58 заседание Верховного суда Северной Осетии по делу Кулаева

7 февраля 2006 г.

 

 

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

- Продолжаем рассмотрение уголовного дела в отношении Кулаева Нурпаши Абургкашевича, обвиняемого в совершении преступлений предусмотренных статьями 209 ч.2, 205 ч.3, 30 ч.3, 206 ч.3, 105 ч.2 пунктами: а, в, д, е, ж, з; 30 ч.3, 105 ч.2, пунктами: а, в, д, е, ж, з; 317, 223 ч.3 Уголовного кодекса Российской Федерации. Пожалуйста, секретарь, доложите о явке лиц, вызванных на судебное заседание.

Секретарь:  

- На судебное заседание вызывались свидетели Аушев, Гуцириев, Тихонов, Рошаль. Явился свидетель Рошаль.

- Продолжаем допрос свидетелей. Пожалуйста, пригласите свидетеля Рошаля. Я прошу тишину в зале. Фамилия, имя, отчество.

 

- Рошаль Леонид Михайлович.

- Число, месяц, год рождения.

- 27 апреля 1933 года.

- Место жительства.

- Москва.

- Место работы.

- Директор московского научно-исследовательского института неотложной детской хирургии и травматологии.

- Суд допрашивает Вас в качестве свидетеля. В соответствии со статьей 56 УПК РФ разъясняю Ваши права. Вы вправе знать о предъявленном обвиняемому обвинений, давать показания, отказываться свидетельствовать против самого себя и своих близких родственников, представлять доказательства, заявлять ходатайства. Приносить жалобы на действия и бездействия суда.  Являться на допрос со своим адвокатом. В соответствии с ч.5 ст.184 УП закона. Ходатайствовать о применении к Вам мер безопасности в соответствии с УП Законом. Кроме того, Вы предупреждаетесь в соответствии со ст. 307, 308 УК за дачу заведомо ложных показаний и за отказ от дачи показаний. Пожалуйста, дайте суду подписку. Вам предоставляется право дать показания по существу дела.

Представитель потерпевших:

- Cкажите пожалуйста, свидетель, когда Вы прибыли в Беслан, какова была причина этого и цель. И вообще, расскажите пожалуйста, что Вам известно.

- Мне только неудобно, что я спиной стою к женщинам. Я хочу говорить, смотреть им в глаза тоже. Во-первых, я хочу выразить соболезнование вам всем и всему осетинскому народу, не только вам за ту трагедию, которую вы перенесли. Я вообще с трудом, вот чем дальше, тем тяжелее возвращаться к этим событиям.

- Леонид Михайлович, пожалуйста к суда.

- Да, но я хочу им тоже сказать. Если бы конечно не ваша просьба, понимаю ваше состояние, я б не приехал. Причем я откликнулся сразу, когда ко мне позвонил какой-то женский голос, представился, сказал, можете ли Вы принимать в суде. Я сказал, что да, конечно. Без всяких вопросов. потом правда я прочитал в Интернете, что оказывается мне было направлено открытое письмо, на которое я не ответил. Я во-первых не читал это открытое письмо. Если бы я его прочитал, я был бы здесь раньше как сейчас приехал. Во-вторых, что мне открытое письмо? Мне в микрофоны, людям или куда говорить? Извините. Что мне присылать открытые письма, когда можно просто позвонить или прямо конкретно закрытым, любым письмом. Я бы среагировал. Зачем это все нам делать? Я нормальный человек абсолютно. Я отвечу на Ваш вопрос. Мне очень многие не советовали сюда ехать. Пожалей, говорит, себя. Потому что здесь невозможная совершенно обстановка, люди ведут себя, я рассказываю, что мне говорили, люди ведут себя некорректно, что здесь много политики, что люди ангажированы, чуть ли не подкупны. Говорю, что мне говорили. И что любые ваши слова, которые будут сказаны, они все равно не будут услышаны, что они хотят что-то такое, что непонятно даже сформулировать, и Вам ехать туда не нужно, потому что кроме позора ничего не будет.

- Вы имеете ту, 1 сентября поездку?

- Нет, я имею ввиду эту поездку, сейчас сюда. Я вам сейчас расскажу. Но я решил все же, ехать надо, потому что это горе. Мне от вас прятаться нечего. Совесть моя перед вами абсолютно чиста. И я вам объясню, почему я не обманщик. 1 сентября, это обычный был день, дети пошли в школу, меня пригласила одна из московских школ выступить с приветствием. Я пошел, выступил. Потом  зашел к себе в кабинет, пошел в реанимацию меня позвали к телефону. Звонил корреспондент Интерфакса и сказал: «Леонид Михайлович, Вы в Беслан летите?» я говорю: «Зачем?» «Ну, там террористы школу взяли.» Я говорю: «Я слышу первый раз.» «Но как Вы ответите?» Я сказал: «Лечу немедленно.» Без всяких проблем. Потому что это я понимаю, я знаю на своей шкуре, что это такое. И буквально это было уже где-то около 11 часов, где-то в 2 или в 3 часа правительство мне дало самолет. И я на этом самолете приземлился в Беслан. сразу с аэропорта меня привезли в административное здание. Дали мобильный телефон, и я начал повторные переговоры с террористами. Я могу дальше продолжать или у вас будут дальше вопросы?

- Нет, продолжайте.

- Причем мне все время отвечал один и тот же голос. Первый вопрос у меня к ним был:

- Я прилетел. Вы меня вызывали. Вы направили записку, в которой было написано: доктор Рошаль.

Хотя сейчас говорят, что они перепутали с Рушайло. Но я благодарен судьбе, что так они перепутали. Потому что я приехал и кое-что полезное сделал вместо Рушайло.

         - У вас дети, я хочу к вам прийти.

         - Мы Вас одного не пустим. Если вы придете сразу вчетвером, тогда мы будем говорить.

         - Какие ваши требования?

         - Только тогда, когда вы придете вчетвером, мы будем с вами говорить.

         - Но у вас же дети.

Это не в один разговор, а в несколько. И так надо было, иногда они бросали трубку, и надо было снова звонить.

         - Там дети.

         - Ну и что?

Я знаю по Норд-Осту, что они никогда не называют свою фамилию. Но я спросил:

         - Но зовут-то Вас как?

         - Это не Ваше дело.

         - Но вы откуда?

         - Я с гор.

На что я ему сказал, что горцы так не поступают. Горцы никогда не поднимают руку на детей, и горцы никогда не поднимают руку на женщин. Он бросил трубку. Затем следующий звонок опять.

         - Что вы хотите?

- Пустите меня. Вы зовете 4 людей, 3 из них политики, разбирайтесь с ними сами. Я доктор. Мне нужно посмотреть в каком состоянии дети. У вас там есть больные. Директор школы имеет диабет. Еще там наверное есть больные. Я с лекарствами приду для того, чтобы помочь им.

- Если вы к нам придете один, мы Вас убьем.

Был ответ. Я опять с ними разговаривал несколько раз в течение 1 числа. и 2 число тоже. Подряд, до вечера. Много раз. Я все время возвращался к одной и той же теме.

         - Отпустите детей. Если не можете отпустить детей, женщин, дайте возможность принести лекарства, дайте возможность принести пищу им, дайте возможность принести воды.

Мне был ответ:

         - От вашей пищи они отказываются и они объявили сухую голодовку.

Я спрашивал:

         - Кто объявил сухую голодовку? Ребенок 4 лет объявил сухую голодовку, ребенок 6 лет объявил сухую голодовку? Кто объявил сухую голодовку? Что вы говорите?

Я просто только не знаю, вот я вот это говорю, я говорю для подсудимого или я говорю для вас? Какое это отношение к нему имеет, я не понимаю.

- Для всех Вы говорите.

- Хорошо. Кого судим?

- У меня вопрос такой.

- Я еще не закончил. Одновременно моя задача была не только постоянные переговоры, я еще работал в течении фактически 2 суток вместе с министром здравоохранения по организации оказания помощи им. И там были вопросы, там 300 человек, не 300 человек. значит, медицина на эти цифры не обращала никакого внимания. К концу первых суток было освобождено пости 1000 коек. Всю ночь мы с министром здравоохранения разъезжали по больницам. Я был в больнице Беслана. Прошел по всем отделениям, посмотрел, что надо, что не надо, что еще дополнительно надо. Я лично звонил в Карачаево-Черкесию в министерство, в Назрань звонил, чтобы прислали еще дополнительно скорые помощи, потому что считал, что не достает здесь мета. Мы были у военных, которые занимаются вопросами оказания медицинской помощи. Был план, где какие силы должны быть расставлены.

- на всякий случай, понятно.

- Нет. и потом еще. И когда я на следующий день приехал в детскую больницу, вдруг раздался телефонный звонок. 2 числа вечером, что террористы хотят с Вами говорить. Пулей я прилетел в штаб. Решил, что да, они согласились, чтобы ме5ня туда пустили. Они сказали: «С Вами хочет поговорить директор школы.» Хорошо. И трубку взяла директор школы, которая сказала:

         - Дорогой Леонид Михайлович, помогите пожалуйста. Здесь тысяча людей, и детей и взрослых. В очень тяжелом все состоянии. Надо что-то делать. Надо помогать.

         - как Вы себя сами чувствуете?

         - Ничего.

         - есть ли умершие или погибшие?

         - На этот момент, нет

Это было 2 число. Я говорю:

         - Вода есть?

         - Нет.

         - Питание есть?

         - Нет.

Я после этого опять звоню этим «голубкам мира». Не знаю, так я прочитал в Интернете, да, вообще, как отношение вот к этому человеку и к другим, давайте его пожалеем, давайте выступим в его защиту. Скоро вы героя Осетии наверное ему дадите. Я опять:

         - Что вы делаете? Так можно или нет обращаться? Это же зверство. С детьми и женщинами.

Очень напряженно проходили эти дни. И отвечу на вопрос, который волнует всех, который волнует меня. Знаете, вот особенно журналисты, вот сейчас, не дай Бог с ними встречаться, с журналистами. Вот я прямо говорю. Выдергивают какие-то фразы телевизионные. Монтируют так, как им хочется. Представляют проблему, как им хочется. Несмотря на то, что там давали, английское телевидение приходило, еще, да, мы сделаем так. Все равно смонтируют так, что все равно все дерьмо. Говорили мне, что меня заказали террористы, что они меня пригласили для того, чтобы убить. Говорю вам, никто меня не заказывал. У меня совесть чиста и перед ингушскими детьми, и перед осетинскими, и перед чеченскими,  и детьми России и кругом. Я всегда работаю очень честно. Потом пустили слух, что я сотрудник ФСБ, поэтому чеченцы ко мне так относятся. Я во-первых, не состою ни в каких партиях, и состоять не буду. Я живу сам по себе. Я делаю то, что я думаю по своей совести.

- Мы Вас не судим, Леонид Михайлович.

- Нет, минуточку. Это серьезный вопрос. И какой сотрудник ФСБ выступает открыто одним из первых против первой чеченской войны. Какой сотрудник ФСБ говорит в глаза президенту в отношении вещей, с которыми он не согласен.

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

- Леонид Михайлович, я извиняюсь. Действительно в политику уходим. Давайте конкретно по Беслану.

Представитель потерпевших:

- Скажите пожалуйста, когда вы пришли в так называемый штаб или в здание администрации, с кем Вы там встретились. Что вам там сказали. О числе. Что случилось, что произошло.

Свидетель:

- Сказали, заложников взяли. О числе никто ничего не говорил. Это на втором этаже.

- А Вы спрашивали?

- Нет, я не спрашивал. Зачем мне спрашивать, когда я понимаю, это школа, там много людей, и все. Я даже не спрашивал, сколько. Потом я услышал, что 300, но я не обратил внимание на этот факт. Потому что я рабочий человек, мне надо работать. Существенного влияния это не оказало. Это может быть раздражало террористов, я понимаю. Но на нашу подготовку медицинскую, это влияния не оказало. Я поднялся на второй этаж, там сидел Рогозин и еще люди, которых я не знаю. И подошел один человек, протянул мне этот телефон. Я как сейчас понял, что это тот официальный переговорщик, который вел переговоры с ними. И я вот когда даже сюда летел, я в Интернете сейчас нашел его слова. Это фамилия Виталий Зангионов.

- Он Вам дал телефон?

