли.
— Через 10 минут все свое хозяйство заносили. Суетились, они нервничали, может боялись, что их возьмут врасплох. Старшеклассники помогали, мужчины помогали им.
— Хозяйство, вы что имеете ввиду?
— Вот, катушку, самодельные взрывные устройства, ящики какие-то заносили. Потом я видела канистры занесли, где-то 5 насчитала, серебристого цвета. Очень много оружия.
— Канистры с чем были?
— Мы не знаем. Я про себя подумала, что наверное нас сжигать будут. Все мы, вот и рядом сидящие женщины говорили, что наверное нас будут сжигать. Одна канистра была рядом с боевиком, который сидел на взрывном устройстве. Она рядом была, а другие отнесли в сторону тренажерного зала. Когда все развесили, где-то 1,5- 2 часа они развешивали это все, с одного конца в другой, вдоль стен натягивали растяжки, взрывчатку, бомбы, обмотанные скотчем. Когда все развесили Полковник, вот бородатый главный их, он посмотрел на всех, и говорит: «Я очень люблю детей, но мою семью тоже уничтожили.» Потом Ходов зашел в середину и говорит с такой насмешкой: «Если бы вы знали, как мы сюда добрались. За 20 000 долларов ваш осетин вас и продал.» Ходов вот так сказал. Потом после этого Цалиева вставала, директор. В первый день давали воду, Цалиева встала. Но она часто выходила. Но в первый раз, когда она вышла и зашла, и говорит: «Правительство делает все возможное для нас, чтобы нас освободили.» И мы как-то понадеялись очень, когда она так сказала. А потом, второй раз она когда вышла с детьми Мамсурова, нет, Ходов постоянно ходил и кричал: «Вы никому не нужны. Вы правительству не нужны. Вы Дзасохову не нужны. Вы его избирали, вот вам результаты.» Постоянно он вот это повторял. А другой террорист говорил: «Мы не террористы, мы борцы за свободу, мы хотим, чтобы в Чечне война прекратилась. Вывод войск из Чечни.» И еще прозвучала такая фраза, что «наши сидят в ваших тюрьмах, с вашего аэродрома нас стреляют.» Такую фразу я слышала. Потом там один боевик был, он все время улыбался детям. Они наверное думали что он добрый, поднимали руку и просили: «Можно выйти попить?» И он отпускал. Они там столпились. И потом забежал Полковник и спрашивает у детей: «Кто вас выпускает?» Они показали на него, и его потом вывели из зала. Потом уводили с собой детей Мамсурова, мать прокурора, и еще одну женщину. Но она сама сказала, что у нее родственник в правительстве. Вышли, и что-то их долго не было. И когда они зашли, я по выражению лица заметила, что у них что-то не получилось. И Цалиева объявила: «Вот, мы не можем дозвониться, связи нет, никто трубку не берет.» А после этого они вообще стали жестче к нам относиться, и опять начинали: «Вы никому не нужны, вот вам результат.» И постоянно вот это повторяли. Ходов то пускал детей…
— Скажите, это все было в первый день?
— Это было в первый день. Перебили меня.
— Ну, успокойтесь. Ходов, это, потом поручил, приказал Мамитоой Ларисе, чтобы по 5 детей она выводила. Дети что понимали, одни и те же выходили, до многих вода не доходила. Выходили, и опять, когда толпа собиралась, Ходов то выпускал, то нет. И Лариса умоляла его: «Можно, вот это последняя партия. Давай, выпусти.» Потом выпускал, и как-то. И он это заметил, что выходят одни и те же. Из-за этого тоже нервничал. Но дети что понимали. А в первый день они занесли несколько ведер сами. Потом Лариса заносила ведра с водой, и замачивала, туда бросала майки, колготки и кидала детям. Вот теснота, жара создавали Невы носимую обстановку. И родители успокаивали своих детей, и каждое успокоение создавало шум. Ходов говори: «Шум детей нам не мешает, взрослые пусть не разговаривают.» Но если ребенок на руках у матери просит воду, как вот. Потом на второй день утром еще дали немножко воду. И перед тем, как зайти Аушеву, зашел Полковник, еще несколько боевиков и говорит, он предупреждал: «Не разговаривайте, ведите себя хорошо, будите задавать вопросы. Сейчас зайдет нами многоуважаемый человек.» Вот зашел ими многоуважаемый человек в черном капюшоне, в халате, а, плаще, и посмотрел, поздоровался. Но я точно не могу сказать, кому-то, а, и сказал: «Сейчас поговорим», и сразу вышел. Но, по-моему кому-то из боевиков сказал: «А ты что здесь делаешь?», и вышел. У них лица так сияли, когда он зашел. А когда его проводили, уже агрессия. И когда уже зашли через некоторое время Полковник начал кричать: «Больше уже никто не выйдет воду пить. Краны перекрыты, вода отравлена» и не пускали уже воду пить. А Ходов постоянно повторял: «Никому не нужны, Дзасохову не нужны.» И вот это слушали. Снаружи их видимо кто-то информировал, и они знали: «Вот, он сидит в штабе, о вас никто не заботиться.» Мы заметили, что кто-то их информирует оттуда. Потом еще что я заметила, со стороны тренажерного зала заглядывал в спортзал в форме усатый, в милицейской форме, но в зал не заходил. Я это 2 раза заметила, вот заглянет так, но в зал не заходил. А, что я еще забыла сказать, это вначале надо было. Когда уже минировали зал, туда зашли 2 шахидки в середине, обыскивали телефоны. И предупреждали боевики: «Не дай Бог, если кто-то наберет, сразу же расстреляем.» Эти 2 шахидки они обыскивали, вывели где-то 14-15 мужчин. Среди них был Цаллагов Тимур, я это заметила. В первый же день его убили. Потом зашли смуглые 2 шахидки еще. Так, удивленным взглядом посмотрели, когда в зал зашли. Я про себя подумала, что наверное они не ожидали, что столько людей и детей, сразу по лицу видно было. И они не прошли туда, а сразу вышли. И в этот момент тоже зашли 2 парня молодые, в кожаных куртках, вот раньше что, с карманами. Ни в коротких, а в кожаных, в коричневых. И так посмотрели тоже в зал, и тоже сразу вышли. Я больше их не видела. Потом, через некоторое время произошел сильный взрыв в коридоре.
