29 заседание Верховного суда Северной Осетии по делу Кулаева

29 сентября 2005 г.

 

 

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

- Продолжаем рассмотрение уголовного дела в отношении Кулаева Нурпаши Абургкашевича, обвиняемого в совершении преступлений предусмотренных статьями 209 ч.2, 205 ч.3, 30 ч.3, 206 ч.3, 105 ч.2 пунктами: а, в, д, е, ж, з; 30 ч.3, 105 ч.2, пунктами: а, в, д, е, ж, з; 317, 223 ч.3 Уголовного кодекса Российской Федерации. Пожалуйста, секретарь, доложите о явке лиц, вызванных на судебное заседание.

Секретарь:

- На судебное заседание явилась потерпевшая Цахилова Аза. Остальные потерпевшие по неизвестным причинам не явились.

- Объявляется состав суда. Председательствующий Агузаров. Обвинение представлено в лице заместителя генерального прокурора России на Северном Кавказе Николя Шепеля, 1-го заместителя прокурора РСО-Алании, старшего советника юстиции Черчесова Аслана Владимировича, старшего прокурора управления Генеральной прокуратуры РФ на Северном Кавказе, старшего советника юстиции Семисыновой Марии Степановны. Защитник подсудимого - адвокат Плиев. В суд явилась потерпевшая Цахилова. Секретарь судебного заседания Кохан. Потерпевшая Цахилова Аза Бисагуровна, встаньте пожалуйста. У Вас есть отвод к составу суда? Прошу, не надо ей подсказывать. У Вас есть отвод к составу суда?

- Нет.

- Спасибо, присаживайтесь. В соответствии со статьей 268 УПК разъясняю потерпевшей ее права. Вы в праве знать о предъявленном обвиняемому обвинений, давать показания, отказываться свидетельствовать против самого себя и своих близких родственников, представлять доказательства, заявлять ходатайства, давать показания на родном языке, иметь представителя, знакомиться с процессуальными документами, получать копии постановлений, участвовать в судебном разбирательстве, в суде 1 и 2 инстанции, надзорной инстанции, выступать в судебных прениях, знакомиться с протоколом судебного заседания, приносить на него свои замечания, обжаловать приговор, постановление суда. Вы не в праве уклоняться от явки по вызову в суд, давать заведомо ложные показания или отказываться от дачи показаний, разглашать данные предварительного следствия. Цахилова, Вам ясны Ваши права?

- Да.

- Спасибо, присаживайтесь. Переходим к допросу потерпевших. Цахилова, пожалуйста. Фамилия, имя, отчество.

 

 

- Цахилова Аза Бисагуровна.

- Число, месяц, год рождения.

- 26 февраля 1943 года.

- Место жительства.

- Беслан, Недвижаева, 14, а, кв. 5.

- Я прошу успокоиться в зале. Мы ведем допрос потерпевшей. Мы допрашиваем потерпевшую.

Голоса из зала:

- Дудиева. На прошлом заседании подавался отвод заместителю прокурора Шепелю.

- Где подавался.

- Ходила Кесаева, искала Вас.

- Где? На улице?

- Тогда давайте мы сейчас подадим.

- Мы сейчас ведем допрос потерпевшего. Место работы.

- Пенсионерка, не работаю.

- Аза Бисагуровна, суд предупреждает Вас об уголовной ответственности за дачу ложных показаний и за отказ от дачи показаний. Пожалуйста, дайте подписку суду. Пожалуйста.

Заместитель прокурора РСО-Алания Аслан Черчесов:

- Аза Бисагуровна, скажите, ранее Кулаева видели?

- Видела.

- Расскажите, при каких обстоятельствах Вы оказались в заложниках, и при каких обстоятельствах Вы видели Кулаева.

- 1 числа я с дочкой и с зятем привели в школу внучку, Елизавету Юрьевну.

- Данные назовите зятя, дочки.