- Он мне дал телефон. И он мне что-то начал говорить, что я должен говорить. Я сказал ему: «Вы знаете, я сам соображаю, что нужно говорить, и как нужно говорить.» И все. И больше никаких указаний мне ни от кого не было. Дальше я проявлял собственную инициативу.

- Кто Вам дал полномочия на ведение переговоров?

- Никто, я сам.

- Значит, был официальный переговорщик, и Вы начали.

- Я сам, да.

- А кто еще вел переговоры?

- Ну, наверное разрешение какое-то он получил у каких-то организаций для того, чтобы мне дали телефон. Тоже веди не с улицы приходят, дают телефон. Наверное учитывали и мой опыт переговоров с террористами, наверное потому мне дали телефон.

- А кто еще вел переговоры? Вы не знаете?

- не знаю. При мне переговоры никто не вел с террористами.

- с террористами я имею ввиду.

- нет, извините, один раз вел. Точно. Михаил Гуцириев, да?

- а вы считаете как, один должен вести переговоры, или несколько, или кто захочет?

- нет, кто захочет, это не совсем верно. Но тот, кто может принести пользу. Это не обязательно 1, это может и 3, 4, 5. не в этом дело надо цель достигнуть.

- а какова цель была ваших переговоров. Как вы ее достигли?

- Освободить детей. Договориться сними, чтобы принести продукты, принести воду туда. Но я думаю, что они учли наверное опыт московского театра.

- Кто учел?

- террористы. И они фактически мне, как и другим, как и Гуцириеву, Михаил вообще говорил, Гуцириев, он при мне говорил. Он говорил очень с ними жестко. Он говорил на языке родном. Но мне кто-то переводил. Он говорил жестко с ними. Я с ними тоже тогда говорил. Я говорил: «Если вы уйдете отсюда, у вас будет все нормально, коридор. Пожалуйста, если надо, я пойду с вами, для того, чтобы все было спокойно для вас. Только отпустите детей.» Они на это не пошли.

- А Вы знали требования террористов.

- я еще раз повторяю. С первого разговора, я спрашивал, какие ваши требования. Они с первого разговора мне ответили, что только когда придете 4, мы будем выдвигать требования. И ни разу мне они никакие требования не выдвигали. И я в течении этих 2 суток раза 3, 4 их об этом спрашивал.

- А Другие не знали об их требованиях, у них не интересовались?

- не знаю. Я понимал, что не знали. во всяком случае мне об этом никто ничего не говорил.

- Но как же можно было вести переговоры с террористами, у которых есть требования, а вы не знаете этих требований.

- это надо спросить у террористов, которые не отвечали мне на мои вопросы.

- там же многие знали об их требованиях.

- Надо спросить у тех, кто знает. Я говорю то, что я знаю. Я не буду выдумывать здесь. То, что я знаю, я отвечаю. то, что я не знаю, я  не отвечаю.

- Я просто мыслю себе так, чтобы вести с террористами, захватившими более 1000 человек, надо с ними наверное вести переговоры в том числе по поводу их требований.

- Вы не слышите, что я вам говорю? Я говорю, что я их спрашивал о требованиях….

- Вы не слышите, что я вам говорю? Там в штабе ведь знали об их требованиях.

- Надо спросить штаб, а не меня по этому поводу.

- А Вы кстати, поинтересовались, а есть штаб, нет штаба?

- Нет, это не моя проблема.

- У Вас были свои какие-то проблемы, кроме проблем штаба, руководителей штаба.

- Я не знаю ни руководителей штаба, говорю Вам честно совершенно. Я не знаю, кто был в штабе, какой был штаб. И этого я абсолютно не знаю.

- Не знали.

- Да, не знал, и до сих пор не знаю.

- А Вы предлагали себя в заложники террористам.

- Я же сказал вам, что я говорил с ними когда…

- В заложники я спрашиваю.

- Я сказал, что я приду туда к ним. Это как называется?

- а кого они еще звали?

- Опять повторяю, они звали 4.

- А Вы с кем-нибудь из этих 4 говорили?

- говорил.

- С кем?

- Говорил с президентом. В первый же приезд. Он стоял и говорил, что я должен туда пойти один. Я говорю: «Они только что сказали, что надо 4, чтобы мы вместе пошли туда. Пожалуйста, я готов, пойдем вместе. Но вам одному, - я сказал, - это убийство. Они просто убьют и все.»

- А он с Вами не хотел идти?

- Почему? Он готов был идти. Но они хотели только чтобы 4 пришли. И я считаю, что он себя вел достойно. Это я считаю.

- Это Ваше право.

- Да. И пытался, я не знаю, кто в его положении на этом месте сделал бы что-то другое. Конечно, можно было пойти, чтобы тебя застрелили там и все.

- а с чего Вы взяли, что застрелили бы Дзасохова и других?

- Ну, я думаю…

- Практика показывает, что террористы, когда обещали на переговоры к ним прийти, они выдерживают обещание, сохраняют жизнь переговорщикам. Всю жизнь на переговоры многие ходили. Не всю жизнь, а многие ходили.

- вы знаете, не надо мне говорить, что террористы обещают, и что они делают. Я объясняю Вам, мне Бараев обещал ночью в 3 часа ночи отпустить всех детей утром. Обещал, клятвенно обещал.

- ну и что?

- Отпустил 8. А 20 осталось, 5 из них погибло. Это к обещанием.

- Это Бараев. А я говорю о данной ситуации.

- не понял Ваш вопрос. Еще раз.

- А Аушева вы видели?

- Конечно.

- Он ходил к ним?

- Конечно. Мало того, перед тем, как он пошел к ним, я разговаривал с террористами, и сказал:

         - Скажите пожалуйста, вы меня одного не хотите пустить.

У Аушева можете спросить это.

         - А если я пойду с Аушевым, вы меня пустите?

Они сказали:

         - Да, пустим.

Вот у меня портмоне здесь лежит. Я его достал, когда Аушев приехал, отдал Рогозину, и готов был идти с Аушевым. Аушев вышел во двор администрации, и перед тем, как идти туда разговаривал с ними по телефону. Когда он кончил разговаривать с ними по телефону, я к нему подошел и сказал: «Мы идем вместе?» Аушев сказал: «Нет, я иду один.»

- А зачем Вы его спрашивали? А Дзасохов не хотел к вам? Втроем бы.

- Это надо спросить у Дзасохова.

- Я спрашиваю Вас…

- Я  говорю, я отвечаю за себя.

- Леонид Михайлович, сегодня установлено, что террористы звали к себе на переговоры и Вас, и Дзасохова, и Аслаханова, и Зязикова. Знаете Вы об этом, да? А Вы не интересовались, Зязикова найти, Аслаханова. Не было такого разговора, их поискать и войти.

-  Мне на этот вопрос сложно ответить. Я их не искал.

- Нет, я Вас спрашиваю, Вам известно что-нибудь об этом?

- Нет, ничего не известно.

- А как Вы считаете, поискать людей, Вы готовы были, Дзасохов готов, поискать Зязикова и Аслаханова…

- А скажите, а какой вопрос имеет отношение к подсудимому?

- Этот вопрос имеет отношение к теракту.

- Нет, а к подсудимому?

- Я говорю, этот вопрос имеет отношение к теракту и к проблеме освобождения детей.

- Вы мне об этом не говорите. В отношении теракта и освобождения детей. У меня совесть нормальная. И не учите меня, пожалуйста.

- Я Вас не учу, я Вас спрашиваю.

- А я Вам отвечаю.

- Я Вас спрашиваю, был смысл? Вы же опытный переговорщик.

- А почему Вы с таким говорите этим самым?

- Это Вы со мной так говорить начали. Я Вас спокойно спрашиваю.

- Так, надо успокоиться.

- Я Вас спрашиваю, не было ли смысла, если террористы требовали 4, из этих 4 Вы согласны были пойти, Дзасохов согласен был пойти. Может быть другие 2 согласны были бы, нашли бы их. Может бы эти переговоры….

- Вы знаете же сами, вы задаете вопрос, что Аслаханов прилетел сюда на самолете, что он был за рубежом. Вы знаете об этом? Поинтересуйтесь пожалуйста. он сюда прилетел 3 числа.

- Я Вас спрашиваю, Вы считаете, разумным было поискать Аслаханова и Зязикова и четвером войти?

- Я бы пошел.

- Я знаю, что Вы бы пошли. То есть, Вам не известно, искали Зязикова, Аслаханова.

- нет, не известно.

- Скажите пожалуйста, вы доклад Торшина читали?

- нет. И не хочу возвращаться к этому делу.

- меня что смущает, вы рассуждаете, я же тоже могу порассуждать. Меня что смущает, террористы зовут к себе 4. И вроде эти 4 согласны пойти, вы в частности и Дзасохов. Сутки идут, вторые идут, третьи сутки пошли. Они хотят вас видеть, вы хотите к ним зайти. И так вы и не встретились. А почему не произошло этих переговоров, которых требовали они.

- Я вообще…

- Я Вас не упрекаю…

- нет, извините. Я вообще хирург. И я человек такой, вот я раз сказал, мне не ловко повторять еще и еще раз одно и то же. Мы схоластикой с вами на занимаемся, дорогой. Я Вам ответил, что ответили террористы, на желание мое неоднократное к ним прийти. Я Вам рассказал о том, что я хотел пойти с Аушевым.

- Я понимаю это все…

- И тут же Вы говорите, Вы в чем меня хотите упрекнуть? Что я не одел халат и не пошел за ним, что ли? Я не понимаю.

- Вы опытный человек…

- Спасибо, да, мне уже 73 года.

- Живите еще 73. Но я не об этом. Я Ваше мнение спрашиваю. Не разумнее ли было в той ситуации вместо поисков Масхадова, знаете наверное, что Масхадова искали, да?

- Почему знаете. Этот разговор был при мне, по моему телефону мобильному.

- Вот я и говорю, вместо поисков Масхадова нельзя ли было поискать Зязикова с Аслахановым и вместе с вами пойти на переговоры.

- Знаете, я не уверен, что этот приход, их, а не мой, что-то решил бы. У меня по этому поводу разные мысли есть.

- Это вопрос другой.

- Нет, извините.

- не надо было, да, идти?

- Извините пожалуйста, я человек, который хочу ответить на ваш вопрос, а Вы не хотите слушать. Послушайте пожалуйста. я не знаю, что бы они сделали с этими президентами, потому что Аслаханова они считали предателем, Зязикова…

- Они Вам говорили?

- Пишут, как иначе. А что они Аслаханова и Зязикова считают друзьями?

-Я не знаю.

- не знаете.

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

- Я извиняюсь. Я прошу свидетеля и оппонента, пожалуйста конкретно по делу.

Представитель потерпевших:

- У меня такой вопрос, вот Торшин утверждает, что где-то в 3 часа ночи, в начале 2 сентября террористам было отказано в том, что эти 4 пойдут на переговоры.

Свидетель:

- Это я слышу в первый раз.

- Тогда возникает вопрос, что же, не собирался никто.

- Это я слышу в первый раз. Я никогда, это вранье, я никогда от переговоров не отказывался. А я говорю про себя.

- Вам не известно…

- Нет, не известно.

- Кто террористам сказал, что эти…

- Нет, не известно.

- Или Вам сказали, что вы не пойдете.

- нет, мне никто не говорил об этом. Мне сложно вообще сказать что-то, я решил сам.

- А Вы не знаете, Вы поймите, я ведь с вами там не был, поэтому я не знаю, что вам известно, что нет. я поэтому и спрашиваю.

- Пожалуйста, я отвечаю на Ваши вопросы.

- вам известно что-нибудь о том, что террористам предлагались и в заложники, там осетинские чиновники, или много людей взамен детей.

- Да, я это слышал. Чуть ли не 800 мужчин себя предлагали. Это я слышал конечно.

- Там Вы слышали, там говорили.

- Да, говорилось. Я слышал, что с ними муфтий, они не захотели с муфтиями говорить. Я слышал, что они не хотели со старейшинами говорить, я слышал, что у них… Минуточку, я говорю в отношении детей. Я слышал, что было сказано, что «если даже родственники наши сюда придут, мы их тоже будем стрелять.»

- Понятно. Вы сказали, что знали, что сделают с этими 4.

- Я еще раз говорю, что я сказал, что я не знаю. Вы не дослушали ответ.

- Могли убить, могли не убить.

- Могли тоже взять в заложники. И не отпускать ни детей, ни их, и выдвигать более жесткие требования. А может быть могли и убить.