— Это в какой день?
— И когда вот оттуда тоже заходили люди, вот кто видимо вышел пить воду, и говорили, что шахидка взорвалась, а от осколков другая. Вот это я слышала. Шахидок я после этого не видела, ни одной. И вот этих 2 парней, они были без масок, в гражданской форме. Но они периодически заходили, они переодевались, и форму одежды меняли. Потом для утешения, это тоже хотела сказать, когда сильный шум был, для утешения они постоянно стреляли в воздух. Вот под конец дети уже не могли.
— Это в зале?
— Да. Постоянно стреляли в воздух. На 3 день Ходов зашел, я сидела, вот как нас загнали, со стороны душевой слева мы сидели. И Ходов нам приказал, чтобы дети продвинулись ближе к дверям, а женщины назад чтобы продвинулись. Мы подумали, что детей будут отпускать, обрадовались. И пересели, один в 9 классе учиться мальчик не пересел, он ему говорит Ходов: «Иди, пересядь к взрослым.» Он ему отвечает: «Это мое место.» Тогда он прикладом автомата ударил его, и заставил пересесть к взрослым. Пересели, проходит время, я про себя думаю, здесь что-то не так, наверное не отпускают детей. Я еще его просила: «Можно к детям пересесть?» н мне ответил грубо: «Нет!» Тогда я уже не стала просить. И когда мы пересели, они принесли гвозди, молоток. И Ходов нам говорит: «Вот эта часть, - где мы сидели, - пусть пересядет.» Где большая часть сидела. А между заложниками проходили провода, бомбы на стульях лежали, и мы пересели, где больше людей. Он говорит: «Именно вот эта часть, - вот показывает, - пусть пересядет туда, где большая часть» Окна наши выходили во двор. И после этого они начали с пола доставать бомбочки и под окнами начали развешивать. Потом через некоторое время, уже не могли сидеть, я вот так сделала руку, вот так посмотрела, где Ходов стоял, и в этот момент сразу, как будто вот в окно камень кинули. Такой дикий какой-то вот выстрел был. Я почувствовала, что этот выстрел был извне. Потому что, вот так посмотрела на него, вот так хотела облокотиться, так посмотрела, и сразу, и кровь течет. И крутило мою руку. И почувствовала, что стекла полетели, шум стекол тоже слышала. Вот когда камень бросают в окно, это же звук совсем другой был. Когда второй взрыв был, третий уже был какой-то глухой. А вот это вот, бросили в окно камень, и какой звук бывает, вот такой. И потом смотрю, вот так кровь течет. До меня как-то не доходило, что это. Мы не думали, что взрывы будут. Второй взрыв был не сразу, через 2 минуты. И хотела, вот стемнело в зале, никого уже не видно было. И хотела встать, и осколок попал в левое плечо. Но это я не так почувствовала, как вот это. И упала, ничего не видно было. Третий взрыв тоже был не сразу. После третьего взрыва все, началась вот эта беспорядочная стрельба автоматами. Дети кричали. Я вот этот крик еще слышала, я думала, наверное выбежали. И лежу, и сразу почти мало времени, сразу я заметила, а почему потолок так быстро обрушивается. Потолок обрушился на нас, и куски горящей крыши падали на нас. Мы оказались под обломками. Оказались под обломками и дети рядом, смотрю, не могу и детям помочь, не могу руки поднять, и встать не могу. Потом лежу, в ту сторону нагнулась, лежу 2-3 часа. смотрю, огонь, все горит, и про себя думаю, а где же эти пожарники, почему не тушат. И тогда кто-то звал меня по имени 2 раза. И посмотрела в сторону окна. Смотрю, под окнами присел прокурор района Батагов Алан. Он мне машет рукой. Ну, я пыталась, не могла двинуться. И он тогда ко мне подбежал, схватил за руку, и меня потащили через тренажерный зал, на скорую. Отвезли в бесланскую больницу, а потом в город Владикавказ.
— Вы все рассказали, что хотели?
— Да, вроде бы.
— Фатима Михайловна, давайте некоторые моменты уточним. Вы сказали, от родительницы получили информацию о подозрительной машине. Как она Вам сказала, одна машина на подозрении у нее была, или сколько?
— Она видимо опаздывала, спешила, с детьми она была. Я заметила, она быстро идет. И вот в это время она мне сказала. И я еще про себя думаю, но все равно вышла. Машина КАМАЗ, она мне так сказала. Я ей потом еще звонила: «Инга, - говорю, - ты наверное не разбираешься.» «Да, - говорит, - я не разбираюсь в машинах.»
— Вот эта машина КАМАЗ, Вы ее видели потом. Вы же пошли посмотреть.
— Нет, я же говорю, я даже до ворот не дошла. Но там уже было очень много легковых машин.
— Но Вы ее не видели, да?
