Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Судебное заседание по делу Кулаева Нурпаши Абургкашевича продолжается. Он обвиняется по статьями 209 ч.2, 205 ч.3, 30 ч.3, 206 ч.3, 105 ч.2 пунктами: а, в, д, е, ж, з; 30 ч.3, 105 ч.2, пунктами: а, в, д, е, ж, з; 317, 223 ч.3 Уголовного кодекса Российской Федерации. Прошу секретаря доложить о явке участников процесса.
Секретарь:
— На судебное заседание явились потерпевшие: Швыдкая, Кодзаева, Дигурова, Сидаков, Бзарова, Гутиев.
— Объявляется состав суда. Председательствующий Агузаров. Обвинене представлено в лице заместителя генерального прокурора РФ, государственного советника юстиции 1 класса Шепель Николая Ивановича, 1-го заместителя прокурора РСО-Алании, старшего советника юстиции Черчесова Аслана Владимировича, старшего прокурора управления Генеральной прокуратуры РФ на Северном Кавказе, старшего советника юстиции Семисыновой Марии Степановны. Защитник подсудимого - адвокат Плиев. На суд явились потерпевшие: Швыдкая, Кодзаева, Дигурова, Сидаков, Бзарова, Гутиев. Секретарь судебного заседания Кохова. Потерпевшая Швыдкая, у Вас есть отводы к составу суда?
— Спасибо, присаживайтесь. Кодзаева, у Вас есть отводы к составу суда?
— Нет.
— Спасибо, присаживайтесь. Дигурова, у Вас есть отводы к составу суда?
— Нет.
— Спасибо, присаживайтесь. Гутиев, у Вас есть отводы к составу суда?
— Вот как они все, согласен.
— Спасибо, присаживайтесь. Сидаков, у Вас есть отводы к составу суда?
— Нет.
— Спасибо, присаживайтесь. Бзарова, у Вас есть отводы к составу суда?
— Нет.
— В соответствии со статьей 268 УПК разъясняю явившимся потерпевшим их права. Вы в праве знать о предъявленном обвиняемому обвинений, давать показания, отказываться свидетельствовать против самого себя и своих близких родственников, представлять доказательства, заявлять ходатайства, давать показания на родном языке, иметь представителя, знакомиться с процессуальными документами, получать копии постановлений, участвовать в судебном разбирательстве, в суде 1 и 2 инстанции, надзорной инстанции, выступать в судебных прениях, знакомиться с протоколом судебного заседания, приносить на него свои замечания, обжаловать приговор, постановление суда. Вы не в праве уклоняться от явки по вызову в суд, давать заведомо ложные показания или отказываться от дачи показаний, разглашать данные предварительного следствия. Швыдкая, Вам понятны Ваши права?
— Да.
— Спасибо, присаживайтесь. Кодзаева, Вам понятны Ваши права?
— Да.
— Спасибо, присаживайтесь. Дигурова, Вам понятны Ваши права?
— Да.
— Спасибо, присаживайтесь. Гутиев, Вам понятны Ваши права?
— Да.
— Спасибо, присаживайтесь. Бзарова, Вам понятны Ваши права?
— Да.
— Спасибо, присаживайтесь. Сидаков, Вам понятны Ваши права?
— Да.
— Продолжаем допрос потерпевших. Швыдкая Марина Витальевна. Фамилия, имя, отчество.
— Швыдкая Марина Витальевна.
— Число, месяц, год рождении.
— 4 апреля, 1966 года.
— Место жительства.
— Город Беслан, ул. Дзарахохова, 53, кв. 22.
— Место работы.
— Вторая школа города Беслана.
— Марина Витальевна, Вы представляете своего супруга, да?
— Нет, я представляю своего сына.
— Вы предупреждаетесь об ответственности за дачу ложных показаний и за отказ от дачи показаний. Пожалуйста, дайте подписку суду. Пожалуйста.
Заместитель генерального прокурора России на Северном Кавказе Николай Шепель:
— Марина Витальевна, пожалуйста расскажите о событиях 1-3 сентября, когда Вы пришли в школу.
— Я сразу хочу сказать, что мой сын признан потерпевшим. Но он заложником в школе не был. А пострадал 3 числа, при освобождении заложников. У него ранение головы. Ну, как все мы, жители Беслана, с 1 по 3 число мы были около Дворца, чтобы там сведения узнать. И сын остался там, так как он взрослый мальчик уже, вот в январе ему исполнилось 18 лет. Естественного у него там много друзей было. Там в школе, родственники, одноклассники. И мой мальчик был возле Дворца культуры. Утром он пошел, у меня там близко живет сестра, он пошел к ней, чтобы переодеться, умыться и опять вернуться. И вот около часа там началось, сильные крики, стрельба. И часть людей в эту сторону побежала. И вот в этот момент пули летели настолько, что стекла в домах разбивались. Везде была суматоха, эти крики, естественно он выскочил на балкон, что случилось. И в этот момент – пулевое ранение в голову.
— А выстрелы откуда были?
— Вы знаете, естественно весь шум оттуда шел. Но пули настолько летели, что конкретно откуда, я не могу сказать. Я же говорю, расстояние там в общем-то приличное, скажем так. Кругом пули летели без перерыва, эта суматоха, шум.
— Вы в какой школе работаете?
— Я, во второй.
— А вот у вас линейка тоже была в 9 часов?
— Нет, у нас линейка была вовремя, в 10 часов. Ну, как это бывает, чуть-чуть даже с опозданием, на 10-15 минут. Я в этом как раз вела первоклассников, и вот мои детки читали стихи, и в этот момент начали звонить телефоны, в том числе и у моей коллеги, у которой мальчик погиб в этой школе, пошел в первый класс, Шавлохов Асик. И ей позвонили, я рядом стояла, она говорит: «Марина, захватили первую школу.» И как раз дети читали стихи, я с ними стояла, наш директор Валентина Николаевна так оббежала всех гостей, которые бывают приглашены к 1 сентября. И сразу, быстро по домам все. Естественно, когда все ушли уже, никого не осталось, и мы естественно тоже домой пошли.
— То есть, конкретно Вы об обстоятельствах захвата школы Вам не известно.
— Я ничего не могу сказать.
— И подсудимого Вы также первый раз видите.
— Да, первый раз. Я его не знаю.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— У потерпевших есть вопросы?
— Можно я задам? Сидакова. Марина, скажите пожалуйста, во сколько все таки началась линейка в вашей школе?