- Леонид Михайлович, а вот те, кто предлагал этих 800 мужчин взамен детей, а им ничего не грозило? Этим 800. Если 4 угрожала опасность, то 800 не угрожала опасность?

- Я думаю,  тоже угрожала опасность. Поэтому это не состоялось, они не пошли на это.

- Поэтому детей оставили.

- Кто детей оставил?

- как кто?

- Вы оставили, кто детей оставил?

- Мы все наверное. Или те, кто руководил штабом.

- Как оставили? Вы что, предлагаете организовать штурм? Что Вы предлагаете?

- Леонид Михайлович, вы знали что-нибудь о концепции штаба.

- Нет, не знал. Я присутствовал, я говорю то, что где я присутствовал лично. Я присутствовал лично, когда Дзасохов разговаривал с Патрушевым, то есть, как его, с Проничевым. И когда они вместе сказали, что штурма не будет. И Проничев сказал, и Дзасохов сказал.

- То есть, переговорный вариант будет.

- Да.

- Знаете, Зангионов переговорщик говорит, что с ним на контакт не шли террористы, они твердили одно: «дайте нам этих 4, мы с ними будем говорить»

- нет, мы с ними о многом говорили. Например через меня они передавали…Послушайте пожалуйста, может Вам это будет интересно.

- Нет, мне это не интересно.

- А что вам интересно?

- Вот здесь Зангионов заявил, переговорщик, что он пытался с ними установить контакт, но ему так и не удалось, потому что террористы говорили: «Мы будем вести переговоры только с 4»

- И вместе с тем они вели переговоры и со мной по конкретный вопросам. Например, они мне заявили:

         -Передайте пожалуйста в штаб, что если у нас отключат свет, мы расстреляем 50 человек. если у нас отключат телефон (а телефон этот был не мобильный, а какой-то такой) мы тоже расстреляем.

А это гроза была. Я очень волновался. И в один момент, когда я с ними переговорил отключился телефон. 40 минут телефон не включался. Я был мокрый как мышь весь. И когда я наконец дозвонился и сказал:

         - Вы знаете, это не по вине, это никто не отключал, это гроза.

- Понятно, скажите пожалуйста…

- Нет, не понятно. Затем они попросили, я хочу сказать о деле, что они просили. Они просили:

         - Мы видим, что там войска начали бегать между забором. Предупредите, если это не прекратиться, мы начнем стрелять.

Я поднялся наверх и сказал Дзасохову, что они говорят, что будут стрелять, если там войска бегают. После этого войска перестали бегать.

- А они стрелять перестали?

- Кто стрелять перестали?

- Террористы.

- Ну, разве мало 20 человек, которых они убили и выбросили через окно.

- Все равно стреляли, бегали войска, не бегали.

- Ну я знаю. Вот эти 20 человек, которые ни по какой вере выбросить в окно и 3 дня не отдавать. Это Вам понятно, а мне не понятно.

- Не могу вам помочь. Скажите пожалуйста, во сколько Вы говорили с Цалиевой.

- Кто?

- С Цалиевой.

- Это было 2 число днем, где-то часов в 11.

- А когда Вы интервью давали СМИ.

- По-моему, вечером 2. Вы имеете ввиду, когда я обратился…

- После разговора с Цалиевой, да?

- Да, когда я обратился к мудрости осетинского народа, ингушского народа. Сказал, что это провокация направлена на то, чтобы столкнуть народы. Чтобы осетины взяли вилы и лопаты и пошли громить Ингушетию. Они это хотели. Тысячу жителей бы погибло. Я очень рад, что это не случилось, хотя думаю, в душе, элемент мщения в осетинском народе остался.

- Наверное и в другом народе есть элемент мщения, другие что. Скажите пожалуйста, вот Вы говорили людям, что дети в нормальном состоянии, что они могут еще 8-9 дней быть там. Вы знали в каком состоянии дети?

- Значит, вот это центральный вопрос, на который я должен ответить, должен вам сказать. Потому что я знаю вашу реакцию, что я вас обманул, сказав, что дети могут прожить 8-9 дней. Извините, я полу профиль скажу, потому что я обязан им сказать. Я не из тех людей, которые врут. Как это все случилось. Утром рано я иду в администрацию подбегает ко мне Кикелидзе, это главный психолог, кто был, тот знает его. Очаровательный совершенно человек, который работает здорово и много, и работает профессионально. И говорит: «Леонид Михайлович, я ничего не могу сделать. Народ собирается идти туда.» то, что он мне сказал. «Я справиться не могу. Помогите мне что-нибудь сделать. Усмирите, или скажите им что-нибудь.» Ну, давайте, я это сделаю. Хорошо, я пойду. Я пришел к этому клубу, я не знаю, как называется. Было много народу. Народ собрался в зал. Сначала не было микрофона. Потом дали микрофон, и я должен был говорить. Я стал рассказывать честно то, что я знаю до этого момента. Что я знаю, какие переговоры вел. Мало того, я понял, что нужно народу дать какую-то надежду. Поэтому  стал говорить о том, когда вы получите своих детей обратно, третьи сутки они не ели, ни пили. Будьте любезны, кто там был, подтвердит, что я так говорил, не кормите их много, не поите их. Потому что будет переворот в водной системе и у них будет шок. Пожалуйста, и обязательно покажите врачам. Но я никогда не забуду горе настолько, что я бежал целый квартал за одним отцом, который схватил своего ребенка, и нес его как сумасшедший, чтобы посмотреть на него, в каком состоянии ребенок. Потом мне из зала задают вопрос: «Скажите пожалуйста, а сколько дети могут прожить без воды»  Я сказал 8 дней. И сказал это не просто так. Можете записать. В Мексике, я же работаю на землетрясениях, я знаю эту ситуацию. В Мексике было землетрясение огромное, и был разрушен родильный дом в Мексике. На 9 день нашли живых новорожденных. На 9 день. Можно я до конца скажу. Я рассказываю о физиологическом комфорте. Нет, извините. Значит, в Пакестане, в Индии, в Алжире, у нас во время землетрясений, совсем некомфортное состояние, да? Одного ребенка достали живого, который рядом с матерью, мать погибла, она жила, на 7-8 сутки. Не было, вы спрашиваете сколько можно, я отвечаю. Минуточку. И вот посмотрите пожалуйста, вы мне можете не верить, но я профессионал, я говорю, может вы профессионалы, знаете сколько.

Голос из зала:

- Я там была, и знала, сколько.

Свидетель:

- Резервы. Минуточку. В зависимости от температуры, до температуры 21 градус до 10 суток. 26 градусов – 9 суток. 29 – 7 суток. Официальные совершенно данные.

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

- Успокойтесь. Габисова, встаньте.

Свидетель:

- Значит, они наверное хотели.

- Я извиняюсь, подождите пока. Габисова встаньте.

(Техническая неисправность в зале суда. Звук на монитор подавался с перебоем.)

Свидетель:

- ……Переживают горе, а я бы им сказал: «Ваши дети через 2 дня умрут» Для того, чтобы они вскочили все вместе с мест.

Представитель потерпевших:

- Это ложь была?

- Для того, чтобы они вскочили все оттуда, побежали как сумасшедшие к этой школе, и чтобы всех их расстреляли. Потому что подумали бы, что это их штурм, что это научили их так делать. И все бы 800 вот этих самых родителей лежали бы мертвыми. Нельзя это говорить было! Нельзя. Я мог промолчать…

- Вы обманули?

- нет, Я не обманул. Я сказал так, как есть.

- Вы знали состояние детей в то время, когда Вы говорили. Вы знаете, что там сознание теряли, умирали уже или на гране смерти были. Зачем им это говорить?

- А что Вы хотите?

- Обманывали, да?

- Нет, подождите, я не обманывал. Я никогда в жизни не обманываю. Я ответил на конкретный вопрос. Меня спросили, сколько человек или ребенок может прожить без воды. Я ответил, что он может прожить 7-8 или 9 дней. Я отвечаю сейчас за свои слова.

- Я понимаю, вы успокоили людей. А кто это Вас попросил?

- Что попросил?

- Успокоить. Психиатр или психолог.

- главный психолог, да, который здесь работал.

- что руководил там…

- Да, психологической службой руководил.

- И он узнал, что они собираются рваться. А штаба не было там?

- Где там?

- Ну, кто…

- В клубе штаб? Я не знаю, кто в клубе был. Вы поймите пожалуйста, я утром иду, ко мне подбегает человек, который является главным психологом, зам директора института Сербского, и говорит, что я не могу успокоить их, успокойте…

- Понятно.

- Я считаю, что я сделал очень доброе дело, иначе они бы все побежали, все были бы мертвыми.

- Вы считаете, больше было бы жертв.

- Да.

-  А вот некоторые считают, и сами женщины, что возможно и меньше было бы. Вы их из добрых побуждений обманывали. Правильно?

- Я их не обманывал абсолютно. Я им говорил честно, так, как я думаю. Я никогда в жизни никого не обманываю. Покажите мне человека, которого бы я в жизни обманул, и сказал неправду.

- Скажите пожалуйста, где Вы были 3 числа. вы в Беслане были?

- Нет. 3 числа утром…

- А события 3 после взрыва Вы ничего не можете сказать?

- Могу сказать.

- Вы там были?

- Да, здесь действительно жарко.

- Леонид Михайлович, Вы послушайте вопрос.

- Где я был 3 числа.

- Я Вас спрашиваю, во время взрыва известного Вам, Вы были в Беслане или не были.

- Я был не в Беслане. Утром поехал в республиканскую детскую больницу, чтобы готовить больницу, поговорить с врачами.

- значит, вы в Беслане не были в это время.

- В момент взрыва не был.

- А когда Вы появились в Беслане?

- Рассказываю Вам. Я проводил работу с главным врачом и с заведующими отделениями республиканской больницы на случай, если будут поступления, мы обсуждали вопрос, какие могут быть поступления. Мы же не знали, что может быть отравление, может быть не отравление, может быть ожоги, могут быть травмы. Я рассказывал им, как надо себя вести при этих состояниях. Мы договорились. Мало того, впервые в истории я предложил сделать следующую вещь. Потому что когда вот такое бывает…

- Леонид Михайлович…

- Родители начинают бегать вокруг, искать своих детей. Потому что привезли, и не знаю где. Я предложил фотографировать детей, которые поступают без родителей. И вот эти доски, которые были повешены там. Это впервые вообще в мире было сделано.

- Леонид Михайлович…

- Для того, чтобы родители находили.

- Скажите пожалуйста, вы во сколько в Беслан приехали 3 числа?

- Сразу, когда здесь началось, раздался телефонный звонок туда, было сказано, туда в республиканскую больницу. И мы с министром, или по-моему я даже без министра был, я прямо поехал в бесланскую больницу, для того, чтобы прямо вступить в работу.

- В бесланскую больницу. То есть, Вы около школы не были.

- Я не был около школы.

- И не можете ни о чем свидетельствовать.

- нет, не могу.

- Как там штурм был.

- не могу.

- Понятно.

- Я стоял на разборке, когда кого в реанимацию, кого куда. И затем осматривал детей всех. И после этого уехал в республиканскую больницу, и всю ночь, я посмотрел каждого ребенка, который был там.

- Спасибо за то, что вы сделали.

- Не надо мне спасибо говорить, это нормально.

- Леонид Михайлович, вот Вы готовы были пойти в школу. А Вы не боялись?

- Я ничего в жизни не боюсь.

- Тем не менее, вы готовы были зайти. Правильно я Вас понял?

- значит так, если бы они сказали, что да, идите, я бы пошел.

- я понял. А Вы не боялись, что вас убьют? Честно, вот как врач.

- Я не боялся в театре, ходил. Я вообще ничего не боюсь.

- еще вопрос.

- я был на войне в Югославии, я был на войне в Чечне, я был в Нагорном Карабахе с бомбами со всеми, я не боюсь.

- Вы готовы были к этому?

- Готов.

- Спасибо. Я уже надоел Вам изрядно.

- ну почему,  нет, пожалуйста.

- Еще пара вопросов. Леонид Михайлович, как вы видите, в чем причины вот этой бесланской трагедии. Вы человек государственный, ответственный.

- Вообще, я все время ухожу от политики, меня все время в политику тянут. Я доктор детский. Но я могу вам сказать. Вы понимаете, давайте я скажу вам то, что…

- Коротко можете сказать.