— Нет, я не дошла. Я хотела посмотреть, но не дошла. Как раздался такой медленный сигнал какой-то.
— Понятно. Скажите пожалуйста, она говорила только об одной машине КАМАЗ?
— Она мне так сказала, что подозрительная машина КАМАЗ стоит. И сразу когда она про КАМАЗ сказала, я еще про себя подумала, этот КАМАЗ недалеко там, это КАМАЗ Дигуровых.
— Скажите, Вы пришли в школу Вы сказали около 9. Вы в здание школы заходили?
— Да, да, я зашла.
— На каком этаже Вы были?
— На первом этаже я была.
— На второй этаж поднимались?
— Я на второй не поднялась. Но там видно было, что там учащиеся, старшеклассники. Когда меня уже, я туда побежала звонить, старшеклассники там еще были. Не все вышли на линейку.
— Когда вы побежали звонить, Вы же говорите, что там Вас уже встретили. Вы на второй этаж бежали?
— Да, на второй.
— А на первом этаже не было телефона?
— Не было. Я на второй этаж побежала. Вы говорите, что там уже были боевики. Откуда появились они там?
— Да, я хотела схватить трубку, он оттолкнул меня. Я хотела вот так схватить, они меня окружили уже.
— Понятно, но они на втором этаже как оказались?
— Ну, как оказались?! Они с ночи все там были.
— Вы так считаете?
— Я так считаю. Потому что я один единственный раз вышла, когда Ходов сказал: «Пусть женщины выйдут.» Детей пока не пускали, женщин. Я тоже думаю, один раз выйду, я за детей тоже боялась, вдруг меня заметят, и расстреляют нас всех. И лишний раз я не выходила вообще.
— Вы говорите, занесли канистры. В канистрах жидкость была?
— Ну, вот они носили, не знаю. Мы про себя подумали, я, например, подумала, что они нас сжигать будут.
— Но прозрачные канистры?
— Серебристого цвета.
— Чем были заполнены не видно?
— Нет.
— А сколько было канистр?
— Я 5 насчитала. А в коридор, когда уже вышли, я боевиков считала. Их было где-то 12. еще заметила, мы вечером, там матрасы с замками тоже были, боевики лежали.
— На матрасах?
— Да.
— А где матрасы лежали?
— Вот так вот в коридоре.
— Так они с собой их что ли привезли?
— Ну вот так. Как можно с собой все это принести? Там столько оружия заносили, что я не знаю, как можно на ГАЗ-66…
— Какое оружие Вы видели у боевиков?
— У боевиков я видела автоматы, взрывные вот эти, самодельные, очень много их было, обмотанные скотчем. Потом ящики заносили, я точно не помню, ящики, я от переживания может, наверное, все не запомнила.
— А что в ящиках заносили.
— Они доставали оттуда что-то. Я, честно сказать…
— Что-то, имеете ввиду, оружие?
— Да. Вот когда минировали уже зал. Просили старшеклассников и мужчин.
— Скажите, это минирование происходило на Ваших глазах, Вы видели, да? Что собой представляли вот эти самодельные взрывные устройства?
— Они были вот продолговатые, вот такие, обмотанные скотчем коричневым, очень много. Они их в кольца баскетбольные кинули, туда.
— Скажите, перед тем, как произошел взрыв, дополнительное минирование зала происходило?
— Дополнительное, нет. Я то, что заметила, что принесли молоток, и с пола доставали, вот проходили же между заложниками эти, провода и бомбочки. И вот когда он нам сказал, что вот эта часть пересядет, большая часть, тогда они начали под окнами развешивать вот это. Это когда я уже увидела, я подумала, что здесь что-то не то.
— Скажите, сколько раз выводили мужчин?
— Мужчин много раз выводили.
— В какой день? В первый день выводили?
— В первый день не очень много выводили, они им помогали. Они заносили стулья и столы, и в кольца эти вот сложили, бомбочки.
— Но в каком количестве выводили мужчин?
— Где-то 8-9 если не больше.
— И 8-9 заходило?
— По возвращении количество уменьшалось.
— А куда девались те, которые не возвращались?
— Сказали, убивают. Там тоже я слышала, стрельба шла автоматная.
— Стрельба где шла?
— Вот, где-то слышно было в коридоре.
— Скажите, кто-либо говорил о том, что там откуда-то из под пола доставалось оружие кем-то. Вы таких знаете заложников?
— Когда этот зашел, Михайлов, по трудам, он был испачканный. И рядом с кем сидел, его спрашивают: «Почему ты такой грязный?» И вот это я не видела, но слышала, знакомая рассказывала. «Он зашел, - говорит, и мы спрашиваем, почему ты такой грязный? Если бы, - говорит, - вы знали. Мы оружие доставали.»
— Откуда?
— Из под пола сказала.
— В каком помещении?
— Помещение я не знаю. И когда видимо боевики на него смотрели, он им говорит: «Потом расскажу.» Видимо наблюдали за ним.
— Вам кто сказал об этом?
— Мне сказала, ой, я не могу вспомнить. А, Дзебисова Светлана, я вспомнила! Я со Светой разговаривала по телефону, она мне сказала.
— А Дзебисовой кто сказал
— Михайлов сам, потому что они рядом сидели.
— А в каком помещении он доставал, он не говорил?
— Может она мне и сказала, но я как-то вот.
— Понятно.
— Но, когда она уже сказал, что он грязный, я как-то думаю, значит, оружие там внутри было. И я уже не расслышала, откуда. Главное, она когда сказала, что вытаскивал, и потом же его убили. Видимо боевик за ним наблюдал, и он сказал, что потом расскажет.