- Караев Юрий Тотразович и Цахилова Анна Батырбековна, дочка моя. И внучка, Караева Елизавета Юрьевна. Пошли в школу, повели внучку. И мы торопились, а дочка говорит: «Сегодня звонили, в 9 часов начнется, этот. – говорит, - надо торопиться.» И мы приехали пол 9. И мы поставили машину, зашли во двор. Когда завели детей в класс, я тоже пошла, думаю, пойду с учительницей познакомлюсь, чтоб потом я знала к кому подходить. Отец и мать хотели уйти на работу, и я б там осталась с девочкой. И уже на линейке меня посадили, как пожилую, старшие сидели и уже когда начали, ждали что вот-вот выведут первоклашек. И вдруг, женщина какая-то пустила шары, много шаров. И в этот момент я на шары обратила внимание, и из машины выскочили со стороны пути в камуфляжах люди с автоматами в руках. И начали стрелять, окружили нас, и начали кричать: «Все в школу!» и нас загнали в школу. Так как дочка и зять были возле своего ребенка, они с той стороны их загнали, а нас со двора. Кто в окно прыгал, кто через двери заходили. А когда нас загнали, со стороны столовой стояли еще в камуфляжах с автоматами и стреляли прямо в потолок, и кричали: «Все в спортзал!» И вот там я видела этого парня, можно сказать, если он парень. Но он не человек, а гнида, мусор. Вот там я его видела. Потом я его уже нигде не видела. И нас загнали в спортзал. Дочка кричала: «Мама, мама.» Я говорю: «Я здесь.» И туда все 3 зашли в спортзал, ну, загнали нас туда. И сразу, через некоторое время мужчин выбрали и повели куда-то. Вывели из спортзала и начали они парты носить, баррикады делать. К дверям, к окнам. И какие-то сумки таскать, начала бомбы ставить, или что они там были. Но вот видно, что бомбы. И провода какие-то тащили наши же, мужики. И заставляли их под автоматом. Кто не подчинялся, били прикладом автомата, чтобы быстрее работали. Вот так я там очутилась в этом спортзале. и там сидели, ждали, когда что будет. И я подползла к одному. Он был раненый в руку. Сейчас я знаю, что это Ходов, по этому узнала. И я говорю: «Что вы детей? Отпустите детей, а нас оставьте, старших, если вам так надо.» Он говорит: «Ты много хочешь. Вот пускай придут 4 человека.» И назвали их, я не помню их. И тогда, - говорит, - мы вас отпустим. «Пусть они подпишут, чтобы в Грозном все вот эти их, убрали оттуда войска российские. И тогда мы вас отпустим.» Так он сказал. И так мы вот там сидели. Сперва нас пускали воду пить. Но я не этот, но ребенок все время просил: «Бабушка, я воды хочу, бабушка, я туда хочу.» Сперва я водила. Потом уже нас не стали пускать, и учительница, Злата, я даже тогда не знала фамилию, вот она водила детей воду пить и по нужде. И первый день, когда Злата ребенка вывела, я возле этого стою, двери, жду, пока ребенка приведут. И вдруг взрыв в коридоре. И вот эта волна мне прямо лицо засыпала песком, и воздух горячий прямо. И я упала в сторону и крикнула: «А, Аллах! убили моего ребенка.» А этот Ходов сидел, и говорит: «Ты что Аллаха вспоминаешь? Ты мусульманка?»Я говорю: «Была. Но сейчас я не знаю, кто я.» И говорит: «Почему тогда у тебя косынки нет?» Я говорю: «»Вы нас как скот загнали, я косынку потеряла.» И он тогда кричит одному: «Алик, иди сюда.» Я имя даже запомнила, и заставил держать вот этот пульт ногой, или не знаю, как они называются. И сам пошел и принес мне материал какой-то бежевый, и сказал: «Завяжи вот это, если ты мусульманка, твои волосы чужой мужчина не должен видеть, - говорит, - посмотри, я буду, - как он говорил, так буду говорить, - посмотри, это все проститутки и наркоманы, голые сидят. Видишь?» И он мне сам завязал эту косынку. И тогда ребенка когда привели, он сел возле вот этого, и говорит: «Я к маме хочу.» Я говорю: «Иди к маме.» И через людей перешагивал, и пошел к матери. И я все время там сидела, вот возле двери вход в спортзал со стороны школы. И видела как сумки носили с гранатами, со всеми этими. Потом пришел один лысый, а борода длинная. И мужик высокий, без масок пришли и привели с собой обросшего какого-то. И вот когда штанги поднимают, бывают же, который колеса одевают, вот такими вместо лома, людей отодвинули и доски 2 штуки выбросили, и оттуда вытащили гранатомет, или не знаю, как называется, какой-то острый на нем. Вот такой вытащили, который на ножках ставят и стреляют наверное, я так подумала. И сказали: «Иди вот в эту комнату, отдохни 2 часа, потом мы тебя разбудим, и, - говорит, - пойдешь на свое место.» А где его место было, я точно не знаю. Факт то, что я видела, что оттуда вытащили вот эту, не знаю, как называется, гранатомет или что-то. Но вот длинный такой, на конце вот такой острый. И занесли туда в эту комнату и он там отдыхал. Потом через 2 часа наверное, так он ему сказал. У меня же время нет, подошли, вывели его оттуда, и повели наверх куда-то. Вывели из спортзала. И потом уже какие-то черные сумочки, пакеты приносили. Там были гранаты и гильзы на автоматы. И все время стреляли в потолок, кричали: «Замолчите! Замолчите!» Потом 2 женщины пришли, и он им говорит: «Идите, проверьте чтобы телефона ни у кого не было.» И они начали, вот эти женщины, одна другой говорит: «Я не могу. Я уже не могу.» Так она говорила. И она ушла. И за ними ушли 2 мужчин их, и 2 женщины вышли, и  после этого вот этот взрыв получился в коридоре. И все сумки, эти заставили вперед выкинуть. Мы все выкинули. Дочка не хотела телефон выбрасывать. Я говорю: «Аня, выброси. А то из-за тебя еще и 20 человек расстреляют.» Так они сказали: «У кого телефон найдем, вокруг нее 20 человек убьем.» И все время стреляли, пугали наших детей. Как не виноват? Еще как виноват. Автомат держал? Держал. Пугал? В страхе держал нас? Держал. Почему его мать и отца по телевизору показывают? Я не хотела идти, я не могла. Я до сих пор лечусь. И они хвастаются: «Наш Сын е виноват. Он скоро оправдают его, и приедет.» он то приедет. А мой приедет? Который оставил 5 детей. И я их бабка, вот 62 года. А? придет? Не придет. И когда начали мужчин выводить, выведут и в коридоре стрельба идет. Приходят и говорят: «Вот видите, ваши нас стреляют.» А мы видим, что мужчины пришли, уже половины нет. И когда вот этот Ходов мне косынку завязал, я уже как-то к нему этот. И он когда выводил, я его за штаны хватаю и говорю: «Не убивай моего зятя. У него 5 детей, не убивай. Аллахом прошу.» И он говорит: «Который твой зять?» Я говорю: «Вот низенький вот этот, полный.» Он говорит: «С твоим зятем ничего не будет.» и действительно, они, когда в последний вечер их привели, их было уже 4 человека. А отвели больше 20 наверное, и поубивали. А сами вот так нам говорили. Дети плакали, которые без родителей. Когда автоматом стреляли, они с полом сравнивались все. И заставляли руки зайчиком. И вот это все видеть. Я до сих пор не могу успокоиться, все время в глазах стоят. И действительно не убили зятя. Был до последнего живой. А дочка была беременная, и говорит: «Я поползу к двери, чтобы мне дышать было легче.» Там возле двери воздух проходил чуть. И она поползла туда. Это после этого было. Уже туда нас не стали пускать. На второй день Аушев когда пришел, он зашел в черном халате, в капюшоне, и прямо возле меня встал. И капюшон отбросил, и говорит: «Узнали вы меня?» А все кричат: «Да.» «Тогда, - говорит, - я пошел на переговоры.» И ушел. Больше он ничего не сказал в зале. А когда Аушев ушел, вот эти сволочи, паразиты, ходили по коридору и вот так здоровались, вот так руками, все нормально мол, все нормально. Вот после Аушева вот такая реакция была. Ия вот не грамотная, но я так подумала, что они доказали Аушеву, что они смогли вот это сделать. Мне так показалось, не знаю как, а мне вот так показалось, что мы, мол, доказали все. И после, когда Аушев ушел, сказали, что вот Аушев дал приказ, чтоб вот этих детей до полтора года, 2 лет отпустили. Аушев, говорит, такой этот дал. И нас отвели, 26 человек вывели. Возле меня сидела женщина, я не знаю, живая она или нет, я ей говорю: «Идите туда, у тебя же ребенок маленький.» «А мне, - говорит, - уже год и 8.» Я говорю: «Что метрику будешь показывать.» И она не захотела, боялась: «Может, - говорит, - их убивать уводят.» И не вышла. И тогда уже после Аушева нас не стали уже вообще выпускать. И началось самое страшное. И дети уже и под себя писали. Потом нам принесли какие-то с «Кармадонов» банки вот эти пластмассовые, и стали туда писать, и один другому подавать и пили вот эту мочу. Там вот была медсестра Лариса, я даже фамилию не знаю, она нам давала таблетки. 2 штуки она мне дала, и зятю тоже плохо было, сердечник он был. И я 1 зятю отдала, 1 девочка какая-то сидела на окне, говорили, что этой девочке плохо. И я вот отдала ей эту таблетку. А другую зять взял в рот, пососал, потом говорит, что отдай Лизе. И вытащил, и я отдала внучке. Потом было плохо внучке. Я уже не знала, она уже закатывалась у матери на руках, и я тогда посмотрела, вижу, туфелька маленькая детская. Я говорю: «Господи, извини меня пожалуйста.» и туда этот, и я говорю: «Лиза, это чай.» И в рот налила, и она заплакала и говорит: «Бабушка, ты почему меня обманула. Это не чай, это не вкусно.» Тогда женщина сидит и говорит: «Дай мне, я умираю.» И я тогда этой женщине отдала. И девочка все равно же несколько глотков сделала и уснула. Потом опять проснулась и начала плакать. Мать уже, девочке уже 7 лет, не было у нее молока, но все равно сунула ей сиську свою в рот и говорит: «Может уснет. Пососи.» и она опять уснула. Вот так мы мучались там. И я тогда Ане говорю: «Аня, давай будем молиться. Больше делать нам уже нечего.» И она говорит: «Мама, зачем я тебя еще с собой повела? Из-за меня и ты пропадешь.» Я говорю: «Где ты, я там.» И тогда уже ей самой плохо было. И когда мочу пили дети, откуда-то приносили эти. В туалет не пускали, и повели в какой-то класс биологии. Цветы там были, и дети вот эти цветы приносили, и вот так разбрасывали. И вот эти малыши когда поели, и мочу пьют. И начали, понос у них начался. И вот сидишь, и со всех сторон на тебя брызги летят, вот в таком виде мы там мучались. Вот так. И уже самой тоже плохо было. И уже и лекарства закончились у меня, валерьянка была, и я там кто мучался всем давала и закончились. И я тогда тоже, уже печень начала болеть. Я думаю, ну что, попробую свою мочу, и начала свою мочу пить. И дочке тоже предлагала, она говорит: «Луче умереть. Я пить не буду мочу.» И из-за этого наверное и спаслась, а то у меня печень уже начала болеть, и хоть криком кричи. А потом дочка мне говорит: «как-нибудь, может тебя как старшего выпустят.» И дала мне свой бюстгальтер и говорит: «Намочишь там, и когда принесешь мы Лизе в рот накапаем воду.» и я отползла от двери и говорю: «Выпустим меня, мне уже плохо. Даже туда не хочу, вот сюда к порогу отпусти.» говорит: «А, ты не можешь.» И мне автомат к шее приставил и говорит: «А ну, ползи назад. А то сейчас в раю будешь.» и отогнал меня автоматом назад. Я когда отползала, посмотрела вот так на дочку, и она уже брови подняла, чуть не кричала, боялась, что меня убьют. И внучка кричит за мной: «Бабуля, не уходи, мне плохо!» Он же мне не давал там остаться, и я от них немного отползла, метра 2 наверное. И как только упала, в это время взрыв. И все, меня оглушило. И лицо сгорело под какими-то проводами. И переносица, у меня все поломалось внутри, у меня даже снимки есть. И я думаю, что же это такое. И я вытерла глаза, хотела ползти к дочке. И вдруг, второй взрыв, и меня выбросил вот этим. Возле меня на стуле был 4-х угольный большой, здоровый. И вот это наверное взорвалось. И я очутилась на улице. Не знаю, я только подползла к батарее, хотела встать, и в это время взрыв второй, и я очутилась на улице. Меня выбросило или этой волной, я не знаю до сих пор. Вот что я там видела, я вам все рассказала. Можете вопрос задать, может я что-то забыла.