- Минуточку. То, что может быть не понравится. Вот я прочитал вчера до 4 часов утра по Интернету все заседания. И я хочу понять, какая цель вот этого всего. Судить его или найти и расстрелять за то, что виноваты там Проничева, как его, президента Ингушетии Зязикова, Дзасохова расстрелять, Путина расстрелять, всех, и тогда мы успокоимся. Между прочим, то же самое хотят террористы. Они хотят расстрелять и Путина, потому что…

- Леонид Михайлович…

- Нет, извините. Потому что в этой ситуации фактически смыкаются действия террористов и всего. А Вы что хотите, чтобы во Владикавказе шариатский суд был? Вы что хотите, чтобы во Владикавказе женщин насиловали? Вы что хотите, чтобы во Владикавказе крали людей? Поэтому Путину, не знаю, что Вы слышали, поэтому Путину за это надо сказать спасибо, а не расстреливать.

- С чего Вы взяли, что вот так просто хотят расстрелять там Патрушева или кого там, Анисимова, Проничева. Вы с чего это взяли?

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

- Я снимаю этот вопрос. Потому что он не имеет отношения к нашему делу.

Представитель потерпевших:

- Он говорит, что их хотят расстрелять.

- Он свое мнение сказал. Я вас прошу.

Свидетель:

- Есть вопросы, в которых я не согласен с президентом. Но я всегда человек объективный. И в данном конкретном вопросе президенту надо сказать спасибо.

Представитель потерпевших:

- вы навязываете нам…

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

- Леонид Михайлович, я Вас прошу отвечать конкретно на вопрос. Действительно, не надо уходить в политику.

Представитель потерпевших:

- При чем здесь политика? Я его хочу спросить. Леонид Михайлович, вы считаете важно установить, выявить всех виновных и узнать правду о тех реальных причинах трагедии, которые имели место. Вы считаете это важным?

Свидетель:

- Да, очень важным.

- Я не о наказании говорю.

- Но Вы смотрите очень узко. Вы смотрите только на причину вот эту конкретную. Но вы не смотрите, что происходит в мире, какая борьба идет в мире. Вы не смотрите в отношении ваххабизма. Вы не смотрите на те деньги, которые пытаются бросить сюда в Россию, чтобы ее расколоть внутри. Это борьба.

- Вы считаете не важным, если погибло 330 человек, из них сгорело 116. вы считаете не нужным, да, искать виновных и причины этой трагедии?

- Я думаю, что виновных надо искать. Я отвечаю на вопрос. Если есть люди, которые в чем-то виноваты, надо наказывать. Минуточку. Но получается так, что вы сегодня больше судите государственных деятелей, чем террористов. Я не услышал здесь ни одного вопроса и ни одного слова, я даже не понимаю,  с осуждением их. Этого не было. Все ваши вопросы были направлены туда. Почему так? Как будто бы вообще голуби, лебеди пришли и забрали детей и женщин.

- Что Вы меня воспитываете? Вы что здесь занимаетесь, не хочу резко здесь говорить, меня упрекаете в чем-то. Я Вас хочу спросить, вот если в преддверии этого теракта были данные о том, что идет активизация террористов в соседней республике, Леонид Михайлович.

- Я слушаю. Я слушаю, только мне смотреть что-то не захотелось уже. Я слушаю.

- Да мне тоже не очень большое удовольствие доставляет с Вами беседовать. Но это моя работа.

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

- Так, я прошу, давайте друг друга уважать.

Представитель потерпевших:

- если не нашли 700 тысяч рублей для того, чтобы выкопать границу, и полковники и генералы сидели и палец об палец не ударили, чтобы эти изверги не пересекли эту границу. Вы считаете не надо там искать виновных?

Свидетель:

- Я думаю, надо искать виновных.

- Спасибо.

- Но я хочу продолжить.

- не надо продолжать.

- Нет, извините. Что мы имеем дело с врагом коварным, умным, не с мальчиками. С законспирированным врагом. Тогда и в Америке взорвали дома, и в Англии. Что там, хуже работает полиция.

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

- Леонид Михайлович, я Вас прошу, давайте договоримся так. За пределы вопроса не надо выходить.

Представитель потерпевших:

- Террористам должны противостоять не менее наверное умные.

Представитель потерпевших:

- вы упомянули, что по вашему телефону кто-то говорил о привлечении Масхадова к переговорам. Кто, с кем и о чем говорил, если помните.

Свидетель:

- Да. Это было внизу. Там был Проничев, там был Дзасохов, там был, сейчас я Вам скажу, Фридинский из прокуратуры и еще какие-то люди были. И они пытались дозвониться в Лондон до Закаева. И у них по этим телефонам не получалось, и мало кто из них знает английский язык. Я сказал, давайте я попробую по своему телефону. И я набрал тот телефон, который они сказали. Подошел Закаев, и я передал трубку президенту. И он с ним говорил в присутствии Проничева, всех. И разговор состоялся следующий:

         - Пожалуйста, если что-то можете, сделайте для того, чтобы это все прекратить. Выйдите на Масхадова, пусть Масхадов выйдет на Вас.

Это было при мне. Это был прямой разговор по моему телефону.

- какие-либо другие разговоры о привлечении Масхадова, об участии Масхадоыва или Закаева в переговорах по Вашему телефону велись?

- нет, больше нет.

- Спасибо, нет вопросов.

Заместитель генерального прокурора России на Северном Кавказе Николай Шепель:

- Леонид Михайлович, просьба такая, спасибо Вам за то, что Вы согласились свидетельствовать, что вы отвечали на вопросы. У меня вот такая просьба, как с специалисту, как вы полагаете, хотя Вы не совсем отвечали за эту работу, но участвовали. Медицинская помощь пострадавшим, а их было только ранено почти 800 человек, была в достаточной мере оказана. Вот организация всего этого процесса, когда Вы подготавливали медицинские учреждения к этому акту.

Свидетель:

- Я скажу, что основную тяжесть на себя взяла медицина Осетии. И сработала она прекрасно. С моей точки зрения. С малыми силами, с очень слабой материально-технической базой, сработали самоотверженно. И вообще, осетинский народ в этот момент показал себя прекрасно, очень смело. Большинство этих заложников выносили. Посмотрите, я смотрел. Люди не в форме, выносили жители. Кто привозил в больницу, я не знаю, 50 или сколько %, жители привозили на своих машинах. И врачи работали очень здорово. Из Москвы прилетел госпиталь специальный детский. Он сработал. Но основную работу взяла на себя местная сеть. После этого я сказал, оказывается там для того, чтобы улучшить здравоохранение где-то в регионе, надо устроить теракт. Тогда обратят внимание, тогда дадут деньги. Нельзя же по всей стране делать теракты. Здравоохранение у нас недофинансируется где-то в 2 раза. Я об этом говорил и с вашим сейчас Таймуразом Мамсуровым. И вообще я восхищен этим человеком, я должен вам сказать.

- Это понятно.

- Нет, я восхищен. Я не знаю, знаете ли вы это. Я скажу то, что я знаю. Когда он отказался забрать только своих детей и оставил их там. Я этих детей после видел раненых. Тогда он мне говорил, что если начнется штурм, то я вместе с людьми возьмем белые флаги и встанем между штурмующими и школой. Он мне это говорил. Это настоящий человек.

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

- У потерпевших есть вопросы? Пожалуйста.

Голос из зала:

- Дзуцева. Леонид Михайлович, политик дает клятву на конституции. Врач дает клятву. Вы после телефонного звонка в Москве по зову сердца приехали в Осетию.

Свидетель:

- Моментально, не задумываясь. Как и в другие точки России и мира.

- и вот выслушав Вас, я пришла к мнению, что все республиканские больницы тоже были задействованы. Вот сейчас Вы только что сказали, что самоотверженно работали местные жители, которые на своих машинах привозили раненых. Почему не хватило карет скорой помощи?

- Объясняю. Вообще, это наверное надо к министру здравоохранения, но то, что я знаю. Я Вам рассказывал, что мы даже звонили в соседние регионы для того, чтобы было больше машин. Не хватало здесь, мы подумали, если будет 1000 раненых, как их довести? Были открыты склады гражданской обороны. Запасную дыхательную аппаратуру раздали. Носилки раздали. Но это все произошло так внезапно, что часть наших скорых, которые там стояли за переездом, они не могли подъехать, потому что это все простреливалось.

- Но 3 дня же было впереди. Надо было готовым быть.

- Вот я же Вам говорю, что готовились. Но на планах было одно, а когда это все внезапно началось, то часть скорых даже были отрезаны. Конечно, это трагедия. Вот сейчас вот есть президентская программа, Осетии выделить деньги, другим выделяется. Скорых помощей будет много. Но здравоохранение наше очень бедное. и так жить нам нельзя в России. Не только здесь, не только у вас, а по всей России.

- Леонид Михайлович, я из числа пострадавших. Хочу Вам выразить свою признательность, сказать большое спасибо. Во-первых, то, что Вы в первые дни теракта не спрятались. И сейчас, когда вот те люди в погонах, которых мы очень ждем и хотим, чтобы они нам сказали правду, они не являются к нам. Вы не думайте, что мы такие агрессивные. Это ведь нормальная реакция каждой матери. Вы понимаете, что мы потеряли, многие не по 1, а по несколько детей. Потеряли своих мужей. У нас просто вот эта наша агрессивность выражается потому, что мы не видим виноватых во всем этом случившемся. И мы не хотим здесь видеть одного Кулаева, понимаете? А больше нам судить некого. И пусть там наверху не думают, что мы настолько агрессивны и настолько воинственны, что мы хотим кого-то разорвать или уничтожить. Мы хотим добиться правды. И чтобы ни одни дети на  этой земле ни в Чечне, ни в Ингушетии больше никогда не видели того, что удалось увидеть нашим детям. Понимаете? И мы очень Вас просим, чтобы по приезду в Москву Вы передали тем, которых мы хотим здесь видеть, чтобы они здесь дали нам такие же показания. Чтобы из всего этого сложилась та правда, которую мы хотим услышать. И чтобы мы поняли, что эта беда, и в этой беде не один Кулаев виноват. и пусть понесут то наказание все те, которые виноваты. А Вам огромное спасибо.

- Вот ради начала и конца мне стоило сюда приезжать. Спасибо Вам.

- Потерпевшая Дудиева. Леонид Михайлович, я слушала то, что Вы говорили. Вы сказали «мы работали.» Я хочу, чтобы Вы вспомнили те дни. Я хочу узнать, вот в те дни, 1, 2, 3 сентября не влияло ли на то, сколько было карет скорой помощи, и сколько выделялось средства, вот подготовка к развязке. К какой цифре заложников готовились тогда, исходя из какой цифры собирали скорые помощи и средства.

- Во-первых, я еще раз говорю, 1 числа уже было освобождено, я проходил по этим отделениям, я все смотрел, 1000 коек. 1 числа ночью. Что бы политики говорили, не говорили, медицина готовилась. Потому что здравые все были, понимают что и как. Невозможно было даже из Москвы пригнать. Вот практически невозможно. Из Ростова, я не могу даже перечислить, какие вот ближайшие регионы, все прислали столько, сколько можно. Все равно не хватало, и часть из них была отрезана еще.

- Но не думаете ли Вы, что не хватало потому, что называлась цифра заложников 354.

- Нет. Я вам говорю. Медицина готовилась к 1000. Это я Вам как на духу говорю.

- Хорошо, понятно. Я тоже хотела бы в качестве не вопроса, а тоже выразить Вам благодарность. Потому что Вы, конечно я чувствую, готовы были идти туда. Заходили и в театр, я чувствую, что Вы готовы были зайти в школу. Я хочу Вам тоже выразить благодарность за ту готовность, которая была тогда. И конечно очень досадно, что были такие люди, которые не воспользовались Вашим героизмом. Таких героев, наверное, если называть это героизмом, не было, кто вот так хотел зайти.

- Это не героизм, это нормально.

- Знаете, то, что говорит Дзасохов: «Я хотел зайти, но меня могли арестовать» это не ответ мужчины. Вы говорите: «Я готов был зайти» Вот так не готовы были зайти, как Дзасохов, Аслаханов и Зязиков.

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

- Дудиева, вы рассуждения потом будете.

Голос из зала:

- Я к сожалению больше не увижу Леонида Михайловича.

Свидетель:

- А что, вы разве не будете продолжать жить, и я? Почему вы так не хотите, чтобы мы в жизни встретились.