— Какие повреждения Вы получили?
— Я получила огнестрельный перелом 4-го пальца правой кисти. Огнестрельное осколочное слепое ранение левого плеча с контузией лучевого нерва.
— На излечении в стационаре находились, да?
— Я месяц пролежала в городе. Потом по вызову, вызов дали из Москвы, и по вызову поехала в госпиталь туда на месяц.
— Вот в самом начале Вы свой рассказ начали с того, что 1 сентября по расчету сил и средств вы пришли в школу, и должны были находиться там. Скажите, вот когда шел этот расчет сил и средств, должны ли были быть у школы автомобили, машины то есть, с работниками милиции?
— Да. Как вот в этом году было, такого не было. Всегда стояли напротив интерната, в 3, 4 местах, со стороны железной дороги.
— Как работнику РОВД, я еще такой вопрос Вам хочу задать. Скажите, была информация, что ожидается какое-то нападение боевиков?
— Я месяц исполняла обязанности начальника подразделения по делам несовершеннолетних. Начальник была в отъезде. 1 я где-то без 20 восемь пришла, но на планерку, может быть, я думала, она не вышла, она в отъезде была, ее там не было, она задерживалась. И как раз она тоже вышла. 1 сентября она сама зашла уже на развод к начальнику. Единственное они вышли, и нам сказали туда спуститься.
— Фатима Михайловна, Вы мой вопрос не поняли.
— Я сейчас скажу, я поняла.
— Задолго до 1 сентября вам доводили до сведения…
— Я сейчас расскажу. Когда я на планерки ходила, у нас новый начальник был, Айдаров. И он всегда нам говорил: «Они могут к нам пробраться.» Он постоянно, каждый день предупреждал начальников, заместителей. Каждый день об этом он говорил.
— О чем?
— Что боевики могут к нм прорваться. Вот это вот он, и заместителей предупреждал постоянно. Но усиление когда тогда сделали, мы думали, они нам сказали, вот такая информация была, что из-за выборов. В Чечне были выборы.
— А вот усиление какого числа было?
— Усиление было где-то с 20 августа.
Голоса из зала:
— Мая, июня.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Ну, подождите вы что, работники милиции что ли.
Старший прокурор управления Генеральной прокуратуры РФ на Северном Кавказе Мария Семисынова:
— Фатима Михайловна, помните…
— Я больше ничего не могу вспомнить. Но я же исполняла обязанности. И начальник отделения нам всегда говорил: «До меня, чтобы никто не уходил с работы.» До 10 и до 11 мы работали.
— Можете вы сказать, почему в тот день, 1 сентября не оставили 1 или 2 машины возле школы?
— Ну сказали, что вечно не хватает людей. А трассу надо обеспечить, будет проезжать какое-то высокопоставленное лицо. Они до сих пор не могут разобраться, кто должен был проехать.
— И где машины должны стоять в этом случае, на трассе, что ли?
— Вообще машин не было уже. Когда я зашла во двор, там гаишники только были вот эти, с кем развод Баразгов проводил. Мы мимо них проехали, и все.
— Я не имею вопросов.
Заместитель прокурора РСО-Алания Аслан Черчесов:
— Когда вы находились в зале, кто поднял директора школы?
— Боевики, но кто именно я не помню.
— а как это происходило?
— Ну, они сказали: «Где директор школы? Принеси ключи.» она поднялась. Она сидела. Вот это я слышала.
— То есть, они раньше ее не знали?
— Но там же их много было. Их не менее 70 было, и они периодически менялись. Вот говорят, 32, но я так набросала, их не меньше 70.
— Понятно. Вот вы говорили, что вы там 2 должны были обеспечивать охрану.
— Ну, там еще один был в списке. Я потом только посмотрела, и он ночью дежурил. И, видимо, 1 сентября сменился.
— Да, но а второй не появился?
— Если честно, я его не видела. Потом сказали, что он опоздал.
— То есть, в школе Вы были одна. Вы в настоящее время работаете?
— Я на больничном.
— Все таки, почему вы тогда на второй этаж не поднялись?
— Ну, не пустили, не поднялась на второй этаж.
— Понятно.
Таймураз Чеджемов:
— С какой целью Вы были туда направлены?
— Для обеспечения охраны общественного порядка.
— Вам оружие выдали?
— Нам, женщинам, оружие не выдают.
— А как вы тогда должны были обеспечивать порядок? Значит, Вы были одна. А сколько Вас должно было быть?
— Ну, на разводе сказали: Рамонов и Дудиева. Потом там, с уголовного розыска.
— Потолок когда обрушился, и от чего?
— Потолок обрушился, все горело. Сразу начало гореть. Но когда я лежала, это не долго было, время я не могу вспомнить, но не долго.
— Но вы помните, как внутри взрывы раздавались?
— Внутри, да. Но это были глухие взрывы. После третьего все это началось. Беспорядочная стрельба. В этот момент потолок начал обрушиваться сразу.
— А пожар там был?
— Я посмотрела в один угол, в сторону тренажерного зала, и там с пола до потолка все горело. Я про себя подумала, где же эти пожарники, почему их так долго нет. Уже огонь приближался.
— Примерно во сколько вы выбежали из здания?
— Меня вынесли. Где-то, я не помню, в 4 или пол 5.
— А пожар там был?
— Сильный.
— От чего?
— Стреляли огнеметами.
— Кто стрелял?
— Сказали, федералы, спец службы.
— Сказали, а Вы как думаете?
— Я не знаю, я лежала.
— А Вы не слышали? Вы выстрелы из тяжелого оружия не слышали?