— В нашей школе, в 10 часов. Ну, с небольшим опозданием, там пока аппаратуру проверяли. Но она каждый год так и начинается. Как я знаю, во всех школах. Для меня тоже было как-то не понятно, почему первая школа как-то отклонилась. Я не знаю.
— Есть вопросы еще?
— Кулаев, у Вас есть вопросы?
— Нет.
— У адвоката?
— Нет вопросов.
— Марина Витальевна, у вас есть вопросы к подсудимому?
— У меня только один вопрос. За что пострадали дети? У меня в этой школе погибли тоже ученики. Вот ответь перед всем народом, за что пострадали невинные? Извините.
— Кулаев, вопрос слышали Вы?
Нурпаша Кулаев:
— Да. Не знаю, почему они приехали.
— У Вас есть вопросы?
— Нет.
— Присаживайтесь. Кодзаева. Имя, отчество.
— Кодзаева Анжела Михайловна.
— Число, месяц, год рождения.
— 16 июля 1972 года.
— Место жительства.
— Город Беслан, Плиева, 82.
— Место работы.
— Детский сад, воспитатель.
— Анжела Михайловна, Вы предупреждаетесь об ответственности за дачу ложных показаний и за отказ от дачи показаний. Пожалуйста, дайте подписку суду. Пожалуйста.
Заместитель генерального прокурора России на Северном Кавказе Николай Шепель:
— Расскажите, вот 1 сентября, как Вы попалив школу, с кем вы были. Так, последовательно.
— 1 сентября мы из дома вышли очень рано. Я отвела свою младшую дочку к маме, а сама со старшей, 2 класс, пошла в школу. Мы пришли рано, и зашли пока в кабинет к Ирине Захаровне, нашей учительнице.
— Примерно во сколько?
— Ну, где-то пол 9. Но ее там не было. Когда мы посидели там, немного. И нам сказали, что уже линейка стоит, и нужно выходить. И мы построились, там стояли первые классы, и вторые классы за ними. И тут подошла моя мама с моей маленькой девочкой, которую она должна была в садик отвести. И я говорю: «А вы что тут делаете?» Она мне говорит: «Садик не работает, а мне некогда.» и тогда я вместе с мамой, мы стали с краю. И дети только начали строиться, было очень шумно. И началась стрельба, никто не мог понять, в чем дело. Я стояла в самом конце, мы вытянули головы. А дочь моя стояла, вот где начали стрелять, откуда начали забегать, там они стояли, там первые и вторые классы. И стрелять начали оттуда. И вот пока они не добежали до нас, мы просто слышали шум, и я ничего не делала. А потом, когда я поняла, увидела людей в камуфляже. Кто-то был в маске, кто-то был без маски. Я побежала к своей дочери, туда внутрь. Потому что их уже начали загонять. И я начала ее там искать, потому что была суматоха, многие дети не могли найти своих матерей. Толпа вот так малышей вперед гнала. Дети плакали, орали. И тогда, на тот момент я еще не знала, что мама смогла выбраться оттуда. Нас загнали к окнам по Коминтерна. И там мужчина начал, окно поломали, и начал, ну, наш мужчина, он начал помогать нам залезать. И нас посадили туда всех. Все зашли, нас посадили на корточки, вот по коридору вот так. Там был коридор, и вот мы сидели вот так с краю. Они кричали постоянно: «Двигайтесь, двигайтесь!» Чтобы они свободно могли передвигаться. Потом, я не помню, за сколько, но минут 30 наверное мы там посидели, и нас всех начали загонять в спортзал. В спортзале, я сидела как раз в самом начале спортзала. Мы сидели, и они начали стрелять в полок, кричали, чтобы все закрыли рты. Потом минут через 10-20 наверное они начали проводить провода.
— Минировать.
— Да. И где-то час наверное все вот это вот дело продолжалось. Рядом нами лежал мужчина, его ранило, он весь истекал кровью. И сидела его соседка, и она попросила, чтобы его выпустили. Один из боевиков сказал: «Не надо мне указывать.»Его потом вынесли оттуда. Моя дочь, она боится очень крови. И когда я сняла фартук с нее, у нее была истерика, она не хотела отдавать фартук, для того, чтобы, там была лужа крови, как-то собрать. Невозможно было, запах пороха и запах крови. Мы были в таком шоковом состоянии. Мы все сидели на коленях, и провода проходили около каждого из нас. И еще наверху тоже были подсоединены.
— Как вы думаете, эти устройства самодельные были?
— Да. Они были обмотаны скотчем. Не прозрачным скотчем, а таким вот.
— Анжела, этого раненого мужчину Вы знали?
— Я его не знала. Но потом я даже узнала, его сын, когда его выносили, он кричал. Его так ранило. Но его сын находился рядом. Вот первый день, Анжела, Вы говорите, шум. А боевиков Вы видели, как они были одеты? Какое у них оружие? Сколько их было, сколько Вы видели.
— Да. Я видела человек 15, которые загоняли. Очень быстро загоняли, буквально за какие-то считанные минуты окружили.
— Анжела, а вот подсудимого Вы видели в тот момент или позже?
— Вы знаете, я не могу точно сказать, что я его выдела. Когда нас выводили по 5 человек в туалет, то половину детей вели в один класс, а мы когда вышли, нас водили в другой класс. И там я увидела, что возле каждого окна, там же коридор, лежали вот эти боевики, и в каждом классе они были. Они лежали а, что-то такое было. И я вышла со своей девочкой, и 3 девочки были. Одна моя соседка была Маша Урманова, а другая была знакомая. И когда мы шли они начали трупы выбрасывать. И кто нас вел, он сказал: «Быстро давайте, быстро!» И мы ушли. И нас обратно завели. А потом он мне говорит: «Быстро опусти глаза.» И я уже особо боялась их поднимать. Потом моя девочка потеряла самоконтроль, побежала к дверям и начала там кричать. Потом она в обморок упала. К ней Лариса вот Мамитова подбежала. Она делала ей искусственное дыхание, массаж сердца. Она попросила у боевиков воды для ребенка: «Дайте воды, я смогу ее спасти. Хоть чуть-чуть. Хоть глоточек.» Один из них толкнул в ее сторону помойное ведро и сказал: «Помочитесь, и пускай пьет.» Правда потом кто-то дал нам воду. Она не могла прийти в себя. Какое-то время она пришла в себя и нас разогнали. И все эти больные дети, их поднимали и выводили. И уже на третий день утром я уже чувствовала, что уже все, умирает мой ребенок. И не только мой ребенок, там очень много детей, которые болели. А у многих детей была просто галлюцинация. Я помню там мальчика, который ходил по залу и искал какой-то мяч. Он подошел к одному из боевиков и сказал: «Разрешите мне мяч мой достать.» На что боевик ударил его прикладом. Затем на третий день, даже на второй день ночью, детей, которые уже умирали, почему-то разрешили, вот там раздевалка была, и разрешили туда их. И мою дочь тоже туда завели, как умершего ребенка. И там рядом с нами лежала Умарова Рудик, девочка с сахарным диабетом, она уже там лежала. И еще один ребенок лежал, умирал. И тогда они там полежали, и забежал, я потом узнала на опознании, что это был Ходов. Этот Ходов забежал и начал стрелять над нами и кричать, и ругаться: «Вон отсюда! Вон отсюда!» Лариса вперед меня, а сзади я. И опять побежали в зал. Я помню, когда зашел Аушев, я не слышала, что он говорил, но я видела, что он зашел. И все, пока он не зашел, все были в надежде, что сейчас хотя бы детей отпустят. И мы так ждали этих переговоров. И буквально сколько-то времени прошло, они зашли, и там начался страшный ад. Они вообще прекратили все. Они начали орать, они начали суетиться, они начали чего-то бояться, они начали туда-сюда ходить.