- А с членами Вашей семьи что стало?

- Ну вот, дочка и зять погибли там. Еще и сгорели. И 7-летняя осталась на меня. Вот мы 2 живем вот с этой девочкой.

- Аза Бисагуровна, пару вопросов мы Вам зададим. Какие действия Кулаев предпринимал конкретно, что он делал?

- Я же сказала, я после этого его больше не видела.

- Ну, в первый раз когда видели.

- Вот я тогда видела, что стрелял в потолок и кричал: «Все в спортзал!» И загонял нас в спортзал.

- В каком месте он тогда находился?

- Со стороны столовой.

- То есть, принимал участие, когда загоняли людей в спортзал.

- Да.

- И все?

- Этого мало?

- Оружие какое у него было?

- Автомат. Какой-то я их не разбираюсь какой марки.

- а вот одежду Вы его не запомнили?

- Они все были в камуфляже.

- Уточните, в каком месте разламывали полы?

- Вот когда со стороны школы в спортзал заходишь, вот с правой стороны.

- То есть. Это в спортзале.

- Да. Они потом когда вытащили, обратно доски положили и люди опять сели.

- Вы еще уточните, что они оттуда вытащили?

- Вот это длинный, на конце у него острый вот этот.

- Ясно. А от этого мета Вы далеко сидели, где разломали пол?

- Я сидела, вот когда в зал заходишь с левой стороны, а это было с правой. Возле двери прямо сидела.

- Далеко.

- Как далеко? Ну рядом же. Через дверь.

- Под полом, пол практически лежит на асфальте. Там возможность была что-нибудь вообще спрятать.

- Это я не знаю. Это я не видела. Факт в том. Что вот этим ломом, которым штанги поднимают, ломали.

- Ломали, это да.

- А вот говорят, что танки не стреляли. Как не стреляли? Моя внучка вылезла с той дырки, когда увидела, что мать уже погибла. И говорит: «У нее была рана вот здесь, и оттуда кровь шла. Я, - говорит, - ее будила, будила. Она не просыпалась. Я, - говорит, - тогда испугалась, и побежала в эту дырку, где танк сделал под окном.» Вот эту дырку, вот оттуда она выбежала. И говорит…

- Под окном, это где?

- Зала.

- Не помните, полы кто ломал?

- Конкретно я же их не знала. И тогда не знала я их. Наши ломали.

- А вот количество бандитов, которые загоняли людей в спортзал, не помните?

- Вот зрительно я помню. Во дворе я не посчитала,  а вот уже в спортзале я видела, как они менялись. И разные люди приходили.

- С учетом того, что они менялись.

- Да.

- Сколько их было?

- Вот тренажеры где занимаются, с другой стороны возле туалета 2 сидели. Как зайдешь, там 2. 1 сидел на пульте. И с той стороны тоже так. Менялись через каждые пол часа, или час, я не знаю, но они менялись. И ходили 4, все время ходили туда-сюда. И мужчин, которые водили тоже были 2. А сколько, я не знаю.

- Женщин сколько было среди них?

- Я 2 видела. Больше не видела.

- До 1 числа Вы за них говорили. После 1 Вы их еще видели?

- После 1 не видела. Вот они зашли, искали у кого телефон.

- В целом, вот у бандитов какое было оружие, Вы что-нибудь можете прояснить?

- Вот 1 с первого числа по третье, пока этот штурм начался, не открыл лицо. Но кричал все время, стоял. Вот на нем на автомате был острый какой-то, как нож. Все прикреплял вот это к своему автомату. И после Аушева они еще принесли противогазы и на себя повесили по 3-4 гранаты. И я думаю, наверное сейчас пустят газ, поэтому принесли противогазы. И я Лизе говорю: «Лиза, если запах почувствуешь, ложись на пол и нюхай пол. И закроешь рот.» Я почему-то так подумала, что они на нас газ пустят.

- Вы показывали, что сидели недалеко от человека, который сидел на педали, да?

- Да.

- Кулаев не сидел на педали?

- Не видела я на педали.

- А убийство Бетрозова видели вы в первый день?

- Я не знаю, кто он был. Нов  первый день которого убили, они его по этому коридору прямо туда-сюда носили , за ноги тащили. И пол в крови. В белой рубашке он бедный был. И его проносили, говорят: «Кто будет против. Вот такая участь у всех.» Так они сказали.

- А вот брата Кулаева видели, он без правой руки был.

- Я откуда знаю.

- Нет, но вот правой руки не было у одного боевика.

- Но он хорошо стрелял все равно. Был такой. Он тоже в потолок стрелял, пугал.

- Ясно. А причину первого взрыва Вы можете указать?

- Это я не знаю.

- Спасибо.

Заместитель генерального прокурора России на Северном Кавказе Николай Шепель:

- Вы слышали всего 2 взрыва?

- Про другие я уже не знаю. Меня когда выбросило, девочка стоит вся в крови, рот раскрыла. Я уже как лягушка упала, все. У меня до сих пор осколки сидят.

- Взрывы один за другим прошли, да?

- Да. Тогда уже я воздухом надышалась. И девочка еще стоит, и помощь думаю просит у меня. И я тогда ее схватила за руку и говорю: «Девочка, побежали отсюда.» и хотели побежать в сторону милиции. Не путей, а в другую сторону. и тогда меня наверное сверху, не знаю, выстрелили и в ногу ранили. И я опять упала, и лежу, думаю: «Ну черт с ним, умирать так пускай умру.» И лежу, а девочку толкнула, говорю: «Беги вот туда.» я не знаю, куда эта девочка делась, не знаю. И лежу, потом опять голову подняла и подолом вытерла глаза, кровью же заливаются, и вытерла, и смотрю, там мужчина один за деревом машет мне: «Ползи, ползи!» И я до него доползла, и тогда они меня оттащили оттуда.

- Вы говорили один из бандитов, Вы назвали Ходов. Вы его опознали, да?

- Ну, вот когда меня в прокуратуру вызвали, показания давать, я фотографии смотрела покойников, и я узнала, что это он был.

- А до этого Вы его не знали.

- До этого нет, не знала, что это Ходов.

- Это он с Вами разговаривал?

- И он тоже, и еще один обросший.

- А второго опознали?

- Да.

- Не помните, кто?

- Я не помню.

Старший прокурор управления Генеральной прокуратуры РФ на Северном Кавказе Мария Семисынова:

- У меня есть вопросы. Аза Бисагуровна, скажите пожалуйста, 1 единицу оружия достали оттуда, из под пола?

- Да. Единственную вот эту длинную.

- Кроме вас кто это видел еще?

- Я не знаю наверное видели, кто там сидел. Они может погибли.

- Можете сказать, кто?

- Они все погибли. Если бы я тоже не отползла, было бы хорошо, чем вот сейчас мучаться с детьми, лучше бы я там осталась, чем вот сейчас вот это все.

- Скажите пожалуйста, а откуда принесли вот эти черные сумки с гранатами?

- Ну, я же не видела. Они несли со стороны школы в коридоре.

- То есть, со двора?

- Со стороны школы. Вот коридор же там есть, где нас загнали в спортзал со школы.

- Вот эти гранаты, какие, Вы говорите, из сумок доставали, они куда потом, раздавали, или что-то делали с ними.

- Ну, я же Вам говорю. Они вот эти противогазы и гильзы…

- Нет, о гранатах мы ведем речь.

- Повесили на себя, по 4, по 5 повесили на себя. И противогазы положили, там возле, вот где сидел зверь этот.

- А сколько сумок таких они занесли с гранатами?

- я не считала.

- Понятно. Ну, нет вопросов у меня.

Заместитель генерального прокурора России на Северном Кавказе Николай Шепель:

- Переговоры Вы наблюдали? Слышали, какие разговоры были?

- Я не знаю, переговоры были или нет. факт то, что директор школы заходила и говорила: «Вот видите, мы никому не нужны. Я звоню, и никто трубку не поднимает. Мы никому не нужны.» и дети начали плакать. Я им говорю, вот которые без матери, они сильно плакали, вот 4 класс, 3, вот такие дети. И я им говорю: «Вы дома смотрите боевики, кино?» И один мальчик говорит: «Да, я люблю.» и другой говорит: «Я тоже люблю.» Я говорю: «Вот это вот такое. Не плачьте, нас сейчас отпустят.» я уже думаю, как их успокоить, чтобы не плакали.