— Не знаю, уже ничего не соображаю.
— Нет вопросов.
Сослан Кочиев:
— Фатима Михайловна, Вы высказали такое предположение, что боевики были внутри школы. От чего Вы пришли к такому мнению?
— Потому что, я еще что хочу сказать, сейчас я отвечу. Когда, а можно я ему вопрос задам?
— Как Вам удобно.
— Когда вы подъехали, вы по сигналу подъехали?
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Фатима Михайловна, у Вас вопросы к подсудимому не касающиеся того вопроса, который Вам задали?
— Нет.
— Тогда у Вас будет возможность задать ему еще вопрос. Давайте по порядку. Вы пока отвечайте.
— Почему я задала этот вопрос, потому что я заметила, что в ГАЗ-66 столько оружия не поместиться, сколько они занесли в зал. И вот он говорит, что единственный участковый в селении Хурикау. Я по времени посчитала, я его показания читала, в 7.10 со своей опорной позиции видит, как едет единственный участковый Гуражев, останавливает их. В 7.20 они завладели табельным оружием. В половину 8 где-то они поехали по плохой дороге. А по хорошей сколько ехали? Еще минут 15-20, остановились. И еще около школы стояли 20 минут. Они приехали с ночи. Я так предполагаю.
Таймураз Чеджемов:
— Это Ваше мнение. А вы в одном месте все время находились в школе?
— Да. Ну и по классам тоже прошла.
— Когда Вы стали заложницей.
— Я постоянно в зале находилась. Один единственный раз выходила, я боялась за детей. Я думала, вот, вот меня расстреляют.
— Хорошо, если вы находились в одном месте, как вы определили 70 боевиков?
— Когда я вышла в коридор, я насчитала 12 боевиков в коридоре. 9-10 из них минировали. В зале было не меньше 9-10. А в актовом зале?
— вы везде были?
— Нет, я предполагаю.
Сослан Кочиев:
— Вы сказали, что когда вас загоняли, то они обнимались.
— Да, они обнимались, когда встретились. И показывали, мол, отлично. У них было несколько групп, как я полагаю.
— То есть, это не выглядело так, как будто это одна группа?
— Нет, не выглядело. Потому что входившие с улицы здоровались с остальными, которые меня окружили. И видно было, что они, еще «семерка» стояла недалеко от железной дороги. Мой сосед где-то в 8.30 пришел, и говорит, что в «семерке» сидел бородатый в темной камуфляжной форме, и рядом с ним тоже бородатый. Он говорит: «На меня так посмотрел.» Но он еще придет и даст показания. К нему уже прокуратура приезжала. «Я, - говорит, - аж испугался, так он на меня смотрел.» А он шел со стороны железной дороги. Напротив деревьев стояла «семерка», не доезжая до ворот, лицом к школе. А сзади, он не видел, кто сидел. Они были в темной камуфляжной форме.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— У потерпевших есть вопросы?
— По положению, каждую школу перед 1 сентября, проверяют кинологи с собакой. В том году, скажи, была такая проверка?
— Мы получили программу. Я даже сама расписалась. 25 прислали с МВД телетайп, обеспечить охраной 1 сентября школы. Вот это я знаю. До этого года Цалиева постоянно звонила в детскую комнату. Какое-то маленькое мероприятие, она звонит: «Приходите на дежурство.» Если бы мы в этом году сами не позвонили, она нас даже не предупредила бы. Мы увидели, как дети сами идут, и рано идут в школу. Мы бы не узнали, что. А если бы мы не увидели, я бы к 10 пошла. Обычно так бывало.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Вам задали вопрос, школу проверяли или нет.
— Нет, не проверяли.
— Еще вопросы есть?
— Ты не помнишь, сколько времени было, когда ты услышала первый выстрел? В тот момент, когда ты уже была в учительской или когда бежала на второй этаж.
— А, это я не рассказала. Когда меня окружили там, стрельба уже шла. И смотрю, через окна в мою голову летят пули. Это я забыла сказать.
— То есть, получается, что те боевики, которых я видела перед школой окружили тебя, а в это время ты уже была в учительской. Значит, там была другая группа.
— Эти люди бы меня заметили, когда я переодевалась, а тех людей, я не знаю.
— Сколько ты видела шахидок?
— Я видела, 2 обыскивали, искали телефоны. Очень хорошо запомнила, что еще 2 зашли, смуглые, пистолеты держали наверх. Посмотрели удивленным взглядом на нас. Так, я насчитала 4. Лица были закрыты.
— Обычно перед 1 сентября РОВД уведомлялось о начале линейки. Начальнику вашему присылалась телефонограмма с соответственной просьбой от районо.
— Районо провело совещание и решило, что во всех школах линейка начнется в 10 часов. Кесаева была на совещании. И мы думали, что там тоже будет в 10.
— Ты сказала, что когда что-то влетело в зал, это что-то ранило твою руку.
— Нет, это не тогда. Я еще про себя подумала, через мою голову пули летели с улицы.
— Это было до взрыва?
— Нет, это было в первый день, когда шла стрельба. Я еще про себя подумала, как они в меня не попали.
— Там должен был быть участковый милиционер, куда он делся?
— Я еще думала, когда я туда шла, где он. Но я его не видела. Может, он где-то там стоял. Со стороны жилых домов.
— Как тебя ранило в руку, расскажи.
— Ну, когда я посмотрела, и сразу же меня ранило в руку. Вот если кинуть с улицы камень, это же и по звуку видно. Другие взрывы были глухие, как будто кинули камень в окно. Потому что другие взрывы были глухие.