— После прихода Аушева?
— Да. Тогда вообще уже не выпускали ни в туалет, никуда. Они раздали бутылки, и поставили ведро. Это то ведро, которое стояло в классе, куда дети и взрослые по нужде ходили. Они поставили его в середину, они постоянно нас называли свиньями и никому не нужными. Потом, я извиняюсь, очень много могу пропустить.
— Анжела, Вы говорите вот Ходов. А других боевиков Вы опознавали?
— Да. Вот которого называли Полковник, я его узнала.
— А вот брата Кулаева Вы не вспомнили.
— Я не знаю, я точно не могу сказать. Но я знаю то, что вот он говорит, что никого не убивал, и не был в зале. Но те, которые не были в зале, были наверху, они тоже издевались, не физически. Когда мы шли, они кидали такие реплики, нецензурные очень о женщинах Осетии. Нехорошо они говорили. И стреляли, издевались над тем, как дети пьют грязную воду. Потом Вы знаете, там время человек не ощущает. Нельзя сказать, сколько там прошло. Потому что за 3 дня человек уже не знал, день прошел. Этот день был как год. Он такой длинный был, и такой, вот я не знаю, как это сказать. Потому что у нас на глазах умирали наши дети. Очень много детей умерло уже даже на второй день. Я почему знаю, там была соседка, у нее мальчик был астматик. Он упал, там кричали, чтобы помогли мальчику. Но его уже никто не спас. Там женщина одна, она тоже наша соседка, Бела, они кричали: «Женщина умирает, помогите, вынесите ее!»
— А Полковник, Вы его опознали потом, вот его роль, как он себя вел?
— Он говорил по телефону периодически. Еще он постоянно говорил, что ему все равно, что он туда пришел убивать. А еще говорил: «Закройте свои рты, вы же все идете в рай. Молитесь своему Богу!»
— А какие-то условия, Вы слышали, что он говорил? Чего они хотели, почему удерживали заложников?
— Они сказали, чтобы вывели войска из Чечни, и чтобы трое зашли в зал. Ну, Зязиков, Дзасохов и Аслаханов. Если они зайдут, то они выпустят детей.
— Хорошо. Вот в период взрыва где Вы находились?
— Мы сидели с краю в сторону гаражей, в том краю. До взрыва они начали уже суетиться. Они в 5 утра начали стрелять, чтобы все подняли голову. Они хотели, чтобы все сидели. Мальчики сами сели на подоконники, но они не разрешали сидеть на подоконниках. Потом, когда они начали пускать вторую линию, они на третий день начали соединять еще одну проводку. И они тогда заставляли мальчиков, которые постарше, чтобы они вешали. Мальчики подняли и держали их над собой, взрывчатку, и им было плохо. И там была Злата Сергеевна, учительница школы, и она держала им нашатырь, чтобы они не уронили вот это все. А потом из-за взрыва нас вперед вот так выкинуло из зала. И упала штукатурка. Я привстала, мне осколок попал в спину, и я привстала, потому что я думала, что у меня ноги сгорят. И когда я пристала, произошел второй взрыв. И еще посыпалось, и я потеряла уже девочку, я уже не видела ее. И все, что я помню после взрыва, я копала, чтобы вытащить ее. И кругом был туман, ничего не видно было. И помню детские крики, все кричали, орали. Я копала, и искала свою девочку. И откуда-то она сама вытянула свою руку. Я ее схватила и выкинула в окно. А потом села, и мне казалось, что все уже позади. Я не помню, что там было. Там мальчик, там много было без родителей, и кричит: «Я горю!» И я его схватила, уже до подоконника не достать было, и я вывалила его из окна. Я думала, что моя дочь уже убежала, а она лежала там. И я тогда схватила ее, она даже не ходила. Я ее тащила за собой. И вот так мы побежали в сторону гаражей, где стояли мужчины. Наши вот, осетины. И тогда произошел такой взрыв какой-то, вот не похожий на те, остальные взрывы. И тогда я думала, что все, что вокруг нас, все взорвется. И тогда я оттуда побежала. Они в одну сторону, а я с Дианой и с мальчиком Хетагом, там уже. И побежали. И мне кричат солдаты: «Куда вы бежите?! Вас сейчас убьют.» Я уже не на что не реагировала. Я бежала домой. Нас там повезли в больницу.
— Анжела, а после первого взрыва Вы говорите, разгребали людей, что, было много раненых?
— Не людей разгребала. Штукатурку, которая падала.
— Сверху, с потолка упала, или со стены?
— Я не знаю, откуда она упала.
— Потолок обвалился?
— Нет, тогда потолок, нет.
— А что это за взрыв, Вы говорите, не похожий на другие.
— Я не знаю, что это за взрыв. Я же никогда до этого не слышала взрывов. Я не знаю, что это может быть, но был очень сильный взрыв, не похожий на те 2 взрыва.
— Потом Вас отвезли в больницу, Вы не возвращались больше в школу.
— Да.
— Скажите пожалуйста, в какой детский сад Ваша другая девочка ходит.
— Она ходит в первый детский сад.
— А почему не работал садик?
— Я не знаю, почему он не работал. Хотя он должен был работать. Я сама работаю в детском саду.