- И вот тот переговорщик погиб, который по телефону говорил…

- Вот который с Аушевым пришел, вот этот мордатый, его и с покойниками нет, и здесь рядом не сидит. Он наверное его увел с собой. А вот другой, обросший, лысый, с покойниками я опознала, что он погиб. А вот мордатого не было.

- Самого разговора Вы не слышали. Вы далеко были?

- Вот это я слышала, что они вот так здоровались, что, мол, все хорошо. И шлепали руки друг другу. Радовались после Аушева.

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

- Представители потерпевших.

Сослан Кочиев:

- Аза Бисагуровна, вот в первый день Вы что-нибудь слышали о том, что детей буду выпускать.

- До полтора года сказали. В первый день, нет. Аушев когда, второго.

- А Вам что-нибудь говорили об официальном заявлении представителей властей…

- Они власть ругали, говорят: «Пускай вот эти 4 человека придут, и мы решим вопрос, чтобы из Грозного убрали вот эти российские войска.»

- Я имею ввиду, по количеству заложников.

- Нет. не говорили. Ну, говорили, 350 человек. Но здесь разве 350 человек? Один на другом лежали.

- И как-то отношение от этого изменилось у боевиков?

- Нет конечно.

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

- У потерпевших есть вопросы?

- Аза, скажите пожалуйста, вот когда вы зашли в зал, в спортзале уже были боевики?

- В спортзале не было. Со стороны столовой стояли они.

- А как Вы думаете, они те же были, которые на улице или другие.

- Как они были, когда они нас сзади стреляли, загоняли. А мы когда туда забежали, там еще стоят. И те тоже кричат.

- Другие были, да?

- Да.

- Сидакова. Аза, Вы упомянули, что Ходов звал боевика по имени Алик. Вы его опознали?

- С убитыми, да. С покойниками я его видела.

- У подсудимого?

- Нет.

- Адвокат?

- Нет.

- Аза Бисагуровна, Вы хотите спросить подсудимого?

- Не хочу я даже с ним разговаривать.

- Спасибо, присаживайтесь.

- Я еще вот что хочу ему сказать. Пусть он тоже мочу свою попробует. А то он ходит каждый раз в новой рубашке. А я там в какашках детских сидела трое суток, и мочу свою пила. Пусть бы он тоже попробовал. И мама тоже, которая радуется, что вот мой сын скоро приедет.

- Так, на сегодня у нас потерпевших уже нет вызванных к сожалению. Явилась только 1 потерпевшая.

Голоса из зала:

- Ваша Честь, могу я дать показания. Но я не записана.

- Где вы не записаны?

- У Вас.

- Вас повесткой не приглашали в суд?

- Нет.

- Ни разу?

- Нет.

- Вы признаны потерпевшей по делу?

- Да.

- 5 минут перерыв. Сейчас, мы удостоверимся и мы Вас допросим. Имя отчество назовите.

 

 

- Тотрова Анна Дакцихоевна.

- На трибуну. Фамилия, имя, отчество.

- Тотрова Анна Дакцихоевна.

- Число, месяц, год рождения.

- 8 марта 1954 года рождения.

- Место жительства.

- Беслан, Плиева, 12, кв. 31.

- Место работы.

- Греция. Посудомойщица.

- Анна Дакцихоевна, суд предупреждает Вас об уголовной ответственности за дачу ложных показаний и за отказ от дачи показаний. Пожалуйста, дайте подписку суду. Пожалуйста.

Старший прокурор управления Генеральной прокуратуры РФ на Северном Кавказе Мария Семисынова:

- Анна Дакцихоевна, Вы ранее видели подсудимого где-либо?

- Нет.

- У Вас дочь находилась в заложниках?

- Да. Но я тогда не находилась в Беслане.

- Расскажите пожалуйста, как случилось, что она оказалась в числе заложников.

- Вы знаете, по нужде мне пришлось уехать в Грецию. У меня 2 детей, помочь им выучиться. И я отсутствовала. Мои дети находились с моей мамой. Дочь Марина Тотрова 11 лет, и сын, студент института. И утром как обычно все дети, она с соседками 2 на час раньше пошла в школу. Говорит: «Нас учительница попросила надуть шарики, чтоб повесить в актовом зале там.» Не знаю, конкретно где. И они на час раньше побежали 2. Маму она с собой не пустила: «Бабуля, я уже старая, уже в 6 класс пошла, не надо со мной идти.» О том, что случилось 1 сентября, я работала в магазине в Афинах, и утром, придя на работу, хозяин мне кричит: «Анна, иди сюда. Смотри, - говорит, - что у вас в России делают.» я подбежала, английский не очень знала, по СНН показывают карту, там написано: Ингушетия, Осетия, Чечня. 3 названия. Но у меня что-то внутри екнуло, я думаю, это у них на границе, они всегда с нас начинают. И 2 дня я находилась там, все время в прямом эфире вот это все мы наблюдали. Невозможно было вылететь. Потому что как раз Олимпиада закончилась, и невозможно было достать билеты. Мы летели через Лондон. Москву, Минводы, чтобы добраться домой. Я 2 суток была в пути. Вместе с греческим журналистом, который неделю находился у нас в доме, мы начали ее разыскивать по больницам, по фотографиям, ходили по всем больницам, все детей спрашивали. Но дети сами были в шоке. Кто мне говорил, что видели ее, кто говорил, что она сидела прямо под сеткой, где сейф. И увидели, как она уже горела. Потом я ее 5 вечером нашла в морге без левой ноги, обугленная была и прямо глаз прострелян. Хоронили мы ее 7 числа. И после похорон с журналистом и с сыном поехали в школу. И вот войдя в школу, сразу они мне показывали, там сосед тоже с нами был, зашли в библиотеку первым долгом, посмотрели вот эту яму, вырытую там. Увидела своими глазами. Она была размером где-то, ну, если не метр,  хотя бы сантиметров 80, и в глубину примерно столько же. Потом мы поднялись на второй этаж. На втором этаже в актовом зале я сама, своими глазами видели, как под трибуной. Примерно такого размера, как бок этого стола, были вырезаны лазы. Они мне объясняли, что здесь было у них оружие. За кулисы поднялись, там нижнее белье валялось, лифчики, трусики какие-то. Я не поняла, откуда они там оказались. Потом по ходу, как зашли, с левой стороны в стене было вырвано 3 кирпича в разных местах. Ну вот чтобы видимо оружие выставлять. Но они настолько аккуратно, Вы знаете, толщина стен была примерно сантиметров 40, если не больше. Ну. Школа старая. Сами знаете, 115 лет школе. Раньше строили хорошо. И вот в этой толщине на таком уровне, что может человек стать и выставить оружие, было ровно вынуто 3 кирпича в разных местах. Но почему-то никто об этом не говорит. Но это же тоже доказывает то, что они не могли в день захвата вот этим заниматься, чтобы вырезать, вынуть эти кирпичи из стены. Там же не один кирпич был, который можно прикладом выбить. Они готовились. Потом, мне сосед показал одно окно, из которого снайпер стрелял. Мой сын, который закончил эту школу, учился с нулевого до последнего, он говорит: «Мама. Я и то никогда не увидел это окно. Хотя, - говорит, - с пацанами все время здесь бегали.» Оно было в самом конце крыла, на втором этаже, когда уже за спортзал, туда проходишь, и вот уже в самом конце наверху такое маленькое окошко. Мой сосед работает в милиции, и говорит: «Даже мы хотели снять этого  снайпера, и никак не могли в него попасть. Потому что трудно было его снять.» Там было заранее подготовлено так, что он мог стрелять, а в него не могли попасть.

- Все Вы сказали?