— Была информация о том, что террористы должны напасть. Почему население не было проинформировано.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Это вопрос не к ней. Это к начальнику милиции.
— Он только приступил к работе.
— Что значит, только? Что, 31 августа пришел?
— Ну, месяц даже не проработал.
Голоса из зала:
— Была информация, что одним из требований боевиков, был выпустить из тюрем их сообщников.
— Я сама слышала, как они говорили, что в наших тюрьмах сидят их соратники, а с наших аэродромов их бомбят.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— А в Правобережном районе кто-нибудь из боевиков сидел? Вам что-нибудь об этом известно?
— Нет.
— Кулаев, есть вопросы?
— Нет.
— Адвокат?
— Нет.
— Вы – работник милиции, официальное должностное лицо, и вы утверждаете, что боевики находились в школе с ночи. Кратко обоснуйте пожалуйста.
— Я предполагаю, видя сколько они оружия заносят, и вот поэтому. Они не могли столько с собой принести.
— Про оружие – это один момент. Второй момент, когда там люди с ночи были.
— Ну, когда меня окружили, я поняла, что они были там, внутри. Сразу меня толкнули: «Ментовская, куда ты хочешь позвонить?» Я предполагаю, что они были там, потому что они меня уже на втором этаже окружили.
— Вы говорите, что они были в белой форме, те, кто Вас окружили.
— Да, в светлом камуфляже.
— Что значит, светлый камуфляж?
— Ну, серая.
— Что Вы на меня показываете, у меня черная мантия.
— Цвет запомнила.
— А что это было: куртки, или что?
— Форма камуфляжная.
— Разгрузки на них были?
— Автоматы и маски.
— Вы говорите, что больше Вы их не видели?
— В такой форме я больше вообще никого не видела.
— Скажите, если начальник милиции вас предупреждал, Вы, как исполняющий обязанности начальника отделения, проводили занятия?
— Он предупреждал заместителей по границам.
— Ну, это понятно. А по общественной безопасности не надо было никого предупредить?
— Ну вот, мы по школам проводили профилактические работы.
— Вы прекрасно знаете, что 1 сентября – День знаний. Почему в этот день там не находились работники милиции?
— Меня отправили. Я в 9 уже туда прибыла, даже не опоздала.
— Вот выражение Ходова, что за 20 000 $ вас продал ваш же осетин, что это было за выражение?
— Ну, когда все уже заминировали, он зашел на средину и сказал это.
— Кому, залу это сказал?
— Да, он залу это объявил.
— Хорошо, задайте вопросы подсудимому.
— Когда вы стояли там, где начинается школа, ты сказал, что вы 20 минут там стояли, а впереди вас «семерка» была. Где Полковник сидел?
Нурпаша Кулаев:
— Много было машин. «Семерку» я не заметил. Полковник в участкового машине сидел.
— А у него «семерка» белого цвета была?
— Я точно не знаю.
— Мой сосед видел эту «семерку», где бородатые сидели.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Фатима Михайловна, у Вас вопрос какой?
— У меня вот этот и вопрос. Была «семерка» или нет.
Нурпаша Кулаев:
— Когда я вылез, Полковник стоял на улице. «Семерку» я не видел.
— Вы по сигналу к школе подъехали?
— Я не знаю.
— Но как вы подъехали. По сигналу, шары пустили или как?
— Я не знаю. Я знаю, что только когда выпрыгнули, мы сразу бежали в школу.
— Ты только говоришь «да, нет.» без толку. Ты играешь в роль барана. Ничего «да, нет, не знаю я далеко стоял» баранов на это не берут, на такие крупномасштабные операции. От него мы ничего не услышим.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Присаживайтесь. Кудзаев. Имя, отчество.
— Аслан Шавлохович.
— Число, месяц, год рождения.
— 23 сентября, 73 года.
— Место жительства.
— Город Беслан, Дзержинского, 18.
— Место работы.
— ООО ДМК.
— А можно аббревиатуру расшифровать?
— Дзера, Мадина – компани.
— Аслан Шавлохович, Вы предупреждаетесь об ответственности за дачу ложных показаний и за отказ от дачи показаний. Пожалуйста, распишитесь у секретаря. Пожалуйста.
Заместитель прокурора РСО-Алания Аслан Черчесов:
— Скажите пожалуйста, Кулаева ранее видели?
— Нет, не видел.
— Скажите, кто из членов Вашей семьи оказался в заложниках?
— Вся семья.
— Перечислите пожалуйста.
— Моя девочка открывала первый звонок, и для нас это был праздник. Мы даже со Спартака-Алании оператора пригласили. Потом жены мать, и редактор нашей местной газеты Аликова Фатима, жена моя, старшая и младая дочери. Старшей 7 лет, младшей – год и 6.
— Расскажите об обстоятельствах захвата.