- Наверное встретимся. Хотела бы сказать, вот Вы говорите «кого мы здесь судим» Это тоже из вашего выступления. Мы судим Кулаева. Но наряду с Кулаевым, мы хотим судить тех безответственных людей, мы хотим их выявить просто, назвать их имена. И Вы сами знаете, что из-за безответственности, непрофессионализма погибли дети и сгорели дети. Из-за того, что кто-то был безответственный, и кто-то был недостаточно профессиональным. Вот это мы хотим выяснить. и поэтому мы позвали Вас. И вы, положа руку на сердце, тоже должны признать, Вы видели, что там был бардак, был хаос. И наверное не было людей, которые могли бы координировать.

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

- Дудиева, вопрос задайте.

Голос из зала:

- У меня нет вопросов.

Свидетель:

- А я отвечать могу?

- Я просто сказала Леониду Михайловичу, что хотела сказать.

Голос из зала:

- Потерпевшая Туаева. Леонид Михайлович, я сама была в зале. И честно говоря, я сегодня ждала от Вас, от этой встречи другого результата. Я не поняла вначале Вашу агрессию, почему такое отношение к нам. Во-первых, то, что Вам передали, мы каждого человека судим по его действиям. И никого мы здесь не хотим растерзать. Мы просто ищем виновных в смерти своих детей. У меня к Вам такой вопрос, вы как врач, как родитель.

- Как дедушка.

- как дедушка, да. Скажите пожалуйста, назовите мне цену или политику, за которую мать может отступиться от своей цели, от единственной, узнать только правду. Какая здесь может быть политика и какая может быть цена. Я хочу от Вас услышать.

- Я не могу это перевести в цену. Но Вы почувствовали, что я откровенен?

- Да.

- Вы понимаете, что я чувствую. Да, вам это надо. Послушайте меня, я уже говорю это для вас. Да, вам это надо, но вот сейчас мне жалко, что все так произошло. Но мне жалко сегодня и вас. Потому что сегодня идет такая вот спираль накручивания эмоций. Знаете, что надо строить здесь, в Беслане. Вот там центр вам делают. Надо делать хороший психологический реабилитационный центр для всех.

- Это нам уже не поможет.

- Минуточку. То, что вот это жало, которое есть, оно будет многие годы. И с народом надо работать. Есть трезвые вещи, что вы говорите. Но есть вещи, извините, чувствуется, вот я не знаю. Вот я вам, мне не удобно задавать вопросы. Но я хочу спросить. Вот сегодня народ Осетии вас поддерживает?

- Поддерживает.

- А вот спросите.

- Леонид Михайлович, можно я вам отвечу? Вы извините, я на каждом заседании это повторяю и буду повторять до конца своей жизни. Я потеряла своих детей. Вы сказали, что сейчас Вам трудно вспоминать те события. А мы и днем и ночью плачем. Не то, что вспоминаем, мы живем теми днями. И нам сегодня не понятно. Я, честно говоря, мне досадно, вот я сидела, и мне досадно, что я от вас услышала не то, чего ожидала. И сидя в зале, вот Вы говорите, что велись переговоры. Перед нами профессиональный переговорщик тоже выступал до Вас. И мне не понятно, какие же велись переговоры. Вы сами сказали, что многие с ними разговаривали агрессивно. А Вы знаете, потом как они относились к заложникам, к детям. Они на нас отыгрывались. Вы понимаете? Вы должны были понять, если Вы чувствовали после переговоров. Вы об этом не думали?

- Так не надо со мной говорить. Во-первых, я с Вами не согласен в отношении себя, что я не думал, что я не чувствовал. Все я думал, все я чувствовал. И я сделал все, что я мог сделать. Я сделал максимально из того, что я мог сделать. Мне не стыдно посмотреть в глаза, инее стыдно за то, что есть.

- Мы вас не осуждаем. Мы Вам наоборот говорим спасибо. Но мы имеем ввиду то…

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

- Вопрос задайте пожалуйста

Голос из зала:

- Я задаю вопрос. Он мне не отвечает. Почему штаб, они не знали. он сам по себе вел переговоры. 3 переговорщика было.

- Вопрос задайте.

Голоса из зала:

- Ну вот она и задает.

Голос из зала:

- Я задала вопрос.

- Какой?

- Почему они с ними вели переговоры так агрессивно, потому что они отыгрывались на нас.

Свидетель:

- я агрессивно? Я же детский доктор. Я психолог. У меня тона ни разу в разговоре с ним агрессивного не было. Даже когда я ему говорил: «Если ты горец, как ты можешь, горец, захватывать женщин и детей» Я не орал на него. Я ему говорил об этом. И я сомневаюсь, что после разговоров моих с ними они становились более агрессивными. Не принимаю этого.

- Спасибо Вам.

Голос из зала:

- Потерпевшая Гадиева. Леонид Михайлович, я тоже хочу вас поблагодарить, что Вы в Беслан тогда приехали, что и сегодня приехали тоже. Спасибо. Только, Ваша Честь, вы не говорите, что мой вопрос не по существу. Хорошо? Потому что я думаю, что вопрос по существу. Скажите пожалуйста, был Буденовск. После Буденовска что-то было предпринято, что-то изменилось?

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

- Вопрос к детскому врачу?

- Да, потому что он сегодня защищает систему. Он выступает …

- Никого он не защищает.

- Он сам сказал, он защищает систему. И мы просто ему хотим доказать, что мы никакие не ангажированные люди, никакие не политики. А люди, которые потеряли все, что у них было. Он на нас смотрит сейчас, как на психически больных.

Свидетель:

- Ну перестаньте.

- мы просто хотим сказать. Буденовск, был Кизляр.

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

- Вопрос задайте.

Голос из зала:

- Вот я задала вопрос. После Буденовска что-то было сделано, кто-то был наказан?

- Кем сделано, врачами?

- Нет. системой власти.

- Какой системой.

- Нашей. Вы же понимаете, что я от Вас хочу.

- Я не могу понять. Он врач.

- Хорошо, он как врач давал оценку всему, понимаете? Я поэтому к нему обращаюсь.

- Я об этом уже говорил, не надо заниматься политикой.

- Но больше у нас не будет возможности, опять повторяю.

Свидетель:

- Нет, почему. Я открыт, поезжайте, будем продолжать говорить вне суда. Пожалуйста, я отвечу каждому из присутствующих. Ко мне приезжайте пожалуйста.

Голос из зала:

- Вы сказали сами, что читали Интернет, и не можете понять, что мы хотим. А я просто хочу сказать. Был Буденовск, ничего не изменилось. Был Кизляр, был Норд-Ост. Теперь Беслан. будет то же самое. И вы не понимаете, чего мы хотим. Мы хотим, чтобы в этой системе эти звенья чуть-чуть заработали. Чтобы вот у таких как Кулаев не было возможности сюда приезжать и убивать. Понимаете? Чтобы такие как Кулаев не росли, как не знаю откуда взявшиеся. Где Кулаев вырос, откуда он пришел, откуда он такой изверг? Его не женщина родила? Вот как врач скажите пожалуйста.

- Вообще, я хочу сказать, Гитлера тоже родила женщина.

- Гитлера, да. Просто мы хотим, чтобы Леонид Михайлович понял. Он общественный деятель помимо всего. Что мы хотим, чтобы система сделала вывод. Наказала, не занималась чиновничьей солидарностью, а наказала тех, кто действительно виноват. Вот Сычев сейчас…

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

- Гадиева, при чем здесь Сычев?

- нет, но почему мы должны все время оправдываться, как к нам относится наш народ.

- Гадиева, присядьте пожалуйста. присядьте я сказал.

- Мы все время сидим. Я хочу, чтобы нас поняли!

Голос из зала:

- У меня 2 вопроса. Габисова. Скажите пожалуйста, как Вы считаете вот Ваши переговоры помогли?

Свидетель:

- К сожалению, нет.

- Еще знаете, что я хочу сказать? Вы зашли сюда в зал…

- Нет, извините. Переговоры помогли в решении каких-то конкретных задач. В отношении света, в отношении телефонных разговоров, в отношении перебежек военных. Как придаточный механизм. Они мне это говорили. В этом отношении, да.

- вы сейчас зашли в зал, и я была вообще удивлена. Вообще-то я думала, Вы такой врач. Скажите мне пожалуйста, я хочу вопрос задать. Какую клятву Гиппократа Вы давали? И когда Вы будете уезжать, прочитайте последнее предложение еще раз, и 3 последних слова. Я хочу Вас унизить только тем, что…

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

- Габисова, выйдите из зала.

- Вот очень хорошо!

Свидетель:

- Я хочу сказать, я понимаю ее горе. Но здесь должен работать психолог. Это жутко, но ей надо помогать, ребята, ей надо просто помогать.

Голос из зала:

- У меня к Вам такой вопрос, вот как врач, то, что Вы проделали, я Вам благодарна. Мы все благодарны. У меня такой вопрос, Вы вот здесь у нас были несколько раз, потому что у вас и вступление такое было. Вот националисты кто у нас здесь? Вы видели когда-нибудь.

- Нет, осетинский народ очень интернациональный народ.

- меня это сильно задевает. Вот Торшин тоже выступал в «Человек и закон» он вот «осетинские националисты пришли к власти» и Вы вот в таком же выступили.

- Да нет, ну что Вы. Вы знаете, сколько у меня друзей осетин? Вы что говорите?

- Вот я хочу выяснить, что мы за националисты, у нас даже позиции нет.

- Да что вы в самом деле. Я этого никогда не говорил. А в каждом народе и у евреев, и у грузин, и у русских, и армян, и чеченцев, разные народы. Есть разные люди. Может быть среди них и есть. Но в массе своей осетинский народ очень интернациональный народ. Я это знаю и подтверждаю.

- самый мирный народ! Леонид Михайлович, скажите мне пожалуйста, вот вы не задавались вопросом, почему каждый раз, когда теракты случаются зовут Вас. Вот не Шепеля же звали на переговоры, а именно Вас. И погибли. Вот террористы почему Вас вызывали к себе на переговоры, и в этих переговорах для чего я принесла эту жертву, 3, сестру с 2 детьми, 6 лет и 10 лет. Для чего я эту жертву для переговоров с Вами и террористами я принесла. Для чего? Вы связь чувствуете между этим?

- Да, я чувствую.

- Из раза в раз. Почему не Шепеля, а именно Вас вызывали, Зязикова.

- Террористы?

-Да, вот на переговоры. Именно Вас. Для чего я эту жертву принесла?

- Во-первых, надо спросить у террористов, почему они вызывали меня. И я доволен, что они вызвали меня. Я не знаю, с какой целью…

- Зато я не довольна!

- с какой целью они вызвали меня я не знаю. Я сделал то, что должен сделать каждый доктор. Читая клятву Гиппократа, и даже не читая. Понимаете, друзья? Ведь не важно, клятву Гиппократа ты читал или не читал. Можно прочитать наизусть клятву Гиппократа, а жить не по клятве Гиппократа. А можно не читать клятву Гиппократа, и быть вот таким доктором.

- Потерпевшая Сидакова. Скажите пожалуйста, когда Вы говорили с террористами, Вы задавали им такой вопрос: «Какие у вас требования? Что вы хотите?»

- Вам я отвечу спокойно. Если бы он мне задал, я б не ответил. Я раза 4 или 5им задавал этот вопрос. И они мне много раз говорили, что «это придете 4 все вместе, мы вам скажем»

- А Вы руководству штаба, до официальных лиц не доводили вот это?

- Я когда кончал говорить, то говорил, что я хотел поговорить, они опять ничего не говорят. Говорил.

- А вот скажите, какая-то запись была?

- Чего?

- Вот этих переговоров.

- Сам бы с удовольствием почитал. ач. ли в решении каких-то конкретных зговоры помогли?

 к нам относится наш народ.

.

- не было, да?

- я не знаю. Мне дали телефон, если он что-то. Я сам бы с удовольствием почитал.

- Николай Иванович, а нет записи вот этих переговоров?

Заместитель генерального прокурора России на Северном Кавказе Николай Шепель:

- Расследуется дело уголовное. И будет дана правовая оценка всем обстоятельства. В том числе должностным лицаю сегодня мы Кулаева судим. Поэтому обвинение было против того, чтобы Леонида Михайловича отрывать от работы, вызывать. Если он сам согласился, по вашему вызову, вот Вы ему задаете вопрос.

Свидетель:

- Во-первых, меня от работы не оторвали. У меня отпуск 2 недели. У меня вообще 2 месяца отпуска в год бывает, но я вот взял 2 недели, я уехал, я был не в России. И я прилетел сюда специально.