- Ну. В принципе да. То, что я сама не находилась. А теперь у меня еще вот такое. За неделю до приезда, я приехала. Уехала в феврале, вот сейчас приехала, чтобы сделать годовые поминки. Меня пригласили на телевидение. Есть там центральный канал «Мега», и журналисты в прямом эфире мне задали такие вопросы: почему ваши скрывали количество заложников, что из было 354 человека, а вы об этом уже в первый день знали, что там более 1000 человек. И спрашивали: «Как Вы считаете, почему вашего президента, который во время судебного следствия должен находиться в республике, перевели в Москву, где он недосягаем для тех, кто проводит судебное следствие.» И журналистов очень интересовало, потому что, знаете, в Греции любой, не то, что вот такая трагедия, любой малейший факт, журналисты и телевидения, и газеты, это разбирают по косточкам так сказать. Их очень удивило, почему уволили главного редактора газеты «Известия» за то, что он на первой странице опубликовал трупы детей в черных мешках. Они меня спрашивали: «Говорят, что уничтожено было только 11 боевиков. Остальные трупы, как вот мы делали экспертизу по фотографиям, - на знаю как, где они их доставали, может в Интернете, может где, я в этих делах не очень разбираюсь, но они говорят, - некоторые трупы были старые. И до нас дошли слухи, что эти трупы были привезены якобы подставлены, как будто это уничтоженные боевики в тот день. А фактически были трупы старые.» Вот позавчера я находилась на судебном заседании, сама убедилась в том, что у нас любят скрывать некоторые факты. Здесь выступал Торчинов Казбек. Он рассказывал, как он видел, сколько человек вышли из машины, и сколько еще вдоль стены бежало, сколько человек загоняло в школу. Вот вчера где-то в 11 часов утром передавали по 2 каналу, по российскому полностью его выступление. И именно там, Ге он указывал количество боевиков помимо тех вот, что 25 вышло из кузова, и 2 из машины, 1 махал, другой открывал ворота. Остальное, то, что он рассказывал почему-то вырезали, потом, после этого куска опять продолжили дальше его выступление. Почему вот у нас принято вот все это скрывать. Вот неужели, вот если бы вот у вас у кого-то, не дай Бог конечно, я даже врагу не желаю, но вот у кого-то бы случилось, кого-то бы коснулась лично вот эта бы трагедия, вот вы женщина, извините, да. Если бы Вы вот похоронили ребенка 11 лет как я, Вам бы тоже наверное хотелось, раз ее уже нет, то хотя бы убедиться, почему ее уничтожили. И почему вот Дзасохова еще выше подняли, чтоб он был недосягаем! А мы вот, и из нас еще делают дураков, как будто вот здесь женщины Беслана совсем с ума сошли! Извините.

- Анна Дакцихоевна, я Вам задам несколько вопросов. В какой класс Ваша девочка ходила?

- В 6 перешла.

- вы пояснили, что потом Вы уже ходили туда, на место происшествия в школу, и вам объяснили, откуда доставали оружие. Кто вам объяснял?

- Вот это журналист, он со мной ходил.

- Журналист из Греции?

- Да. Он русскоговорящий. Я была занята похоронами. Мы нашли ее 5, хоронили 7. И я в эти дни, естественно мне не до школы было. Но он же прилетел со мной, и он уже сам бегал. У него был в операторах Тимур, как же его фамилия, он на НТВ.

Кусов?

- Нет. Их 2 брата Руслан и Тимур. На НТВ. Гусаровы. вот этот самый Гусаров был оператор вместе с ним всю неделю был у нас. И вот они снимали, все это они делали вместе. И он к нам только заходил, и вот когда в эфир выходили для Греции, только тогда он у нас был. А так он вел свое расследование. Вот они ходили, снимали. И вот он меня повел, говорит6 «Вот мне сказали, что вот здесь лежало оружие.» Но в самом деле, ну как? Вот позавчера женщина, которая в библиотеке, рассказывает, что она ничего не заметила. Но я же своими глазами этот пол видела. Если бы мне кто-то сказал, но я лично пошла, и вот это сама увидела. Я не обманываю, я в зале не была. В смысле я хочу сказать, что я нормальная, это все.

- Понятно. Анна Дакцихоевна, вы сказали, что вам греческое телевидение, корреспонденты, задали ряд вопросов. И назвали, какие вопросы задавали. Скажите, как вы ответили на эти вопросы.

- Я сказала, что ответить не могу пока. Я нахожусь как вы точно так же в вашей стране. И я обещала, что на суде буду и их вопросы задам. Я ничего не отвечала. Единственно на один вопрос, который мне задали: «Вашу школу опять обокрали, и как вы считаете, кто это мог сделать?» я говорю: «Вы извините. Я это не уполномочена отвечать.» Я слышала тоже, по телефону мама сказала, что там компьютеры украли, еще что-то. Единственное что я знаю, что их поймали. Я свою страну не люблю компрометировать в чужой стране. Хоть я там и работаю, все.

- Ну, этого обстоятельство к новой школе относится.

- Да. Но это просто вот такой вопрос.

- а мы сейчас вот по факту нападения разбираемся.

- Ну, я к тому, что вот я ничего лишнего там.

- Не говорили.

- Да. Хотя мне и больно, но я не люблю свою страну позорить.

- У меня вопросов нет.

- Меня опозорили, но я все равно считаю, что я здесь родилась…

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

- У потерпевших есть вопросы?

- Нет.

- У подсудимого?

- Нет.

- Адвокат?

- Нет.

- Вы хотите ему задать?

- Да я его видеть не могу.

- Спасибо, присаживайтесь.

Голос из зала:

- Можно вопрос задать?

- После процесса. У нас очень плохая явка потерпевших.

- Но мне повестка не приходила.

- Я Вам хочу сказать, что мы всем уже по второму разу направили повестки. Мы просили, чтобы нам тоже комитет помогал в этом вопросе.

- Мне некоторые потерпевшие говорили, что нет официальной повестки суда.

- Не может этого быть. У нас есть расписки. У нас есть корешки повесток уже по второму разу. Ну, спросите уже, спросите.

- я хочу воспользоваться присутствием стороны обвинения и спросить. Есть свидетель, который видел эту 66 машину. Она работает в ларьке в районе новой школы, которая была построена на месте интерната.

- Я Вам сразу отвечу. Когда мы перейдем к допросу свидетеля, Вы вправе заявить ходатайство, чтобы мы ее вызвали. Пока мы говорим о потерпевших.

Заместитель генерального прокурора России на Северном Кавказе Николай Шепель:

- Давайте, мы так сделаем. Вы нам дадите адрес, и мы найдем ее. Тем более, что Вы знаете, мы укрепили сейчас следствие. У нас следователи со свежим взглядом, и они готовы со всеми пообщаться. В частности и по потерпевшей, которая была в Греции. И проверить еще источник, откуда это известно  этому корреспонденту. То есть, эти вопросы мы поднимем.

- Она видела их до первого. Они переезжали через рельсы напротив школы. И говорила: «Все равно Николай Иванович не хочет в это поверить.»

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

- После процесса Николай Иванович ответит на все ваши вопросы.

Голоса из зала:

 

 

- Дудиева. Я хочу заявить отвод заместителю генерального прокурора Шепелю Николаю Ивановичу. Потому что я считаю, что Николай Иванович с самого начала расследования не обеспечил объективное расследование. И в результате …

- Выйдите к микрофону и обоснуйте свой отвод.

- Я хотела бы от своего имени и от имени других потерпевших заявить отвод заместителю генерального прокурора Шепелю Николаю Ивановичу. Потому что я считаю, что Николай Иванович с самого начала расследования, уже прошел год, не обеспечил объективное расследование. В результате этого возникло очень много вопросов, очень много проблем. Ведется повторное следствие. Я считаю, что этого, на мой взгляд, достаточно. И последний инцидент, который произошел в зале суда, когда мы приглашали Николая Ивановича встретиться здесь, был актом неуважения. И свидетельствовал, на мой взгляд, о том, что Николай Иванович придерживается линии, которую в самом начале определила прокуратура. Я все равно уверена, что прокуратурой сначала сделаны выводы, а потом, в соответствии с этими выводами, к ним пристроены доказательства. Это мое заявление.

- Что у Вас? Я сейчас Вас буду спрашивать, Ваше мнение. Заявлено ходатайство об отводе. Я бы просил стороны высказаться по этому вопросу.