— Мы где-то без 5 девять приехали. Все знакомые, все радостные, все такие нарядные, пышные, красивые. Теща с маленькой девочкой там ходила, гуляла. А жена повела старшую в класс, а я стоял на улице, с ребятами разговаривал. Все это время нас снимал оператор. Где-то в 9 ко мне подошла Аликова Фатима и говорит: «Мне тебя надо сфотографировать в газету, я уезжаю.» Я говорю: «Давай.» Я нашел дочку свою, а проблема была в том, что уже был первый звонок, и не находили мальчика. Я фамилию не помню его. Он взял ее на плечи. Я говорю: «А что у вас колокольчик без бантика?» и побежал за бантиком к учительнице Мадине Хаирбековне. Принес бантик, привязал, и в этот момент все это началось. Их было где-то человек 10-15. Они со стороны рельсов бежали. Я еще подумал, идиоты, нашли когда учения проводить. А потом, когда очередь над головой дали, все поняли. В момент, когда боевики появились, моя дочка была на плече у 10-классника. Я беру ее на свои руки и прижимаю к себе. Потом нас начали загонять. Кольцом, полукругом загоняли. Не все были в масках. В той куче, которая была со мной, там были женщины и дети, а мужчина там был только я. Мне сказали: «Выломай окно.» Я выломал, и начал детей поднимать наверх. Когда все зашли внутрь, так получилось, что моя дочка начала плакать: «Папа, я без тебя туда не хочу.» Ну, когда я всех поднял, сам зашел в зал, там стояли человек 10-15 около входа в зал. Зайдя в зал, я нашел там свою семью. Когда немножко все успокоилось, один там, наподобие Ходова, или может даже Ходов, подошел и говорит: «Ты, ты, ты, поднялись.» Нас вывели, человек 7, и мы стали партами закрывать окна. По дороге ко мне подходит Ходов с перевязанной рукой, и говорит: «Ты мент?» Я просто ношу короткую прическу, и светлая одежда была, и приставляет к голове пистолет. Я говорю: «Я не мент.» Он говорит: «Открой карманы.» У меня портмоне было, он смотрит, взводит курок. Я говорю: «Я не мент. Я в дисбате сидел.» «Ладно, - говорит, - иди, работай.» После того, как мы закрыли партами, нас завели обратно в зал. И один из боевиков ко мне подбегает и говорит: «Если хоть один ребенок наступит на провод, я, - говорит, - его пристрелю.» Самое страшное в этот момент было, чтобы тебя перед всеми детьми не убили. Где-то через час нас вывели в коридор, мы там сели. Я слышал первый разговор Полковника, мы руки за голову держали. У пожилых руки сползали. И он подошел и говорит: «По очереди руки за голову ставьте. Что, трудно, - говорит, - мой народ 12 лет так руки за головами держит.» Меня и еще 2, один армянин был из пожарной службы, нас послали в библиотеку, в маленький кабинет. Я лично сам вскрывал полы, и я там ничего не видел. Я сначала даже не понимал, для чего. В маленькой комнате мы вскрыли полы. Где-то с 12 до 4 мы сидели, и где-то в 3, в 2 мощный взрыв произошел. И такой крик: «Аллах Акбар!» Я не понял смысл этого крика. Почему я ориентируюсь во времени, там «Маяк» слышно было: «Во Владикавказе, 350 человек…», - там это все слышно было. С иронией улыбка у нас появилась после этого. Где-то с 5 меня, Сидакова Альберта и еще одного парня в черненьком подняли, и повели на второй этаж. Один говорит потом, двоих хватит, и парня отправили обратно. Когда мы поднялись на второй этаж, нас вели 2, а по дороге к нам еще Полковник подошел. И завели нас в 15 кабинет. И говорит: «Пусть ваш президент не думает, что мы шутим.» Я сначала не понял, о чем он. Но когда зашел в кабинет, увидел, что там было человек 7-8 расстрелянных. Причем такая каша была непонятная. Но не гранатой взрывали, из автоматов. Полковник говорит: «Выламывайте окна.» Мы стали выламывать одно окно, выкинули парты, стулья. «Стой, - говорит.» И он из СВД начал стрелять в сторону рельс. Рассказывал он нам что-то, минуты 3 там какие-то разговоры шли, на своем они разговаривали. Один махал головой, потом сказали: «выкидывайте трупы.» 1 труп выкинули, второй, на третьем я говорю тому, кто со мной был по-осетински: «Выпрыгнем. Отсюда бежать надо.» Он молчал. Я ему по-русски это же самое говорю. Он молчал, и так тихо кивнул головой. Потом, когда мы третий труп выкинули, он был разделен на части, челюсть отдельно, внутренности, извините пожалуйста. Я сказал: «Мне плохо.» и боевик отошел, вышел в коридор. Когда мы выкидывали трупы они сильно боялись, Полковник сразу ушел. И я посмотрел, он передернул автомат, достал магазин и стал заполнять его. И тогда я выпрыгнул. Выпрыгнул, школа старая. Я по стенке пополз, подполз к машинам. При прыжке у меня вывихнулась нога, я хромал. Но дополз. Потом ребята из ополчения, или военные, дымовушками закидали эту площадку, и я выполз. К рельсам подполз, потом уже меня вытащили. Дальше, больница.
— А другие члены Вашей семьи?
— Второго числа жену и маленькую дочку выпустили с Аушевым. Жены мать собой прикрыла мою дочку, сама погибла. Дочка осталась жива, сама выбежала она. У дочки ранение.
— Аслан, а Вы брата Кулаева видели?
— Ну, они как-то нас сразу не подпускали, мужчин. Человек 25 где-то там сидели.
— Какое оружие у них было?
— СВД, Калашников, подствольники, «шмельки» были.
— Процесс минирования Вы видели?
— Нет, когда мы пришли, там уже была натянута проволока.
— При Вас они кого-нибудь убивали?
— Нет.
— Общее количество боевиков какое, по вашему мнению.
— Я думаю, человек 50, +, - 4, 5 человек.
— Реально Вы сами сколько примерно человек видели?
— Человек 7-8 в зале, а 12-15 нас охраняло. Потом я же на второй этаж тоже поднимался. В библиотеке я видел одного антиснайпера. Метра под 2 мужик такой. С ним еще один человек был, Димыч его звали, Витек. На второй этаж когда поднялись, там тоже человека 3 было. То есть, реально я видел где-то человек 30-35.