Голос из зала:

- Спасибо. Вот каждый кто выступал здесь, все высокопоставленные, они постоянно сравнивают теракт в Америке, который мгновенно произошел, и теракт в Беслане, где 52 часа мы задыхались. Разницы ни в чем не видите этих 2 терактов.

- Когда я говорил про Америку, то же самое могу сказать про Испанию, то же самое я хочу сказать про Саудовскую Аравию. Минуточку, Вы задаете вопрос, я отвечаю. То же самое я могу сказать про Москву, про театр, то же самое могу сказать про Англию. Везде работает разведка. Англия вообще кичится своей разведовательной, Скотлан Ярд, я был в Скотланд Ярде. Для них был шок, что он такие велике, пропустили. А почему? Еще раз говорю, мы имеем врага умного, хитрого, законспирированного врага. Не потому, что, иногда невозможно, не только у нас в стране, и в о всем мире поймать их. Но то, что сейчас делается в целом, я думаю, делается в положительную сторону. и когда все будет ликвидировано наконец, тогда народ и чеченский заживет нормально, который уже тоже понял, куда их ведут. Он то может быть, я не знаю как он, умный, не умный, я что-то даже не могу. Но я говорю, тот, кто ими руководит, а может тот, который руководит и не в России живет.

- Раз мы обоюдно откровенно, еще один вопрос у меня назревает. Скажите пожалуйста, Вы в Норд-Осте участвовали?

- А как же.

- В переговорах?

- В переговорах. И как врач.

- Вот пожалуйста, откровенно скажите, после Норд-Оста заложники в медицинские учреждения поступали с каким диагнозом? И все врачи знали, с чем они поступили.

- Вы знаете, я не токсиколог. Я директор института неотложной детской хирургии и травматологию. Ко мне не поступил ни один ребенок. Ко мне лично не поступил не один ребенок. Заниматься домыслами я не буду.

- Но я читала, что по пути следования могли предупредить врачей, куда везут больных, с каким диагнозом. Но этого не было. И погибали на дорогах. Поэтому я Вас спросила. Извините.

- Можно я не буду дальше? Я могу дальше продолжать этот разговор, но.

- Кусаева. Я в заложниках сидела 3 дня с маленькими детьми в зале. Нам приводили какие-то данные, что где-то после землетрясений 9 дней. Вот Вы сами как думаете, в каких условиях. Вы же предполагали, какие у нас там условия. Действительно реально может ребенок выдержать 9 дней.

- Как Вас зовут?

- Кусаева Регина.

- Регина, дорогая, я…

- Я понимаю, что это было сказано, чтобы успокоить кого-то.

- Не только потому что, когда Вы меня спросили сразу, я начинаю вспоминать, что у меня в практике было, когда мы доставали детей из завалов, сколько они без воды, в холоде там или не в холоде лежали, они были. Минуточку, автоматы на воду не влияют. И сколько было. Да, я вспомнил несколько случаев, может до 7-8, я могу потом привести их, где без воды. Спрашивали, сколько может прожить. Я же не могу сказать, 2 дня может прожить. Я сказал максимально сколько может. И кроме того, есть по этому поводу специальная литература, которая подтверждает то, что я говорю. Я не занимался этой проблемой никогда, я на себе опыты не ставил, сколько я могу без воды прожить.

- Вот на нас поставили.

- Я на детях не мог ставить опыты. И я сегодня не знаю, из 1000 человек, которые там были к моменту этого, не будем говорить, штурма, сколько человек умерло от обезвоживания? Из 1000 человек.

- Умерло.

- Сколько?

- Можно я Вам скажу, что на 3 день у детей потрескались губы, текла кровь из губ.

- Обязательно будет.

- На 3 день уже не вставали, дети практически еле передвигались. Я просто Вам, чтобы Вы как детский врач, чтобы Вы знали, что в таких условиях. Через час после того, как мы сели, мы перестали дышать, мы стали раздевать детей, мы стали махать…

- Вот я кстати у вас хотел спросить, подождите. Были такие сообщения, разные источники по разному, что террористы мочили тряпки и бросали, чтобы сосали.

- Это детей1 заставляли.

- И в Интернете я нашел очень интересное сообщение одной заложницы, которая говорила, что принесли бетон с какой-то желтоватой водой, разливали в бутылочки и давали детям.

- Не правда.

- ну, я говорю то, что написано. Хотите я найду?

- Из бутылок пили мочу. И я вам рекомендую этому Интернету не доверять. Вы нашли такой ответ, как будто это мы что-то сделали.

Голос из зала:

- Кесаева. Вы сказали, что вам кто-то сказал, что мы ангажированы, политизорованы, что мы некорректно себя ведем. Кто Вам это..

- Вот пожалуйста. кто такая Виктория Кастуева?

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

- Извините, но мы на судебном процессе. У нас сейчас не идет обсуждение…

Свидетель:

- Это не медицинский вопрос. Вот пишут. «Кто-то из боевиков разрешил выйти воды попить. Полковник заходил и говорит, что если увидит, то убьет террориста, который разрешил. Когда приносили воду, один из боевиков. И вот свидетель вспомнила, как террорист пообещал, что 2 числа в обед принесут воду. Когда женщины спросили, кто, он ответил, что это тот, кто меня сюда привез. Тогда воду действительно принесли в какой-то розовой канистре. Ее разлили в бутылки и дали детям. Вот пожалуйста.» Я говорю то, что я прочитал. Если неправда, значит, неправда.

- Кто сказал ему, что мы…

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

- Вопрос снимается.

- Почему? Когда он говорил, Вы его не одергивали. Я его спрашиваю почему он во всеуслышание, между прочим корреспонденты это слышат, и говорит, что «мне говорили, что вы политизированы, ангажированы». Кто-то ему, правильно, не с луны же ему пришла эта информация. Кто ему это сказал.

- Вопрос снимается.

Голос из зала:

- Тогда надо было ему сказать!

- Я пытался это делать.

- Хамицева, встаньте. Вы плохо слышите?

- Я не слышала.

- Будьте внимательны пожалуйста. Особенно, когда Кесаева задает вопросы.

Голос из зала:

- Второй вопрос. Откуда у Вас такая информация, что мы делаем из Кулаева героя?

Свидетель:

- Опять, я прочитал в Интернете. У меня никакой информации нет, что вы сделаете из него героя Осетии. Но я говорю, я на суде не присутствую. Если читать литературу по тому, что идет, что кто-то из вас выступил и сказал, что «мы Вас простим», что вы его простите, если он будет говорить правду. Было это на суде? было.

- вы нас осуждаете за это?

- Я говорю откровенно, что прощения нет, что бы человек не говорил. Прощения человеку, который пришел, случайно забежал в школу, не случайно, но который участвовал в этом во всем, это извините.

- Мы не оправдываемся. Я хочу Кулаева спросить. Можно? По поводу того, для чего, может быть ему интересно эта информация, для чего вы пригласили Рошаля.

- А, мне тоже это будет интересно.

Нурпаша Кулаев:

- Я не знаю. По-моему для детей детский врач, поэтому пригласили. Но я не знаю точно.

- Почему не тогда не пустили, если для детей.

Свидетель:

- Почему меня не пустили. Что вы меня с политикой вместе путаете.

- Это надо было переговорщику сказать не мне.

- Какому переговорщику сказать?

- Ну, кто с тобой разговаривал.

- Ну, извините.

Голос из зала:

- Вы сказали, не надо было открытой письмо писать. Открытое письмо написали мы. Потому что мы не знали, как Вас найти. Я 4 раза Вашу фамилию говорила, и просила, чтобы Вас вызвали. Мы хотели Вас заслушать. 4 раза отклонял суд Ваш вызов. И тогда мы открытым письмом обратились, так как я не знала, как Вас найти.

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

- Вопрос какой у Вас?

- Он сказал, что не было необходимости.

- Вопрос задайте, Кесаева.

- Он начал выступление с того, что начал обвинять нас.

- я Вас еще раз прошу, задавайте вопрос.

- Ваша Честь, если бы Вы его прервали, не было бы наших вопросов. но так как Вы его выслушали, выслушайте и меня.

- Я Вам еще говорю, задайте вопрос. Если у Вас нет вопросов, пожалуйста присядьте.

- Нет, я дальше. Я буду знать, если Вы не прерываете, то значит вы не должны прерывать и меня. Хорошо.

Свидетель:

- Я могу ответить на вопрос? Вопрос в отношении открытого письма. Меня находит весь мир за 5 минут.

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

- Когда кто-то говорит, вы не слушаете.

Голос из зала:

- Я очень хорошо слушаю.

- А если бы Вы слушали, Вы бы тут не задавали этот вопрос, потому что он ответил на этот вопрос.

- Он не ответил. Он не мог понять. Зачем написали открытое письмо. И я хотела ему объяснить. Между тем мы в этом открытом письме еще написали, чтобы повлияли на Проничева, Анисимова, Панькова и т.д.

Свидетель:

- Да не читал я это открытое письмо, мои хорошие. Что вы, пришли в Министерство здравоохранения, взяли мои координаты и отправили. Что я такая щепка, которую найти нельзя? В Министерство здравоохранения зайдите, позвоните. Что Вы?

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

- Вам Кесаева звонила. Она с Вами разговаривала.

- Ну и что, я отказался ехать?

Голос из зала:

- Вот мы позвонили, Вы приехали.

- Я сказал сразу, что я не приеду?

- Вы сказали сразу, что приедете. Вы считаете, что если мы вызываем Анисимова, Проничева, Тихонова, Вы считаете мы ударяемся в политику?

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

- Вопрос снимается. Зачем Рошалю этот вопрос задавать?

Голос из зала:

- А зачем он говорит, что если мы. Мы здесь политикой не занимаемся. Если мы вызываем людей, которые имели непосредственное отношение к бесланскому теракту, детский врач Рошаль, который вел переговоры с террористами выходит и говорит, что ему сказали, что мы политизированы. А мы на суде только и делаем, что занимаемся расследованием, вызываем свидетелей, которые были в бесланском теракте. Не больше, не меньше.

Не больше, ни меньше.

Свидетель:

- Отвечаю Вам, не смотря на то, что мне это все говорили, я все равно приехал, потому что посчитал, что это правильно.

- Вот если бы вы какие-то анонимные слова здесь не приводили, моих бы вопросов не было. Дальше. Вот если Вы действительно хотели зайти в школу, как Вы говорите. Я это представляю так, на примере таком. Я например стою, жду автобус, водитель ждет еще пассажиров. Я наверне поинтересуюсь, где эти пассажиры, чтобы быстрее войти. Мне надо поехать, я хочу поехать. Это реакция нормального человека. Если Вы хотели действительно зайти, наверное хотели, да. Вы бы обязательно поинтересовались, где Аслаханов, где Зязиков. Это реакция человека, который хотел бы зайти. Если бы Вы хотели, вот так бы Вы им передали. Но Вы не интересовались.

- Вы не знаете. Я спросил, где они. Они сказали, что их ищут. Что я могу еще сделать?

- Вы не говорили. Вы особо не интересовались, где Аслаханов, где Зязиков. Вы знали, что их нет, но как бы говорили «да, я зайду» Это была как бы игра слов.

- Знаете, милая. Посмотрите мне в глаза. Я пришел сюда, чтобы враньем заниматься?

- Вы знаете...

- Это Ваше дело. Я прекращаю, я не отвечаю на этот вопрос.

- Из того, что Вы здесь давали показания про 8-9 дней, мы поняли, что Вы изначально не знали, действительно выдержат ли эти дни дети, 8-9 дней. Вы сказали, что выдержат. Сейчас же Вы говорите, что вот в Мексике был такой пример, выдержали, еще где-то выдержали. Вы что, родителям говорили, что вот там выдержали, и поэтому. Вы вышли и сказали: «Дети выдержат 8-9 дней.» А сейчас мы видим, что Вас какой-то психолог уполномочил нас успокоить. Иными словами, Вы осознанно лгали. Выходит так.

- Скажите пожалуйста, что бы изменилось, если бы я сказал 6 дней? Что бы изменилось, если бы я сказал 5 дней.

- Знаете, не надо было нам лгать. Вы все из лучших побуждений обманывали. Я обвиняю его, что он лгал людям про 8-9 дней. Я говорю, что он лгал.

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

- Кесаева, я Вас удалю из зала.