Таймураз Чеджемов:

- Ваша Честь, я поддерживаю ходатайство. И считаю, что следственная бригада, которую возглавлял уважаемый прокурор Шепель, на самом деле не обеспечила полноту расследования. Исключительность этого дела, громкость, если хотите, страшные последствия, обязывали генеральную прокуратуру тоже исключительно полно, ответственно подойти к расследованию террористического акта. Выяснению всех тех причин, существенных и не очень существенных. И незначительных причин, которые дали возможность террористам совершить этот страшный акт. Однако расследование не проводилось именно в таком направлении. Мы считаем, что должно было вестись расследование по террористическому акту. И в результате расследования всех обстоятельств теракта, должны были быть названы виновные. Начиная с федеральных, или если нет таких, то должны были быть приведены убедительные доводы того, что никого кроме террористов и руководителей Правобережного ОВД виновных в этом деле нет. Однако, вместо того, чтобы расследовать все дело в полном объеме, следствие стало на путь искусственного разделения дела на отдельные дела. Во-первых, я считаю, то есть потерпевшие считают, что совершенно незаконно было выделено дело в отношении руководителей Правобережного ОВД. С надуманным предлогом о том, что их дело не имеет общего с этим. Я не хочу доказывать абсурдность этой формулировки. Если руководители Правобережного ОВД обвиняются в том, что по их халатности погибли люди, то как можно говорить, что их преступление не связано с терактом. Второе, мы считаем, что совершенно поспешно, хотя по форме и законно, было выделено дело по отношению Кулаева. В силу этого оно оказалось абсолютно поверхностно расследованным. Сегодня почему-то говорят, что есть основное дело, и есть дело Кулаева. Это меня приводит в недоумение. Как может быть дело по теракту без террориста Кулаева? Дело Кулаева – это составная часть. Кулаев сам по себе составная часть теракта. И его действия тоже. Поэтому, расследовав все дело, только тогда нужно было сделать выводы о виновности Кулаева тоже. Но дело самого даже Кулаева по вине следственных органов, бригады которую возглавлял Шепель, расследовано крайне поверхностно и поспешно. По делу, как это ни странно, не допрошены основные свидетели. Как можно согласиться с тем, что по делу не допрошены Зязиков, Дзугаев,  по делу не допрошен Сикоев, по делу не допрошен тот же прокурор республики Бигулов. И так далее, и так далее, десятки человек. Анисимов, Проничев и прочее. Как можно согласиться с поверхностным допросом тех же потерпевших? Их спрашивали в принципе только о том, кто у них пострадал, что происходило в зале и так далее. Уважаемый Суд убедился в том, что потерпевшие располагали значительно большей информацией именно о причинах и условиях, которые способствовали совершению преступления, и которыми совершенно не занимались органы предварительного расследования. Поэтому сегодня именно бригада Колесников а проводит повторные допросы десятков и десятков потерпевших, которые дают развернутые показания. В этих показаниях содержатся важные вопросы, которые имеют значение как для определения степени вины Кулаева, так и для выяснения многих и многих обстоятельств, связанных с терактом, связанных с проблемами освобождения заложников. К сожалению, по делу Кулаева занимались только тем, что выясняли, чем занимался Кулаев, и что делали боевики. А вот чего не делали те, кто должен был оградить от вторжения боевиков, вооруженных до зубов, почему стало возможным это нападение, почему никто не встал на их пути, почему им были созданы такие условия свободного передвижения. Эти и другие вопросы остались вне поля зрения по делу Кулаева. А это, дело Кулаева, повторяю, это дело о теракте. У нас один, к сожалению, живой террорист. Как можно согласиться с тем, что Дзасохов, я к примеру говорю Дзасохов, допрашивали Дзасохова, и его даже не спросили: Вы кем были там? Между тем, масса свидетелей. Потерпевших говорит о том, и это ясно, и в СМИ это передавали не раз. Оказывается, Дзасохов руководил штабом с утра 1 сентября до 14 часов 2 сентября. А его даже об этом не спросили. Дзасохова не спросили: а почему Вы, Ваша команда штабная, лгали о 354 человек? Почему Вы…Я могу привести 30-40 вопросов, которые надо было задать Дзасохову, Андрееву, тому же…

Голоса из зала:

- Дзугаеву.

- Дзугаев вообще не допрошен. Дзугаеву, Рошаль и прочие и прочие, Гуцириеву и другим. Эти вопросы вообще не исследовались и ни одной очной ставки в уголовном деле, при наличии массы противоречий нет. Вот он, Кулаев, сидит, здесь находится и говорит, что было 32 террориста. Масса потерпевших говорит, что их было больше. Проведите хотя бы ради приличия очную ставку, чтоб устранить это противоречие. Почему-то это не делали. Почему-то спешили скорее дело Кулаева передать в суд. Я думаю, для того, чтобы как-то успокоить потерпевших и общественное мнение: вот террорист, вот мы его судим. Удивительные вещи допущены в этом деле. Совершенно, вот назначили так называемую ситуационную экспертизу. Постановление о проведении этой экспертизы находится в деле Кулаева, значит, для дела Кулаева важно заключение этой экспертизы. А ее в деле нет. назначили экспертизу, не получив ее заключение, направили дело в суд. Это где такое видано? Тогда зачем подшивали в дело Кулаева это постановление? Сегодня уже по так называемому основному делу назначили взрывотехническую экспертизу, перед которой поставили вопрос: какова была причина пожара в спортзале? я бы хотел спросить уважаемых прокуроров: а этот вопрос не имеет значение в деле Кулаева, почему произошел пожар в зале? Почему-то год назад по делу Кулаева, а я повторяю, это дело о теракте, не назначена эта экспертиза. Причем все делается настолько, извините меня, я не хочу никого обидеть, я по натуре человек резкий, настолько делается все бестолково, что это просто поражает. Сегодня назначили, 17 августа, взрывотехническую экспертизу, спустя год. И удивляет следователь Криворотов меня тем, что в этом постановлении пишет, что боевики привели в действие свои взрывные устройства. То есть, он отвечает на вопрос: от чего произошел взрыв в спортзале. А дальше ставит вопрос эксперту: назовите причину взрыва в спортзале. и там другие вопросы предопределяют направленность следователя, который сделал вывод о том, предопределяют вывод будущего эксперта. Вот таково отношение к делу. Совершенно не исследовалась роль штаба. Он назывался6 штаб по освобождению заложников. Что делали чиновники? Что они делали, но не смогли сделать? Что  не хотели сделать. Ничего этого нет, будто и не было штаба. Вместо этого в деле подшиты списки солдат, которые были в оцеплении, вот эти бумаги, переписка. А разве не имеет значение вопрос, потерпевших волнует: что делали чиновники в штабе, чем они занимались? Если они не смогли что-то сделать, они должны сказать: «Мы не смогли. Хотели, но не смогли.» Но их волнует, а почему они не делали или не так делали. Почему органы следствия под руководством уважаемого Шепеля даже не искали ответов: ну кто дал приказание стрелять из танков? Вы меня извините, во время войны и то есть ответственный, который руководит танком, самоходной артиллерийской установкой или чем-то. Там написано: «какой-то офицер дал команду.» И не искали. А если бы, не дай Бог, нашлись 3, извините меня, идиота офицера, которые бы дали команду 3 танкам палить по школе. Сказали бы: «Вот не можем установить, кто дал команду. Погибли и погибли. Ну, погибли, что теперь делать?» Не исследовался вопрос: а почему? Была ли необходимость стрелять из танков? Это очень важный вопрос. Нас успокаивают тем, что из танка стреляли тогда, когда не было уже там заложников. А кто это и как доказал, что их там не было? А если там заложников не было, какая была необходимость палить из танка? Не выяснили: почему, кто, куда стрелял из огнемета. Нам говорят: «Они вели прицельную стрельбу, танкисты и огнеметчики.» Я не знаю, как можно осколочными снарядами из танка вести прицельную стрельбу по террористу Кулаеву, или кто там, Хучбарову. От этого выстрела, от которого рушились стены. Это вопросы остались вне поля зрения следствия. Я не могу сказать, что Шепель, бригада Шепеля это делала умышленно. Не знаю я причину этого. Но почему не поинтересовались тем, почему альфовцев послали 3 числа на учения. Господин Шепель уважаемый, я думаю, специалист, не поинтересовался у тех чиновников в штабе, которые послали 3 сентября, а не 1, и не выяснили: а почему альфовцы не были готовы? Почему они опоздали к штурму? Почему полегли эти 10 героев? По чьей вине 10, если дворец Амина брали в Афганистане, и там погибли 1 или 2 человека. А здесь под носом, где танки, генералы, как говорил Торшин, что генералов было слишком много. Никто не догадался нормально это сделать. И никто и у следствия не догадался или не захотел спросить: кто в этом виноват? Вы меня извините, но поражает это отношение прокуратуры, следствия по этим вопросам. Следователь пишет, что пожарники прибыли на пожар спустя 2 часа, что они были практически без воды, они не были экипированы. И тут же делает вывод, отказывает в возбуждении уголовного дела. Юристы понимают, что такое отказ, это и следствие не надо проводить. Это что за отношение? А сгорело 116 человек. Вот женщина говорит, что ее дочь была обуглена. И даже не пытались выяснить, а кто же виноват? Если, извините меня, такой тупой пожарный начальник, которые не обеспечил воду в пожарные машины, почему его е привлечь к ответственности? Они не говорят: «Арестуйте.», они не говорят об уголовной ответственности. Но вы назовите виновных. Вот он растяпа, надо его выгнать. Все легкомысленно отказывают в возбуждении уголовного дела по факту применения танков, огнеметов и прочее. Одни говорят, что огнеметы не применялись, танки не применялись. Другие говорят, что применялись. Да вы спросите людей, почему одни так говорят, другие так говорят. Надо же уважительно относится к потерпевшим. Легкомысленно отказано в решении всех этих вопросов. Есть статья в уголовном кодексе, но не мне учить прокуроров. Они сами должны были в свое время учиться, которая устанавливает уголовную ответственность за сокрытии и уничтожение информации об обстоятельствах, которые грозили жизни и здоровью людей. Спрашивается: почему не обсудили вопрос о Дзугаеве, о Дзантиеве, о Дзасохове, которые лгали, которые искажали информацию, и тем самым реально влияли на поведение боевиков. Реально повлияли отрицательно на возможность освобождения хотя бы части заложников. Ничего этого не исследовалось. Я бы мог еще очень долго говорить об этом. Мне неприятно конечно, что так получилось. Я думаю, что я не могу не поддержать мнение своих доверителей, и хотел бы заключить одним. В деле по обвинению Кулаева грубо нарушено требование закона об обязанности органов следствия выяснить причины и условия, способствующие совершению преступления. К великому сожалению, этих причин было слишком много. Мы не можем сегодня категорически утверждать, что бандиты расстреляли 331 заложника и сожгли их. Слишком много у нас головотяпства было проявлено, продемонстрировано в этом теракте. И я бы попросил сегодня господина Шепеля, пусть он на меня не обижается, принять все меры к тому, чтобы действительно виновные хотя бы по основному делу, у нас нет выхода, суд не может сегодня все эти вопросы решать, он не должен этого делать, он и не может этого делать. Но у меня просьба к господину Шепелю, обеспечить необходимую, законную, тщательную не проверку, а тщательное расследование всех обстоятельств теракта и выявление всех действительно виновных. И назвать их.  Или убедить потерпевших в том, что виновных больше нет. Спасибо.