— А Ваш детский сад работал, где Вы работаете.
— У нас детский сад закрыт был. Он и так, и так не работал. Потому что наш садик был закрыт, как аварийный.
Старший прокурор управления Генеральной прокуратуры РФ на Северном Кавказе Мария Семисынова:
— Скажите пожалуйста, вы сказали, что один из боевиков отличался. В чем это проявилось? Более подробно.
— В отношении к детям. Этот боевик говорил: «Опустите свои глаза, не смотрите на меня.» Он мог ударить ребенка.
— Скажите пожалуйста, а Вы опознали его? Вам фотографии показывали убитых боевиков?
— Да. Я его не узнала.
— А скольких Вы опознали боевиков?
— Около 5-6.
— А можете сказать, сколько всего их было?
— На тот момент, я посчитала 16. это только в зале. Но когда нас выводили в туалет, там в каждом классе, у каждого окна лежали боевики. Кто-то лежал, кто-то сидел.
— Вот вы говорите, 16 в зале, они одновременно находились?
— Менялись они.
— Понятно. Скажите, а еду давали детям или заложникам вот за эти 3 дня?
— Нет. При мне ничего не давали.
— Никого не кормили?
— Никого не кормили.
— Даже детей маленьких?
— Даже маленьких детей в первый день эти маленькие дети всю ночь, грудные, которых вывели, они всю ночь кричали, орали. Матери просили, чтобы кто-то дал молоко и покормил.
— Скажите, в Вашем присутствии, вот Вы постоянно, вы говорите, находились в основном в зале. В Вашем присутствии кого-либо из заложников убили в первые дни?
— Убили мужчину.
— Вы знаете кого?
— Я не знаю.
— За что его убили, можете пояснить?
— Он просил, чтобы детей выпустили.
— А кто его убил?
— Родин из боевиков. На тот момент человек лица не запоминал, ему это не нужно было. Мне это не нужно было, вот запоминать эти морды. Я лишний раз не хотела даже смотреть на них.
— Скажите пожалуйста, значит, вас вот как загнали в зал, Вы именно из зала выбегали уже на улицу? В столовую не заходили?
— Нет.
— Понятно.
Юрий Ткаченко:
— Анжела Викторовна, среди боевиков Вы женщин видели?
— Да, видела женщин. В первый день они там ходили.
— А описать можете?
— Их 2 было.
— Понятно. А вот по поводу переговоров, Вы можете по поведению боевиков определить и сейчас сказать, они ждали этих переговоров, или настроение у них менялось в связи с тем, что не удавалось выйти на переговоры?
— Иногда они кричали, что с вами говорить мы не будем. Я это плохо помню. Чего-то они ждали, да.
— То есть, они хотели переговоров.
— Да.
— А вот по поводу первого взрыва, вы можете сказать, когда обвалилась штукатурка, после первого взрыва?
— После первого взрыва меня отбросило, и я уже лежала, искала дочь. Тогда уже штукатурка обвалилась.
— Спасибо. Нет вопросов.
Сослан Кочиев:
— Скажите пожалуйста, все время взрыва сколько боевиков в зале находилось?
— Я не помню. Кто-то заходил, кто-то выходил, но в целом там было всего 16 человек.
— Вы сказали, что Полковник все время с кем-то говорил по телефону. Он говорил на русском или на каком-то другом языке?
— На русском. Единственное что я помню, это он сказал: «Я с вами говорить не буду.»
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— У потерпевших есть вопросы?
— На осетинском языке, вы слышали сами, кто-то из террористов разговаривал?
— Нет, не слышала
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Есть вопросы? У подсудимого?
— Нет.
— У адвоката?
— Нет.
Потерпевшая:
— У меня к подсудимому один вопрос. Если ты, как ты говоришь, не хотел там быть, то почему же ты никого из детей не спас? У тебя была такая возможность, кого-то из детей спасти накрыть его собой.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Кулаев, вопрос понятен?
Нурпаша Кулаев:
— Да.
— Отвечайте.
— Там никто не смог детей спасти. Как бы я смог.
Потерпевшая:
— Как никто не смог?
— Там никто не спас детей. Их никто не спас. Если их спецназ не спас, как бы я их спас?
Заместитель генерального прокурора России на Северном Кавказе Николай Шепель:
— Спецназ спасал не свою жизнь, они спасали заложников.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Есть еще вопросы?
— Нет.
— Присаживайтесь. Дигурова. Имя, отчество.
— Дигурова Анжела Георгиевна.
— Число, месяц, год рождения.
— 20 июля, 1972 года.
— Место жительства.
— Город Беслан, улица Плиева, 20, кв. 2.
— Место работы.
— Ветеринарная станция. Врач.
— Анжела Георгиевна, Вы предупреждаетесь об ответственности за дачу ложных показаний и за отказ от дачи показаний. Пожалуйста, дайте суду расписку. Пожалуйста, обвинение.
Заместитель генерального прокурора России на Северном Кавказе Николай Шепель:
— Анжела, расскажите пожалуйста о событиях, которые произошли 1-3 сентября. Как Вы попали в школу.
— Мы в школу вообще собирались всей семьей. И к 9 часам мы должны были пойти. И муж вышел вперед, машину выгнал из гаража. Но у нас машина не завелась. Девочка тогда говорит: «Мама, такси вызови.» На такси чтобы поехали. И я вызвала такси. В школу приехали. Я с девочкой уже попрощалась, хотела вернуться домой. Там со знакомыми еще постояла, поговорила. И началась стрельба. Я не поняла сразу. Потом смотрю, с автоматом бежит. Я естественно кинулась в класс, где девочка была. Я ее не нашла там. И побежала туда. Там наверное еще минут 15 кричала, искала. Потом моя соседка мне сказала, я ее нашла уже в зале. И сидела, вот где гаражи были, с той стороны. Там столько было людей, и когда выходила с девочкой, уже не могла свое место найти. И села там на входе не со двора, а со школы. Потом в итоге в тот же день я пересела. Мои соседи сидели ближе к тому входу, где со двора. Подползла к своим соседям, и там сидела. Потом на второй день нас уже не выпускали.
— Вот когда они забегали, как они были вооружены?
— С автоматами. Я потом девочку свою искала.
— Вы не видели того момента, когда они бежали?
— Нет. Я к центральному выходу ближе стояла.
— Сколько боевиков Вы видели.