Голос из зала:

- Выгоните, давайте. Кто его уполномочивал выходить и успокаивать такими манерами людей. Спросите Вы.

- Кесаева, успокойтесь, я Вам говорю.

- Значит, здесь есть необходимость вызвать наверное этого Кикелидзе, и спросить его. Кто его уполномочил давать такие поручения Рошалю.

Свидетель:

- Мне в жизни никто никакие поручения не уполномочивал давать. Ко мне обратились с просьбой прийти и рассказать, что происходит. И я еще раз говорю, те цифры, которые я называл, это не вранье. Я на Вас в суд подам за эти слова. Что Вы меня обвиняете, что я наврал, и докажите мне пожалуйста, что я не прав. Нельзя так обращаться со мной тоже.

Голос из зал:

- Подавайте на меня в суд!

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

- Кесаева, у Вас есть вопросы?

- Я говорю еще.

- Вы не говорите, Вы кричите.

- Я задам ему вопросы. После Норд-Оста готовили противоядие, после применения газа. Вот здесь у нас готовили такие же противоядия от применения газа.

Свидетель:

-  этого не знаю. Это общественное обвинение меня в том, что я лжец. Я действительно подам в суд на нее.

- Вот Зангионов здесь, профессиональный переговорщик, говорил, что Вы разговаривали с террористами так: «Да полно, милок, погодите убивать.» Вы считаете, что на такие Ваши слова террористы бы не разозлились? Они разозлились наверняка.

- Значит, слово милок. Подождите убивать, я никогда не употреблял. Что говорит кто, я не знаю, я знаю, что я говорю.

- Если доверять показаниям Зангионова...

- Пожалуйста, дайте мне официальную бумагу, как я это сказал. А где-то если что-то и сказал, то я сказал это правильно.

- Кулаеву вот такие слова, и он еще больше бы разозлился.

- Нет, надо было сказать, давайте убивайте, ты сволочь, убивай надо было сказать?

- В газетах интервью 2 числа было такое, что Вы сказали, что с террористами вести переговоры нельзя. Было такое? Говорили?

- Моя практика и моя жизнь показывает, что вести переговоры с террористами обязательно нужно. Поэтому я прилетел вести переговоры с террористами. В театре на Дубровке я тоже вел переговоры с террористами, добился освобождения какого-то числа детей. На Дубровке я вел переговоры с террористами, и получил у них разрешение, и обеспечил, я был внутри зала, всех заложников медикаментами, полностью.

- Значит, Вы это не говорили, да?

- Я рассказываю, как я живу,  а не то, что там пишется.

- Вот Вы, некоторые из нас, Вы сказали, что нам нужен психолог, нам нужно лечиться.

- Психолог нужен каждому человеку, он мне тоже нужен. Вот после сегодняшнего заседания я буду благодарен, если со мной поработает психолог.

- Вам как врачу, видимо все таки не нужно вести переговоры с террористами.

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

- Кесаева, вопрос задайте. Или у Вас будут вопросы, или я Вас посажу.

Голос из зала:

- Когда я услышала его слова, 8-9 дней, в какой-то степени я успокоилась. Если бы не его слова, может быть мы пошли бы. Но мы подумали, раз врач такое говорит, он нас обнадежил!

Свидетель:

- Что бы вы сделали, Вы бы пошли туда, да?

- Да.

- Все вместе?

- Да, пошли бы туда.

- И было бы 800 еще плюс трупов.

- Ничего, это уже наша проблема.

- ну и пошли бы тогда, не слушали бы меня.

Голос из зала:

- Мой сын выбежал спасать. Его взяли в заложники. Его в зале подняли и заставили вешать бомбы. Он отказался его убили. Из-за наших детей мой сын погиб, не смогли помочь. Его первым расстреляли, он отказался. Спасибо Вам огромное, что Вы пришли нам помочь. Вы женщин тоже поймите, и не обижайтесь на нас. По поводу того, как к нам народ относится. Понимаете, у нас так, как у всех народов, похороны, ну, пришли соседи, все, посочувствовали, повернулись и ушли. Чем дальше, тем ужаснее и от того, что нет виновных. Понимаете? Вот они все проехали, через посты милиции. Они спокойно доехали, никто их не задержал, по дорогам, по городу. Никто их не спросил: «Куда вы едите, кто вы такие?» Они свое дело сделали. Мы ищем правду. Спасибо Вам огромное за то, что вы приехали помочь спасти детей. 

Голос из зала:

- У меня к Вам такой вопрос. Вы сказали, что разговаривали с директором школы, и она Вам сказала, что в школе более 1000 людей. А почему по телевизору все время передавали, что 354.

Свидетель:

- мне кажется, что не все 3 дня 354 говорили.

- Нет. до 3 числа говорили 354 человека. Почему вы не сказали.

- Нет, я сказал. Там были все, и Дзасохов. Я разговаривал по телефону, и мне сказали, что там более 1000 людей. И я им сказал.

- Вы сказали, что мало что могли сделать. Но что сделали, но мало. И Вас наградили. Как вы думаете, за что вас наградили?

- меня никто ни за что не награждал. А если бы меня наградили, я бы отказался. За это не награждают. Когда был Норд-Ост и Путин мне за мужество вручал, я ему хотел повесить назад, обратно.

- Скажите пожалуйста, у нас произошли 2 теракта, наверное вы знаете. И там есть раненые. Вы не могли бы их навестить?

- Конечно мог. Я прям с самолета суда торопился. Мне сказали, что там один с ранением в грудь и живот. А другой, тяжелое состояние, это с ранением и ампутацией         конечности.

- Когда вы 2 числа разговаривали с боевиками, то когда Вы узнали, что среди заложников есть убитые?

- Никогда не узнал.

- Значит, вы до 3 числа не знали, что там убивают?

- Я про детей говорю. А мужчины, которых 20 человек лежало, это что не заложники? В первый день, когда я приехал, я узнал про это дело, что они убивают.

- Там лежало 4 человека, и Вы их видели?

- Какой 4 человека, 20 человек.

- Чего тогда ждали? Что террористы сами отпустят.

- Я хотел узнать, что они хотят. Я знал, что  они хотели всех вместе. Я им говорил, что к политикам не имею никакого отношения, что я доктор, пустите меня одного. С Аушевым, говорил, пойду туда, я Вам не вру. Поговорите с Аушевым, поговорите со всеми.

(Техническая неисправность в зале суда. Звук на монитор подавался с перебоем.)

Свидетель:

- Не могу, пожалейте меня.

Голос из зала:

- Вы сделали конечно, что могли. Но кто-то же должен ответить. Вы защищаете систему.

- Я говорю то, что я думаю. Никого я не защищаю. Я так жил всю жизнь. Если я во время первой чеченской войны одним из первых Кольцову по НТВ сказал, что это вредная война…

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

- Подсудимый.

Нурпаша Кулаев:

- Вопрос один. Я хочу сказать, что из меня не надо делать героя, я не нуждаюсь в геройстве. И меня не надо жалеть. людей надо жалеть.

Свидетель:

- Я не слышу, что он сказал.

- Из меня не надо делать героя, я не нуждаюсь в геройстве. И меня не надо жалеть. людей надо жалеть.

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

- Все, можете идти.

Свидетель:

- Я все? Так, я благодарю Вас, и благодарю вас. И хочу сказать, жить вам будет очень сложно, и очень трудно. Если даже вы выясните причину, если даже будут все наказаны, если даже половина из них будут расстреляны, все равно детей ваших не будет. И жить вам будет очень сложно. Не дай Бог вам так жить, с памятью на всю оставшуюся жизнь.

Голоса из зала:

- Мы не призываем расстрелять всех. Вы защищаете систему. Первый раз от Вас слышим, что мы хотим расстрелять кого-то. Он не может, а я как могу?

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

- Мы допросили свидетеля и исследовали письменные доказательства. Я хочу сказать, что судебное следствие завершено. У кого будут дополнения и ходатайства?

Голос из зала:

- Ходатайство. Я по поводу Аушева. Мы имели возможность позвонить ему. И он сказал, что как только придет официальное приглашение, до этого онн болел, он приедет и даст показания. Вчера вечером с ним непосредственно состоялся разговор.

- Господину Аушеву мы на каждое судебное заседание направляли повестки. И каждый раз, кроме самой первой повестки, которая была направлена месяца 3 назад, когда нам сообщили, что он болеет. На все последующие наши телеграммы приходил один и тот же ответ, что телеграмма не доставлена, потому что адресат не приходит за получением телеграммы. Вообще-то первую телеграмму он получил, на которую нам дали ответ, что он болеет. А последующие телеграммы адресат отказывался получать. И сегодняшнюю  тоже.

- Можно Вас попросить еще раз послать ему телеграмму чтобы он приехал.

- Я еще раз говорю, мы неоднократно направляли Аушеву телеграммы. Однако ответа не получали.

- Рошалю тоже давали много раз.

- Мне принесли телеграмму, что касается Тихонова. Я хочу ее зачитать. «ЦСН ФСБ осуществляет функции по борьбе с терроризмом, что требует полной зашифровки личного состава. В соответствии с федеральным законом РФ от 12 августа 95 года, служебная деятельность указанного подразделения осуществляется на негласной основе. Кроме того, персонифицированные сведения о сотрудниках ЦСН составляют государственную тайну, так как являются объектом первоначальных устремлений террористических организаций. С учетом изложенного, направление начальника ЦСН Тихонова, принимавшего участие в освобождении заложников в г.Беслан на судебное заседание по делу Кулаева не представляется возможным. Первый заместитель директора ФСБ.»

Представитель потерпевших:

- Можно Кесаевой вопрос? Вы лично с Аушевым разговаривали?

Голос из зала:

- Нет, человек, которого мы уполномочили. Вчера в 11 часов ночи.

- С самим Аушевым?

- Да. И он сказал, что как только поступит официальное приглашение,  он приедет.

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

- Я еще раз повторяю…

Голос из зала:

- Он извинился, что до сих пор не отвечал. И попросил еще раз пригласить его. Ваша Честь, я по поводу телеграммы относительно того, что Тихонов не может явиться. Как тогда понять то, что все члены оперативного штаба давали показания, и по их показаниям мы поняли, что штурмом, или операцией так называемой, после первого взрыва руководил Тихонов. Что все пути управления вели к Тихонову. Значит, мы должны заочно предъявлять ходатайство о привлечении Тихонова к ответственности не выслушав его. Потому что Андреев сказал, что когда пошли первые взрывы, руководить операцией стал Тихонов. То же самое говорил Дзгоев и все остальные. Как нам понять, мы не можем остановиться на пол пути.

- У меня есть документ, согласно которому персонифицированные сведения сотрудников ЦСН составляют государственную тайну.

- А суд не имеет никакой возможности пригласить их в масках? Никак нельзя это сделать? Или без видео камер. Значит, прокуратуру тоже, которая ведет расследование, устраивает такая полу мера. Прокуратуру устраивает такое положение дел? Я понимаю, что здесь идет суд над террористом Кулаевым. Прокуратура, скажите и вы свое слово. Вас устраивает, что Тихонов не может приехать, когда все нити свелись к Тихонову. Нас это не устраивает. Как нам быть дальше?

Заместитель генерального прокурора России на Северном Кавказе Николай Шепель:

- Уважаемая потерпевшая, я еще раз говорю, что на ситуационной экспертизе мы еще не получили этого материала, который спец почтой отправили нам. Кроме того, я еще раз говорю, что ваши и показания и противоречия, и показания военных будут проверяться спец службами, и будет дана оценка. В части работы ЦСН у нас имеется секретная информация, отчет о действиях ЦСН. О том, кто где находился, какую операцию выполнял, кто погиб. Я  еще раз говорю, Ваша Честь, что его мы не сможем допросить официально. Тем более, что Осетию постигла еще одна беда. Случилось еще 2 взрыва. Погибли и ранены люди. Я думаю, что эти вопросы не для того, чтобы их обсуждать на суде Кулаева. Вам об этом говорил и президент РФ, об этом и я неоднократно заявлял, что все, что можно будет довести до сведения о причинах этого преступления будет в той мере, в которой оно может подлежать гласности, будет доведено.