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

- Потерпевшие поддерживают ходатайство?

Голоса из зала:

- Да. Поддерживаем отвод.

- Подсудимый, Ваше мнение.

- На усмотрение суда.

- Да, пожалуйста.

 

Заместитель генерального прокурора России на Северном Кавказе Николай Шепель:

- Ваша Честь, в судебном заседании заявлен мне отвод. Я полагаю, что процессуальных, законных оснований на это нет. Но суд примет решение по ходатайству, которое было заявлено. По претензиям, которые предъявляются следствию. Я сразу хотел бы сказать, еще раз сказать. Уважаемый представитель потерпевших, который вместе с Комитетом Матери Беслана заявлял ходатайство о соединении дела Кулаева с основным делом, о неправильном выделении, о соединении уголовного дела в отношении должностных лиц Правобережного района, работников милиции. Тоже оснований законных нет. В этом мной было отказано в этом ходатайстве. И уведомлен представитель потерпевших с потерпевшими. Я еще раз хочу сказать, я полагаю, что обвинением достаточно собрано доказательств для предъявления обвинения оставшемуся в живых исполнителю теракта Кулаеву. Дело в отношении теракта продолжает расследоваться. Вы знаете, что для нас очень важно и в память о погибших, и в защиту прав потерпевших, очень важно, чтобы мы этот круг расширили. Мы понимаем, что не только Кулаев должен сидеть на скамье подсудимых, но должны быть привлечены, выявлены и организаторы, и соучастники этого преступления. Я информировал и потерпевших, и население республики о том, какая работа проделана в этом направлении. Расследование этого дела продолжается, срок следствия мною установлен до 1 декабря этого года. Соединение части дела сотрудников милиции Правобережного района, я полагаю, опять оснований нет. если представитель потерпевших не согласен, действия прокурора, следователей он вправе оспорить в суде. Но дело в том, что терроризм и конкретный исполнители – это один вопрос. И совершенно другой, когда мы привлекаем за преступную халатность работников милиции Правобережного района. Наверное вот здесь вот мы хотели выявить причину, условие, и в том числе, почему стал возможным захват школы. Это будет уже разбирательство в суде Правобережного района, а не в верховном суде. Части претензий сейчас следствию. Ну, во-первых, я е возглавляю следственную группу, а я надзираю. Следователь работает самостоятельно. Если его действия обжалуются сторонами, я вправе к этим вопросам еще раз вернуться по просьбе потерпевших, и тогда поставить точку в решении этого вопроса. Если нее согласны с решением прокурора надзирающего, тогда эти действия могут быть обжалованы или оспорены в суде. Так вот, следственная группа, вы знаете, те вопросы безусловно я согласен с теми вопросами, о которых сейчас говорил представитель потерпевших. Они как раз исследуются при расследовании дела о теракте. И отношения это к подсудимому не имеет в той степени, в которой сейчас пытались заострить внимание, Ваша Честь, внимание суда. Я хотел бы сказать, что вопросы о пожарниках, и о работе штаба, и о работе силовиков, и ФСБ, и внутренних войск, и Министерства обороны, эти вопросы требуют специального познания. Если некоторые говорят, что здесь все ясно, для меня, как для прокурора не ясно. Я должен поступить только так, как требует закон. Беззакония допускать я не собираюсь. Именно поэтому назначена ситуационная экспертиза по действиям как членов штаба, так и руководителей штаба, силовых структур всех вместе. Именно поэтому экспертное исследование когда будет расследовано я указал. Когда женщины Беслана сказали, которые остались в зале суда, я всегда и с Сусанной Дудиевой встречался, и ходатайство ее принимал. Но то, что не понравился мой ответ, что я не удовлетворил ходатайство, это вопрос уже спорный. Я говорю, что он может быть оспорен в суде, в правовом смысле слова. А о том, что я не пошел встречаться в зал, мне совершенно непонятна эта была позиция. Я сказал, что это правонарушение. Дело в том, что я уважительно всегда относился к потерпевшим, поскольку я и не мог иначе. Мало того, что я душою болею по этому делу. Я не мог иначе, потому что потерпевшие – это мои союзники в обвинении. И так было, и так будет. Ия их принимал и готов принять. И кстати, в тот день я договорился, что они придут в прокуратуру республики в 12 часов, потом на 2 часа. А потом они сказали, что мы не пойдем, мы хотим, чтобы Шепель пришел и возбудил дело в отношении должностных лиц руководства силовых структур страны. Я тогда сказал, озвучил, и сейчас скажу, что я не могу этого сделать, потому что я буду необъективен. При получении экспертного заключения я думаю, что тогда будет дана правовая оценка. Я не исключаю. Что могут быть привлечены должностные лица по этому делу за преступную халатность. Но предварять выводы экспертов я тоже не могу. И я думаю, что уважаемый представитель защиты, понятно, что он должен соглашаться с позицией своих потерпевших, которые избрали его представителем в суде, но он понимает, что этого делать нельзя. И я думаю, что по всем этим вопросам мы обязательно уведомим всех потерпевших. Озвучим это не только в Осетии и в Российской Федерации. Я имею ввиду и причастность к подготовке, к тщательной подготовке. Мне часто задают вопрос потерпевшие: а почему так случилось, а почему в Беслане, а почему в Осетии? Я на эти вопросы отвечал, и еще раз хочу сказать. Хотя расследование еще продолжается, но мы столкнулись именно с разветвленной сетью подпольной террористической организации международной. И наемники, которые туда входили, которые уже уничтожены, архивы которых изъяты, и деньги, которые сюда шли, и эти джамааты, которые мы изобличили, и изъяли, я говорил, сколько тонн и взрывчатки. И оружие, огромное количество. Это огромная работа, она очень трудоемкая. Дело в том, что в Чеченской Республике, не только в Чеченской, и в Ингушской Республике проблема эта очень запущена. И всякий раз мы оперативным путем пытаемся найти ниточку. И те предатели, работники милиции, которые возили и Шамиля Басаева, и при подготовке акта террора в Беслане. Эти лица задержаны. Часть из них привлечены к ответственности, другие при задержании оказали сопротивление и были уничтожены. Я и об этом говорил. Работа огромная проводится. Да, недостатки есть. Если уж речь идет о недостатках, наверное вот такого масштаба теракт история еще не знала. Кстати, вот эта экспертиза, она впервые проводится в РФ. Не знаю, проводилась ли она в других странах, потому что ситуация очень сложная. Вы мне просто поверьте, просто серьезная. И я думаю, что эксперты, специалисты ответят на наши вопросы. На те вопросы, которые уважаемый защитник потерпевших здесь озвучил. Завершая, я хотел бы еще раз обратиться к потерпевшим, и сказать, что я всегда готов с ними встречаться. Недавно, кстати, я хотел бы довести просто до сведения, я встречался по просьбе потерпевших, заложников, учителей школы №1. Правда сейчас названия школы еще нет. Но тоже просили меня, чтобы я озвучил ситуацию, которая связана с тем, что оказывается давление на учителей. В том смысле, что если погибли – герои, если остались живы – предатели. Я думаю, что такой оценки нельзя поспешной делать, поскольку у следствия таких фактов нет.