— Ну, я не знаю. Когда нас вели в туалет, там по всему коридору стояли боевики. И в столовой кто-то был. Я там видела одно боевика. Я его хорошо запомнила. Я потом смотрела на фотографии. Я точно знаю, его нет среди убитых. Еще одного, кучерявый волос. Я его не опознала.
— А вот подсудимого вы видели?
— Не помню я его.
— А вот процесс минирования видели Вы?
— Я видела, когда минировали. Это все быстро происходило, нас заминировали. Как раз это было, когда я в зале искала свою девочку.
— Вот из боевиков кого Вы опознали?
— Я опознала Полковника. Его именно я опознала.
— Вы слышали, какие они предъявляли претензии, чего они добивались?
— Он сказал, чтобы пришли Дзасохов, Зязиков, Аслаханов и Рошаль. Он сказал вот это.
— Вы помните период первого взрыва?
— Взрыв был со стороны двора, первый взрыв был оттуда. А другой с противоположной стороны. И я девочку свою подняла, схватила. Там высокий подоконник. И стрелять начали там. И дети там побежали, а по ним стреляли. Потом крыша начала обваливаться, пожар. Я выбежала и упала. Я от школы лежала 6 метров. А мне казалось, что у меня ноги горели. Такой пожар там был. Потом еще какой-то взрыв, какой-то мощный. Пожар одновременно. Такая высокая температура там была. Я там наверное час лежала, там вообще никого не было. Потом, минут через 40 подбежали.
Старший прокурор управления Генеральной прокуратуры РФ на Северном Кавказе Мария Семисынова:
— Скажите пожалуйста, вы видели среди террористов женщин?
— Да.
— Сколько женщин было?
— 3.
— Опишите, как они были одеты.
— Черное платье, пистолет они держали.
— Скажите, когда водили вас в туалет, Вы через коридор ходили?
— Да.
— А в коридоре Вы видели какое-либо оружие?
— В коридоре у них были автоматы.
Сослан Кочиев:
— Анжела Георгиевна, когда Вы выбегали из спортзала, в спортзале живые люди были еще?
— Были, там были раненые. Я видела, там дети лежали и взрослые. Они были не в состоянии подняться.
— А в тот момент, когда Вы были еще в спортзале, пожар был уже?
— Пожар был, он уже начинался.
Юрий Сидаков:
— Скажите, в коридоре сколько человек примерно сидело?
— Я не знаю. 12-15, не меньше. А еще в классах были.
— А в столовой сколько человек было?
— А в столовой наверное человек 6.
— Это было на первом этаже?
— Да, первый этаж. На втором я не была.
— Спасибо.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— У потерпевших есть вопросы?
— Скажи пожалуйста, а директор школы далеко от тебя сидела?
— Да. Но я ее видела. Ее просто вызывали. Она выходила.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Подсудимый, есть вопросы к ней?
— Нет.
— У адвоката?
— Нет.
— Вы хотите задать вопрос подсудимому?
— Нет.
— Спасибо, присаживайтесь. Сидаков. Имя, отчество.
— Сидаков Таймураз Маргоевич.
— Число, месяц, год рождения.
— 2.02.42.
— Место жительства.
— Город Беслан, улица Первомайская, 160.
— Место работы.
— Администрация Правобережного района, сельхоз отдел.
— Вы предупреждаетесь об ответственности за дачу ложных показаний и за отказ от дачи показаний. Пожалуйста, дайте суду подписку. Пожалуйста.
Заместитель генерального прокурора России на Северном Кавказе Николай Шепель:
— Таймураз Маргоевич, скажите пожалуйста, Кулаева ранее видели?
— Я его видел в газетах после теракта. Так, нет, никогда. Я был в заложниках с детьми. С дочкой и внучкой.
— Расскажите пожалуйста.
— Значит, 1 сентября для нашей семьи как бы является праздником. Я в этом году тоже хотел устроить детям праздник. Внучка пошла в первый раз в первый класс. Я их сам отвез на машине, машину поставил подальше от школы, потому что я знал, что будет большое скопление. Чтобы мне потом легче было выехать оттуда. Откуда мне было знать, что будет теракт. Оказалось так, что мы 3 сидели во дворе школы, где там музыка была, линейка должна была состояться. И я стоял, разговаривал с бывшим директором этой школы, и с бывшим теперь уже физруком этой же школы Кониди Иваном. И того, и того террористы конечно убили, их сегодня нет, Царство им небесное. Когда началась стрельба, очевидно стреляли холостыми патронами. Мне показалось, что праздник все таки, и дети играют хлопушками. Со спины как бы стрельба шла. Честное слово, пока меня один взрослый дядя не стукнул вот так в плечо, я обернулся, и дай Бог тебе здоровья, такой заросший, с такой бородой. И мне говорит: «Давай, в школу заходите.» Вот тут впереди выступающие, говорили, что всех загнали в школу, и конечно одно временно все не прошли во входную дверь. И вынуждены были ломать стекла, окна. Многие зашли через окна, в том числе и я. До этого уже первоклашек собрали на втором этаже, в том числе мою внучку. И когда нас уже загоняли в спортзал, этих детей тоже уже со второго этажа вниз. Я глазами ищу свою внучку, их более 100 детей. И конечно сразу не мог найти, потом она меня сама обняла. Кричит: «Дедушка, дедушка, я тут.» Я ее приобнял, и сердце у нее стучало, будто вот выскочит. Короче говоря, первое что я сделал, объединил их, девочку с матерью. То есть, мою дочку с ее дочкой в центре спортзала. Дочка оказалась в окружении своих бывших учителей, она тоже эту школу закончила. И я чуть-чуть поодаль остался. Что я могу сказать, мое мнение, до сих пор мне не дает это покоя, почему это случилось в центре Беслана.
— Ну, обстоятельства пока расскажите.