— Где Вы были в процессе освобождения?
— В больнице, напичканный лекарствами.
Таймураз Чеджемов:
— Скажите пожалуйста, вот вокруг Аушева ходят различные разговоры. А как Вы оцениваете его действия?
— Не знаю. Он спас мою семью. И я как бы не имею никакого морального права обвинять.
— Значит, положительно оцениваете?
— Естественно, в этом плане, да.
— Нет вопросов.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— У потерпевших есть вопросы?
— Хадзарагова. Вот, когда ты выпрыгнул, тебя кто-то встретил из руководства? С кем-то ты общался, какую-то информацию давал?
— В больнице где-то с 6 до 11 вечера, наверное все что есть спец службы СССР, СНГ меня допрашивали. Начиная нашей прокуратурой, заканчивая Альфой. Приходил парень с Альфы, я ему объяснял, что штурм бесполезен, что как бы вот так, вот так, вот так. То есть, я с ним разговаривал где-то час. Потом Борис Петрович, с генеральной прокуратуры. Ну, много людей, из нашей прокуратуры, из чеченской. То есть, мне всю ночь показывали фотографии того, того, того.
— Ты сказал им, сколько там численность народа?
— Я дал практически то, что где я видел автоматы, где я видел оружие.
— И как ты думаешь, оружие было там. Вот, крупное оружие, которое они не могли с собой привезти?
— Я думаю, там подготовка заранее была конечно.
— Дудиева. Скажи, Аслан, когда ты был еще там, уже требования были озвучены? Уже они говорили на эту тему?
— Дело в том, что они в какой-то момент как-то поменялись. Они даже сначала как-то с мужиками как-то до 12, до часу как-то более нормально. Там можно было сесть, что-то можно было, извините, под задницу поставить, там на бетоне сидели. А потом что-то они поменялись. Причем сразу пить не пускали, ничего. Они как-то резко поменялись. Я не знаю, с чем это связано.
— Это в какой день?
— Это в первый день, где-то с 3 до 5.
— Ты слышал требования, чтобы вывести войска из Чечни?
— Я это не слышал, они с нами вообще ничего не говорили.
— Еще один вопрос у меня. Расскажи, как ломали полы в библиотеке, чем?
— В маленькой комнате нам поднесли какую-то красную монтировку и топор. То есть, мы сломали, не знаю, как ломают, сломали.
— А топор какой был?
— Топор был, как я понял, скорее всего обычный. Красный лом, монтировка и топор. Топор был не красный, топор был обычный.
— Не с красной ручкой?
— Нет.
— Когда все началось, ты где был?
— Я стоял у парадного входа, двери.
— Со стороны Коминтерна?
— Да. Я стоял там, Аликова Фатима стояла, потом наш оператор по-моему тоже там был, девочка моя. Примерно метра 2.
— А по времени, сколько это было?
— Минут 5-7, не больше.
— Ты не заметил, со стороны школы, оттуда, никто не бежал?
— Я думаю, Бадоев Мурат, я его крик слышал: «Бежим! Бежим!», он побежал в эту сторону, потом видимо обратно прибежал. Видимо из-за детей обратно прибежал. Но как я понял, с той стороны тоже люди были. По-моему были, я не видел, но по-моему были.
— Бероева. Вот Вы говорите, что там ничего не было. Тогда зачем вас заставили ломать эти полы?
— Я не знаю, я сам не понял. И причем везде по над стенкой.
— А может Вас заставили так говорить, Вам угрожали?
— Мне никто не угрожал, мне никто ничего не говорил. Я это говорил в первые жен секунды, когда пришел. Тогда бы они еще не успели мне ничего. Если бы было, я бы сказал, что я видел. В то комнате, в которой мы ломали, не было ни оружия, ничего не было. Я не понимаю, зачем они это заставляли. Мы выломали раз, два. В каждой дырке по 2 доски мы вытащили, здоровые такие, широкие. Чтобы человек мог пролезть, посмотреть.
— У меня такой вопрос. Если под полом ничего не нашли, ты можешь сказать мне, ГАЗ-66 могла проехать с количеством людей 50 человек, и имея такое вооружение, что 3 дня беспрерывно стреляли.
— Я думаю, что нет.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Кулаев, есть вопросы?
— Нет.
— Адвокат?
— Нет.
— Скажите, Аслан, вас сколько было, когда Вы вскрывали полы?
— 3.
— Кто еще?
— Один армянин был, я его так не знаю, и вот пожарный, который был, Аслан тоже.
— Вы где вскрывали полы, в каком месте?
— В библиотеке, в малой комнате.
— В библиотеке есть еще большая комната? Томаев, я сейчас задаю вопросы.
— Я так не помню. Я помню, что там был как бы коридор такой. Я не знаю, кто там бывал в первой школе, там 2?
— Скажите, Вы не знаете, другие люди еще вскрывали полы?
— Я не знаю. Там на работы всех выводили. То есть, они выводили человека по 2-3, вот так всех выводили. Уже как бы человек там сидел, я уже не об этом думал, я уже о других вещах думал.
— Еще один вопрос. Когда Вы предлагали своему напарнику выпрыгнуть, почему он не выпрыгнул?
— Я не знаю.
— А что с ним случилось дальше, Вы знаете?
— Скорее всего, его убили. Погиб он.
— Хорошо. Кудзаев, Вы можете задать вопрос подсудимому.
— Нет у меня вопросов. Какие вопросы к нему.
— Присаживайтесь. Суд объявляет перерыв до 14 июля.