Голоса из зала:

- А кто сказал, чтобы 4-5 сентября экскаватор вывозил оттуда останки?! Вот это нам расскажите!

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

- Рамонова! Рамонова, присаживайтесь. Присаживайтесь. Успокойтесь. Давайте, мы соблюдем процедуру в соответствии с процессуальным законодательством.

Старший прокурор управления Генеральной прокуратуры РФ на Северном Кавказе Мария Семисынова:

- Уважаемый председательствующий. Ваша Честь, одним из непременных условий эффективного решения задач уголовного судопроизводства разумеется является объективность и беспристрастность тех его участников, которые принимают участие в данном уголовном деле. В рамках вот этого процесса. Обстоятельства, которые исключают участие прокурора или другого участника по уголовному делу, они названы в статье 61 УПК. В заявленном ходатайстве потерпевших и представителя, их представителя защиты, я полагаю, ни одно из этих обстоятельств не было названо. В действиях государственного обвинителя, заместителя генерального прокурора Шепеля Николая Ивановича нет предвзятости какой-либо по настоящему уголовному делу, что может служить основанием для его отвода, не установлено проявление какой-либо заинтересованности в исходе данного уголовного дела. В том числе, намерения необъективно разрешить это уголовное дело по обвинению Кулаева. Никакой личной прямой или косвенной заинтересованности по делу у него нет. Все действия, которые совершаются им в рамках настоящего уголовного дела, они находятся именно вот в рамках того уголовно-процессуального закона, который регламентирует правила поведения участников судебного разбирательства. Они направлены на обеспечение уголовного преследования, и не могут ни в коем разе расцениваться как свидетельства его необъективности. Что касается оснований, которые были заявлены здесь, все они касаются именно того уголовного дела по факту нападения, которое находится сейчас в стадии расследования. Эти основания к настоящему делу не относятся. Поэтому я считаю, ходатайство заявлено необоснованно государственному обвинителю Шепелю и прошу его отклонить.

Таймураз Чеджемов:

- Можно сказать? Я еще раз хочу сказать, что уголовно-процессуальных кодекс устанавливает механизм расследования. В этот механизм вписывается во всех его позициях, во всем производстве по делу обычный здравый смысл. И вот этот здравый смысл был лишен при производстве по делу о теракте. Я еще раз повторяю, уж если есть закон, и прокурор его должен соблюдать, то это не значит, что толкование того или иного должностного лица, свободное толкование, является единственным фактом законности у нас. Меня уважаемый Шепель вынудил повторяться. Если действия руководителей Правобережного ОВД не связаны с терактом, то нечего их и судить за последствия теракта. И никаких оснований к выделению материала в отношении них не было. Но трагедия в том, что как не было оснований к выделению дела в отношении них. Это принято волевое решение, так, к сожалению, нет и оснований к соединению сегодня этих дел. То есть, прокуратура действует по принципу, против лома нет приема. И можно нарушать закон, а вот исправлять, поправлять этот закон, они говорят, что идите в суд. А мы говорим о здравом смысле. И никто никогда потерпевших и других людей не разубедит в том, что должно было расследоваться одно дело о теракте  со всеми последствиями. Это первое. И зря уважаемый Шепель снимает с себя ответственность, говоря, что не руководил следствием, а надзирал за ним. А вот мы и говорим, что плохо надзирал. Если его следователи пишут, что пожарники без воды приехали на пожар на 2 часа позже, и без экипировки, и если господину Шепелю нужна еще какая-то экспертиза для того, чтобы сказать, что пожарники без воды не должны ездить, то это пусть на его совести будет. И на совести следователей. Никакой экспертизы для оценки этих обстоятельств не нужно. И с каких это пор только экспертиза  решает вопрос о виновности. А как обошлись без экспертизы в отношении должностных лиц Правобережного ОВД. Взяли, это оценка правовая оценка действий и соответствие действий и бездействия закону. Что должен делать следователь, а не эксперт. Там же обошлись почему-то. А здесь не могут обойтись. И самое главное, я заявляю ответственно, что так называемая ситуационная экспертиза впервые на самом деле, кем-то выдуманная, в России является ни чем иным как способом увести от ответственности должностных лиц. Эта экспертиза страдает тяжелейшими признаками несоответствия закону. Она страдает тяжелейшими признаками. Ситуационная экспертиза не должна подменять следователя, прокурора, которые, и только которые решают вопрос о виновности. С каких это пор вопрос о виновности у нас решают эксперты, уважаемый господин Шепель? Это что-то действительно новое в теории и практике применения Российского законодательства. И если Вы не обеспечили, я хочу еще раз подчеркнуть, тот факт, что здесь в суде потерпевшие давали полные развернутые показания, тот факт, что эти потерпевшие, десятки этих потерпевших, сотни не допрашивались должным образом на следствии, если это признак неумения работать следователя, то это вина Шепеля. Если это признак нежелания искать правду, то это тоже вина Шепеля. И с этим надо согласиться. Я не вдаюсь в моральные стороны этого вопроса. Я никогда не вникал, не обсуждал и не буду обсуждать политические, религиозные или какие-то нравственные вопросы отношения потерпевших. Я исхожу только из материалов дела. И на этом мои отношения с потерпевшими заканчиваются. И я свое собственное мнение высказываю здесь, считая, что безобразно проведено расследование, и следственные органы покрывают многих должностных лиц. Поэтому я считаю, что другой вопрос формальных оснований для отвода Шепеля сегодня нет, но трагедия этих женщин в том, что у нас все делается на обычном формализме. Но если уж вгрызаться в закон, Вы посмотрите пожалуйста, Мария Степанова, на часть 2, статьи 61, и там Вы, если хотите, то Вы найдете основания не доверять Шепелю, потому что он не хотел, не обеспечил, не хотел обеспечить торжество закона. Он не обеспечил, как пусть надзирающий орган, того, чтобы, почему не обсудили вопрос о наличии признаков преступления по 237? Ведь весь мир возмущался тем, что врали о 354 заложниках. Ваша Честь, здесь люди, десятки людей говорили о том, что это повлияло на поведение боевиков и на состояние людей. Я уверен, и Аушев это доказал, что если бы велись переговоры, если бы не лгали боевикам и людям, то можно было бы торговаться. И не исключено, что освободили бы людей. А вот эта ложь Дзасохова, Дзантиева, Дзугаева и Андреева сыграла свою, к сожалению, могу сказать, роковую роль в том, что многие десятки людей не были освобождены. И давайте мы сегодня хоть скажем, чтобы завтра эти теракты не повторялись, чтобы завтра не проезжали наши боевики, чтобы завтра у нас милиционеры на местах были, чтобы у нас тупых министров не было. И тогда мы будем спокойны. Я извиняюсь за резкость.

Старший прокурор управления Генеральной прокуратуры РФ на Северном Кавказе Мария Семисынова:

- Ваша Честь, мы остаемся при своем мнении.

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

- Я хочу сказать, что мотивы отвода довольно объемные. Суду необходимо время для принятия решения. Поэтому суд удаляется в совещательную комнату до следующего заседания, до 4 октября.