— Дайте слово сказать. Значит, мой дом от работы находиться в метрах 600-700. я езжу на машине. И меня останавливают, туда еду, сюда еду, с обеда еду, раза 3. Я до сих пор не могу понять, почему этих людей никто не остановил. Ну, и как Вы говорите, по ходу дела. В газетах пишут, не в 9, а в пол 10 началось минирование. Потом началось баррикадирование. Начали закрывать все выходы, входы, окна и двери. Эту работу делали руками заложников. На это тоже ушло около 2 часов. А только после этого началось минирование. Этим тоже занимались заложники. Все выполняли на очень высоком профессиональном уровне. Повесили бомбу, скотчем обмотали, чтобы кто-то не сорвал, или она не упала. Бомбу повесили на баскетбольном кольце, протянули провод, и вторую бомбу повесили на второе баскетбольное кольцо. После этого начали заниматься минированием зала. Взрывные устройств имели форму и цилиндрическую, и кубическую, и так далее. На исходе 2 дня, у меня сахарный диабет, я подхожу к одному, думал переговорить с ним. Он меня останавливает: «Ты куда идешь?» Я говорю: «С вами надо поговорить.» «Вот как стоишь, так и говори.» Я говорю: «У меня дефицит сахара в крови.» «Ну и что?», - говорит он. «А то, что я не могу 24 часа без воды, и тем более без инсулина. Вы меня извините, конечно.» «Какого хрена тебе еще инсулин поможет сейчас мы вас взрывать будем, иди на место.» Я конечно подчинился, отошел на место. В первый же день после обеда в час или в 2, меня подняли и на виду у всех вот так поставили. Руки вот так. Так я простоял 3 с лишним часа. Учитывая мой возраст и сахар, я больше не мог стоять. Рядом оказалась скамейка, и я присел. Он на меня крикнул: «Какого хрена ты сел? Еще раз опустишься, пулю в лоб!» Я снова поднялся и стою. Потом между ними передряга получилась, я этим воспользовался и потихоньку, потихоньку, можно сказать, уполз. Не ушел, а уполз. Я оказался на противоположной стороне от той стены, где сидели директор, Кониди и другие товарищи. Я еще раз говорю, я себя настолько плохо чувствовал, практически в коматозном состоянии. Я даже не помню, когда зашел Аушев. Честное слово. И сколько времени он там пробыл, тоже не помню, не видел я. Очевидно, был в сонном состоянии. Лежал на полу. На 3 день, до 3 дня еще один момент расскажу. Товарищ, который все время вел переговоры, один из них, он от меня не далеко стоял. Мне не известно, кто был на том конце провода, но он вот так вел разговор, конкретно и жестко, без каких-либо отклонений. И прямо так и говорил: «Вы мне к черту не нужны, мне нужны первые лица.» И так их и называл: «Дзасохов, Зязиков, Аслаханов, Рошаль.» Рошаля я не знаю, тогда не знал, и сейчас не знаю. И все, разговор закончен, он выключал мобильный. Потом ему звонят, я не знаю, кто. А он говорит: «Я ничем не болею, и мне никакой доктор начерт не нужен.» И опять закрывал телефон. Вот так. И на 3 день они к нам заходят, прямо делегация, и говорят так: «Ваши горе-руководители не хотят принимать наши условия, и поэтому мы будем вас взрывать.» Какие у них были требования, мне не ведомо. Наверное, другим тоже неведомо. Я хочу сказать, что у нас был полный информационный голод, мы ничего не знали, и ничего не ведали. Потому что и внутри стреляли, и снаружи стреляли. Грудных детей, годовалых детей успокаивали автоматными очередями. Вот тут женщину спрашивали, какое оружие у них было. Кроме пистолетов и автоматов у каждого второго был пулемет, причем пулемет висел на спине, а палец – на курке. Вы представляете это? Я представляю. Взрослые люди не выдерживали, и дети падали от страха. Через 15-20 минут тот же самый ребенок, который пить хочет, кушать хочет. Вот такие дела. Но так получилось, я как-то боком сидел, и произошел первый взрыв. Судя по тому, что происходило, он был спонтанным. Ни боевики не ожидали его, ни заложники. Он был случайным. Меня тоже оглушил этот взрыв. Дети кричали нам, взрослым: «Дяденьки, спасите нас!» Но, если честно, я не был в состоянии кого-то поднять. Тогда мы встали на скамейку, и так мы двоих детей вбросили. Потом, буквально через 20 секунд, произошел второй взрыв, и нас самих выбросило, потому что мы стояли на скамейке. Со мой оказался маленький мальчик, лет 10-12. мы вместе в машине ехали, и он уснул. Буквально через 2-3 часа журналисты туда к нам прошли, и я дал интервью. Как говорят, информацию из первых рук. Все закончилось, освободились. На 5 день за машиной послал, она около школы стояла. На 6 день ее сам пригнал, она осталась целенькой, ни царапинки. Где-то через 7 дней я посещаю детей. Дочка оказалась в железнодорожной больнице города Владикавказа. А внучка в детской травматологии. Когда зашел к дочери, с ней в одной палате лежит женщина младше моей дочки, у нее 5 детей, и все они там, с ней в зале были. Дочку одну она так и не нашла. Похоронили ее, через месяц нашли. И вот, зашел я туда, буквально минут через 5-6 забегает мальчонка, и так уставился на меня и обнимает. Я не понял в чем дело. Оказывается, это был тот парнишка, который всю дорогу вот так меня за штаны схватил, и не отцеплялся от меня. И матери говорит: «Мама, вот тот дядька, который меня спас.» Я сам не получил ни одной царапинки, но одежда моя была вся в крови. Когда я был в квартире, они мне дали кое какую одежонку. Вот такие дела.
— Какого года рождения Ваша дочь?
— Моя дочь родилась 24 января 74 года.
— Как зовут?
— Сидакова Лариса Таймуразовна.
— А внучка?
— Внучка Сидакова Аида Хосаевна. 11 сентября родилась. Как раз ей 7 лет исполнилось, 97 года.
— По Вашему мнению, какое было общее количество боевиков?
— Передо мной выступившие, по-моему, правильно цифру называли.
— А Вы сами конкретно сколько видели?
— Я все время находился в зале, никуда не отлучался. Их там было примерно человек 16, но они все время менялись. Единовременно в зале находилось не более 8-10 человек. То ли покурить, то ли покушать выходили.
— Вот Вы говорили про боевика, который вел переговоры, вы впоследствии узнали, кто это такой.
— При мне он говорил, что его зовут Али. А потом мне говорили, что Али это и был Полковник. Может подсудимый подскажет.
— Вы говорили, что у боевиков были пистолеты, автоматы, а у каждого второго на спине пулеметы.
— И не только это. У каждого на поясе по несколько патронташей. Гранаты тоже были. В одной руке пистолет, здесь автомат или пулемет.
— А еще что за оружие было?
— Больше я ничего не видел.
— А вот брата Кулаева Вы видели? Характерная примета, что у него не было правой руки.
— Нет. Был один раненый в руку. Он вот так держал эту руку, не опускал. Прокуратура мне показывала фотографии, но они настолько были обезображены, что вряд и я кого мог узнать.
— А сколько женщин было среди террористов?
— Женщин, кого я видел, их было 2. Это точная цифра, они были рослые. И что характерно, эти женщины, как и боевики, под камуфляжем внутри имели спортивную форму. Я к тому это говорю, что стоит только скинуть камуфляжную форму, и вот, иди узнай, кто он, заложник или боевик.
— А о действиях Кулаева что-либо от других заложников Вам известно?
— Нет. Я вот смотрю на Кулаева, я его по фотографии в газете знаю. А так, нет.
— Вы пожар видели сами?
— Внутри? Когда нас выбросило волной, одну девочку тоже выбросило. Вы же видели фотографии, одна девочка обратно в спортзал залазит. Вот эта моя внучка. Она мне не просто внучка, я ее воспитывал, потому что они разошлись давно, родители. Так вот, я до сих пор думаю, как я ее не заметил. Она лежала на полу, около матери. И мать не заметила куда исчез ребенок. Вот ее волной тоже выбросило. И когда меня выбросило, босиком я был, потому что невозможно было в туфлях. Я обратно в окно тоже, до сих пор не пойму, как я мог обратно в это пекло лезть. Спецназовцы были, по-моему, они кричали мне: «Куда лезешь?!» Я говорю: «Мои дети там. Как я свою шкуру буду спасать.» «Давай быстрее отсюда. Этих нам оставь.» Вот до сих пор мне не ясно, как я внучку, нас в одну сторону выбросило.
— Так Вы не видели.
— Ну, когда взрыв был, как не видел. Большого пожара я не видел, но когда взрыв был.
— А знаете, от чего произошло возгорание?
— Вы знаете, наверное этот пожар получился извне. Стреляли, а кто стрелял, я не могу знать.
— Это выводы Ваши, или Вы видели?
— Я так полагаю, да.
— Вы сказали, до сих пор не могу успокоиться, как террористы оказались в Беслане.
— Вот так. Они же по воздуху не прилетели. Они же проехали где-то по дорогам. И через горный перевал, Кавказский хребет тоже не шли. Они только с Ингушетии наверное приехали, и проехали по дорогам. Мне интересно, это же не птицы, и даже не кролики, а на машине же приехали. Как это могло случиться, что их никто не остановил?! И границы открыты.
Старший прокурор управления Генеральной прокуратуры РФ на Северном Кавказе Мария Семисынова:
— А что Вас еще удивляет?
— Между прочим я могу вот такой маленький инцидент привести. Специально несколько дней тому назад я направлялся в село Зильги в местный колхоз и в Старый Батакаюрт. Там значит на подъездах пост. Я нормально, меня останавливают, я останавливаюсь. Я по-осетински объясняю: «Я вот такой-то представитель районной. Еду вот в ваш колхоз и в Батакаюрт.» А он мне говори так: «Мне уже не надо, кто ты такой. У нас регистрация» Я говорю: «Раз ты так дослужился, то надо полагать, что ты и в июне работал, в прошлом году, и с сентябре?» Он говорит: «Работал.» вот если бы такую регистрацию вели, я бы лично, и моя семья, не мучались в руках террористов 3 дня. «Тогда, - говорит, - проезжай.» Потом возвращаюсь, шлагбаум поднимается, и я проезжаю.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Еще вопросы есть?
Таймураз Чеджемов:
— Вы сказали, что они ждали первых лиц.
— Да. Они хотели, чтобы вывели войска из Чечни, больше нам ничего не известно.
— Как вы относитесь к тому, что на переговоры не пошли первые лица. Вот если бы Вы были первым лицом, Вы бы пошли?
— Я не могу утверждать, почему они не пошли.
Сослан Кочиев:
— Вы сказали, что первый взрыв был и для террористов неожиданным.
— Я чувствую вот своим нутром, что он был преждевременным, этот взрыв.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— У потерпевших есть вопросы?
— Что-нибудь доставали из-под пола?
— Значит, я конкретно отвечу на Ваш вопрос. При мне в спортзале вскрывали полы со всех 4 сторон. То есть, в углах по диагонали. В спортзале оружия обнаружено не было. Нам тоже говорили, с какой целью их вскрывают. Дабы узнать, есть ли там выходы из спортзала на внешнюю сторону, или нет. И второй вариант, есть ли по полами оружие. Это первое. Второе: как я полагаю, террористы проникли в школу до линейки. Это я доподлинно могу сказать. И заняли самые выгодные места тоже до начала линейки. То есть, второй этаж, чердак и прочее.
Старший прокурор управления Генеральной прокуратуры РФ на Северном Кавказе Мария Семисынова:
— Почему Вы так считаете
— Потому что их кто-нибудь бы видел. До захвата школы, они уже были на этих местах. Это я Вам говорю честно. То есть, или они рано утром проникли туда, или ночью. Один момент такой значит. Мой ближайший сосед Гаппоев Руслан, вы наверное слышали, тоже привел свою семью туда. Жену и дочку оставил там. А у нас прямо на улице были похороны в тот день, 1 сентября. И оставил их там, и вернулся туда. Когда он услышал, что захватили школу, галопом побежал обратно туда. И он до школы не дошел, а во дворе прямо школы его сверху снайпер. Так 3 дня он там пролежал, в школе. Это разве не говорит о том, что они все выгодные места заняли заблаговременно.
Заместитель прокурора РСО-Алания Аслан Черчесов:
— Один вопрос. Вот Вы говорили, что людей загоняли примерно 20 боевиков, да?
— Ну, да, примерно так.
— А сейчас сделали предположение, что часть боевиков проникла в школу раньше. А Вы можете так же предположить, что одна часть загоняла людей в школу, а другая часть занимала позиции на втором этаже. Куда же тогда вторая часть боевиков делась?
— Я не знаю, в каком контексте Вы вопрос задаете. Но я Вам скажу, что их было не менее 35 человек. Не менее.
— Хорошо, загоняли в школу 20 человек, а остальные где находились?
— Я же говорю, они были там уже.
— Нас загоняли в школу, а том внутри нас уже встречали. Как еще сказать?! Если конкретно, то я еще один эпизод расскажу. Я тоже в двери не мог зайти, и лезу в окно. А мне оттуда из окна боевик кричит, вот с такой бородой: «А ты куда?» Я говорю: «У меня там внучка. Сейчас она с ума там сойдет, от этих выстрелов.» Он говорит: «Давай, заходи.» И помогает мне зайти. И так я оказался внутри, в школе. Там боевик был. Как еще рассказать?! Я говорю таким голосом, гонором, потому что я пострадавший. Я хочу, чтобы кто виновен в этих трагических событиях, понесли наказание. Первые лица, вторые лица, третьи лица, кто бы не были.
— Батагова. Вы говорите, что Вы служили в армии, да?
— Да.
— Вот Вы зашли в спортзал, Вы увидели пулеметы, автоматы, расфасовка вот эта вот. Все было у них, да?
— Да.
— А вот у стенок, что стояли, гранатометы, вы не видели?
— Гранатометы я не видел.
— А я видела. И там стоял террорист, которого Вы сейчас назвали товарищем. Вы что за слово нашли?!
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Так, подсудимый?
— Нет вопросов.
— Адвокат.
— Нет.
— Вы можете задать вопрос подсудимому.
— У меня нет к нему вопросов.
Таймураз Чеджемов:
— А кого Вы считаете виновным в этой трагедии?
— Хотя бы скажем так, 1 сентября, все у нас знают, какой у нас это день. Правоохранительные органы конечно. Кто нас должен охранять. Конечно.
— Первые лица, хоть какие? Вы имеете ввиду всех милиционеров?
Заместитель генерального прокурора России на Северном Кавказе Николай Шепель:
— Это что за вопрос такой? Он дает показания как потерпевший.
Таймураз Чеджемов:
— А у меня вопрос к нему, как к потерпевшему.
— Я и тогда говорил в прокуратуре, и сейчас говорю. От данной школы до райотдела милиции 100 шагов. Их там было 100 человек, ну пускай еще 100 человек в отпусках, в командировках. Там оставалось. Если бы они пошли штурмом на них до минирования спортзала мы бы там не были. Ну, погибли бы человек 50-60, но не 350 же. Вот о чем я говорю.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Сидаков, у Вас нет вопросов?
— Нет.
— Спасибо, присаживайтесь. Заурбек Гутиев.
— Я подумал, как бы еще труп мой не сгоревший был. Я уже не думал, что выживу. Собрал свои последние силы, и выбрался сам, из окна. После второго взрыва по нам открыли автоматную очередь. Я по правой стороне подползаю к этому зданию, поперек школьного двора. Думал, здесь меня достанут. Добежал до соседского дома, до Дударова, мой ученик Казбек Дударов. Все эти ребята были молодцы все, молодцы. Они были уже, помогали уже. Он меня толкнул в ванную, во дворе в ванную. И целое ведро на меня обрушил, потушил рубашку. А концы рубашки еще тлели. Там схватили меня 4, и понесли по Сабановскому огороду. Там стояли машины уже, и в больницу. В больнице мне сделали 4 уколы, повезли в город. Гибли массы людей. В этом всем повинны наши правоохранительные органы, ФСБ и МВД, милиция. Потому что здание школы в 70-80 метрах от районного отдела милиции. Днем и ночью не прекращали стрельбу пистолетную. Им как пирог преподнесли. Этим бандитам, которые уничтожали нас. Что касается этого подсудимого стрелял в потолок тое, тоже хотел тихо. А сейчас прикидывается овечкой. Смиренным мальчиком. Тем более он вырос в такой семье, где брат тоже негодяй высшей марки. Если бы он любил детей, ты бы сразу, как только приехал в Беслан, сразу подошел бы к органам и сказал: «Я сдаюсь, я не хочу убивать детей. И вас убивать не хочу, я сдаюсь.» Но ты тоже такой же преступник, как и твои товарищи, и твой брат. Вы приехали туда убивать, убивать приехали ни в чем не повинных людей, детей. И я видел все, я видел тебя там с автоматом. И ты делаешь невинный божий вид, как овечка. Я прошу Вас, уважаемый суд, злодейшая трагедия, которую совершили они, эти бандиты, не должно быть упущено, и повториться в следующем. В конце своего выступления, я хочу сказать, спасибо великому русскому народу, спасибо всем честным планетам мира, которые вместе с нами пережили эту страшную трагедию, и которые до сих пор оказывают нам моральную, физическую, финансовую помощь. Кроме морального ущерба, например, я еще понес, разбили мне двери, дом, окна. Прокуратура республики приезжала ко мне, и эти окна, двери, на 30 000 рублей убыток. А что касается там у первого дома, Кадиев Зелимхан, то его дом не пригоден для жизни. Вообще не пригоден для жизни. Я умаю, в соответствии с законодательством РФ они должны понести наказание. И последнее, когда я подошел к этому Полковнику, я говорю: «Если бы я знал, что я попаду к вам, что меня вы поволочете сюда, я бы взял эту фотографию, и я вам бы показал этих людей.» Тут вместе с этими детьми 2 осетинки, Касаева и Самова. Потому что во всех школах в 56 году не было 10-классников, и они их приютили и создали для них интернат. «Что вы хотите?» «Выведите войска из Чечни! Осетия пользуется большим доверием у Путина, и Путин пойдет на это, что осетины скажут. Иди!» И как меня толкнул, я 3 метра летел. Тем более, когда уже сказал, что я учил ваших детей. Школа эта была самая образцовая школа в Северной Осетии. Учителя квалифицированные, строгие, и давали блестящие знания. С города Орджоникидзе водили туда детей, в нашу школу. Что касается директора школы, Лидии Александровны Цалиевой, то я все эти 3 дня сидел рядом с ней, с ее сестрой, с внуками. Никакого подозрения у меня к ней не возникло в зале, никакого «Сникерса» я не видел, что она кушала, никакого. Она болела со всеми учителями. Что касается, один боевик подошел ко мне и говорит: «Покажите мне детей Мамсурова.» Я их конечно знал, но я говорю: «Я их не знаю, я уже давно в школе не работаю. Я их не знаю.» Потом позвали директора, Лидию Александровну, а почему я не показал, потому что я боялся, вдруг что-то они наделают с этими детьми. Что касается поведения Лидии Александровны в зале, у меня никакого подозрения к ней нет, никакого подозрения. Она вынесла все тяжести этой адской жизни 3 дня. То, что я в Сталинграде не пережил в 64 армии, за эти 3 дня в спортзале перещеголял. Потерял перепонки, глазами плохо вижу до сих пор, и до сих пор меня не обеспечили аппаратом «Сименс», заграничный аппарат выписали. Я азбуку глухонемых тоже не знаю. Спасибо за внимание.
Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:
— Так, мы закончили допрос всех потерпевших, которых вызывали, которые явились. Перерыв объявляем до 19 июля.