- Я смею Вам заметить, что если не будут наказываться генералы, министры и президенты, то подобные теракты будут происходить не только в Осетии. Они будут проходить по всей России, если мы не начнем наказывать генералов, даже засекреченных. И общество будет винить нас за то, что мы их оставили ненаказанными. И еще, мы обращались с ходатайством по поводу того, чтобы прослушать аудио запись на судебном заседании переговоров с террористами. Вы удовлетворили ходатайство. И Шепель Николай Иванович сказал, что есть такие записи. То, что нам было представлено, это переговоры самих террористов. А там кроме того, что они трепались ничего не было. Нас интересуют переговоры переговорщиков с террористами.

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

- Мы же уже сказали, что такой аудио записи нет.

- Вы сказали, на четверг. Зангионов  сказал, что после каждой связи, после каждого разговора, он делал отчет. Предоставьте нам отчет. Нам это важно. Может там Кулаев подходил к телефону.

Заместитель генерального прокурора России на Северном Кавказе Николай Шепель:

- Аудио записи есть не все. Часть из них не переведены из-за плохой слышимости. Часть записей есть, но засекречены. И мы их анализируем. Это к делу Кулаева не относится.

- А что еще относится?

- Мы не можем здесь устраивать, почему Рошаль сказал, слушание всех политиков. В какой степени кто виновен. Я Вам говорю, уважаемые потерпевшие, что если в той части, в какой я смогу ответить на ваши вопросы, я этого не сделаю, то я смогу подать в отставку. Вы не волнуйтесь, я не держусь за это кресло.

- Нас интересуют те вещи, которые должны быть оглашены в зале суда.

- Я вам говорю, что секретные документы оглашаться не будут. Вы хотите, чтобы еще были теракты. Мы этого не допустим. Может быть пройдет время, и часть вопросов можно будет рассекретить.

- И когда это будет? мы хотим, чтобы не было никакой секретности. Все теракты происходили потому, что какая-то часть была всегда секретна, и чиновники покрывали друг друга. Если все это будет рассекречено, будет больше пользы.

- Этот вопрос вы можете ставить перед спецслужбами. Если будет такая возможность, то в любой форме, в какой это можно будет сказать, это будет сделано для общественности. И не только Беслан. правильно вы говорите. И мне, как представителю прокуратуры надо было задуматься. Это важно ведь не только в ЮФО, где все время полыхает, а чтобы не было и в РФ. Вы поверьте в мою искренность. Я вам говорю, то что можно, мы сделаем. В какой-то форме, но сделаем. И поставим вопрос, чтобы какие-то части рассекретились. Если это можно будет сделать не повредив делу, мы это сделаем.

- Это нужно сделать.

- Мы это сделаем, но не на процессе Кулаева. А на каком процессе. Когда будет следующий теракт и мы поймем, что надо было рассекретить это? Тогда это уже будет на вашей совести.

- Видимо так.

- Мы настаиваем, чтобы все материалы дела были рассекречены.

(Техническая неисправность в зале суда. Звук на монитор подавался с перебоем.)

Голос из зала:

- Как можно дальше вам верить? Хорошо, будут еще судебные процессы, но какие? Мы уже видим, что дальше ничего не будет. Крайних нашли, Правобережный РОВД. Почему-то из вышестоящих органов у вас виновных нет. следствие –то идет, мы понимаем, но виновных-то нет. хорошо, мы будем ждать следующий процесс. Там будет только Правобережное РОВД. Мы уверены, что больше наказан никто не будет. Я в этом уверена, но с этим не согласна. Вы что хотите, Николай Иванович, что Вы хотите, чтобы мы начали делать. Вы понимаете, что чем дальше, тем нам тяжелее жить. Нам все равно, что мы живем, что мы не живем. Нам уже терять нечего. Да, правильно сказал Рошаль, мы психически больные. Мы за свои поступки уже не отвечаем. Я лично уже ни на что смотреть не буду. Я должна за кровь своего ребенка отомстить кровью и правду хотим, и отомстить и тоже хотим. Я имею ввиду то, что если не будут наказаны те, кто виноват в этой трагедии, то прольется кровь.  Виновные есть и генералы и чиновники. Мне все равно, пусть я одна сяду, я этого не скрываю. Мы не откажемся от ходатайств. Вы их удовлетворили. Там были переговоры террористов, а мы просили с террористами.

Представитель потерпевших:

- Я наверное не совсем понимаю. Если террористам доверяли какие-то секреты, то почему эти секреты нельзя доверить потерпевшим. Ну, я понимаю, что если имели место какие-то секретные переговоры, то я просил бы прокуратуру предоставить документ, что были такие секретные переговоры, и предоставить аудио запись с несекретными переговорами, чтобы люди хотя бы в чем-то убедились. Вот и все. До меня, Николай Иванович, не доходит. Вот Вы говорите, там секретные переговоры были с террористами, вы что с ними секретничали? Я понимаю, если там какие-то методы использовались, это можно пропустить. Можно или документ представить и часть аудио записи. Мы Вам верим, Вы объясняете нам все, даете обоснования. Но я думаю, этого мало.

Голос из зала:

- Мы категорически не согласны с тем, что вы говорите, что суд надо завершить. Если Вы говорите, что Тихонов засекреченный, у нас есть другие свидетели, которых вы категорически не хотели вызывать. Здесь выступали Попов, Зангионов и Гайденко. Их показания были очень важны. Мы сделали вывод, что они ничего не делали для того, чтобы спасти наших детей. Проничев, я зачитаю ходатайство…

Заместитель генерального прокурора России на Северном Кавказе Николай Шепель:

- Это не ходатайство. Вы вступление делаете. Вы извращаете обстоятельства. И Попов, и Зангионов все допрошены следствием. Более того, даже те вопросы, уточняющие, которые задавались, мы все это забираем и исследуем. Поэтому не надо извращать обстоятельства.

- Мы ничего не извращаем. Я зачитываю ходатайство. В связи с обнаруженными на судебном слушании в показаниях таких свидетелей как Попов, Зангионов, Гайденко просим пригласить для дачи показаний свидетелей, располагающих важными сведениями по ходу переговоров. По применению танков, огнеметов, гранатометов и по количеству заложников. следующих лиц: Проничева, заместителя директора ФСБ, Анисимова, заместителя директора ФСБ, консультанта Тихонова, Панькова, заместителя министра МВД. Именно Паньков, как показал Дзасохов, запретил ему идти к террористам, якобы он был готов, но Паньков сказал, что арестует его. Мы хотим заслушать его показания. Это была его инициатива?  Запретив Дзасохову войти, была упущена возможность спасти заложников. мы на этом настаиваем. Дальше, Васильев, который был членом штаба. Мы настаиваем, чтобы и его пригласили, потому что именно он, Васильев, Громов, Песков контролировали все сведения, которые поступали в телевидение и прессу. Именно они допустили, что цифра 354 все время звучала, вот эта ложь. Мы хотим узнать, почему, когда на второй день уже все знали, что заложников больше, чем 354. почему они запрещали СМИ, и я тому свидетель, когда я подходила к корреспондентам, и мне говорили, что им запретили. Кто запретил? Я думаю, что и Васильев был участником этого запрета. Мы хотим его заслушать. Каким образом вы сделаете заключение, не заслушав этих важных свидетелей? Вы хотели осудить Кулаева? Для этого было достаточно и 1 дня. Для чего тогда нужен был этот фарс?

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

- Я рассматриваю дело Кулаева. Это не фарс. Я Вам не даю право называть судебное заседание фарсом.

- Дальше. Бигулова я тоже настаиваю, чтобы его вызвали в качестве свидетеля, потому что именно он возбудил уголовное дело в 11 часов 1 сентября. И там было зафиксировано 600 заложников. почему он не препятствовал тому, что продолжают 2 дня говорить 354 заложника. Вот этих лиц пожалуйста пригласите.

- У других потерпевших есть какое-либо иное мнение?

Голос из зала:

- Поставьте на голосование.

- не буду я ставить на голосование. Если у Вас есть свое мнение, Вы его сами выскажите. На голосование я ничего не ставлю. Представители потерпевших.

Представитель потерпевших:

- На Ваше усмотрение.

- Подсудимый.

- Поддерживаю.

Заместитель прокурора РСО-Алания Аслан Черчесов:

- Мы неоднократно рассматривали это ходатайство. И еще раз напоминаю, что мы выходим за рамки процесса. Уважаемые, мы не вправе этого делать. 252 статья УК нас ограничивает. Если у вас есть желание привлечь кого-то из этого списка, ради Бога. Но для этого есть другая процедура. Все эти вопросы можно обозначить письменно. Мы же не говорим, что раз не удовлетворено ходатайство, все перекрывается. Это совсем не так. Для этого есть другая процедура, которой надо воспользоваться в этом случае.

Голос из зала:

- А вы для чего?

- В данном случае у меня другие функции.

- Можно дополнить? Я прошу суд в случае отказа в удовлетворении этого ходатайства и в дальнейшем нам, тем, кто под этих ходатайством подписались, дать в письменной форме обоснованный ответ. Либо сейчас на суде скажите, что не имею я права требовать от вас письменного ответа. После заседания мне всегда говорят, что из протокола получите. То есть, я не получаю. Скажите мне раз и навсегда, я не имею право, чтобы просить письменного ответа. Скажите да или нет. я не юрист. Может я требую невозможного.

Тамерлан Агузаров, председатель Верховного суда Северной Осетии:

- Кесаева, я Вам уже объяснял эту процедуру. Но Вы не хотите ни слушать, ни понимать.

- Если бы я поняла, я бы не задавала этот вопрос снова.

- Вы меня не хотите понимать.

- Вы меня тоже не хотите понимать. Вот такая я наверное тугодум, что я 2 месяца прослушал одно и то же и не могу понять. Объясните мне раз и навсегда. То же самое касается протоколов.

- Давайте пока это обсудим. Суд, выслушав мнения сторон, постановил ходатайство о вызове на судебное заседание Проничева, Анисимова, Панькова, Васильева, Громова, Пескова, Фридинского, Бигулова, Яковлева постановил данное ходатайство отклонить.

- Просим суд ответить нам, пострадавшим, на какой стадии находится готовность протокола заседания суда по делу Кулаева. Наше ходатайство о предоставлении нам копий протоколов судебных заседаний 2 февраля суд удовлетворил. 2 февраля сотрудником суда было нам пояснено, что в большинстве своем протоколы прошедших заседаний не готовы. Просим разъяснить нам уроки готовности протоколов, и предоставлять нам, пострадавшим, копии протоколов максимально через 2 недели после последнего заседания суда. То есть, прошедшее заседание за 27 января, 55 заседание, я спрашиваю суд, этот протокол еще не готов?

- Кесаева, куда Вы хотите суд увести? Уже все ясно. Кто Вам не дает возможности ознакомиться с протоколом.

- Не ознакомиться, а снять копии.

- Кто Вам  не дает?

- Мне было сказано, что протоколы в большинстве своем не готовы. я спрашиваю суд, сколько времени надо, чтобы подготовить протокол. Если я возьму их, то как вы уже видите, уже конец суда. Какой смысл мне было 2 месяца требовать копии протоколов? И еще, просим разъяснить пострадавшим, почему для того, чтобы снять копии протоколов мы должны государству за это заплатить? Мы посчитали, что это достаточно большие деньги. И если мы сейчас заплатим, выходит, что мы государству должны будем заплатить. Это не нарушает наши права? Лично для меня это было оскорблением.

- Подождите, Кесаева, 252 ст. УПК РФ ч.8 «копии протоколов изготавливаются по письменному ходатайству участников судебного заседания и за его счет.»

- То есть, мы должны заплатить.

- Я Вам сказал, если Вы хотите таким образом, да. Я Вам говорил, что по окончанию заседания Вы имеете возможность знакомиться с полным протоколом заседания, и Вам ни за что не надо будет платить. Почему Вам именно копии нужны, мне не понятно. Если Вам что-то не нравится, делайте выписки. Зачем Вам нужны именно копии? Мне не понятно. Абсолютно не понятно. Представители потерпевших знакомятся с протоколом судебного заседания и делают из него выписки. Если Вам надо кому-нибудь передать, это другой вопрос. Ну, тогда приведите того, другого и посадите его рядом с собой.

- Кому мне надо? Они мне нужны. Я 2 месяца этого добивалась.

- Кесаева, я больше не хочу по протоколу ничего обсуждать. Мы приняли решение.

- Но мне не дают протокол.

- Вот секретарь здесь. Скажите, кто Вам не дает протокол?

- Она сказала, они еще не готовы в большинстве своем.

- Правильно. В большинстве. Но первые части протоколов уже готовы. С 3 томами представителей потерпевших ознакомили.

- До 26 января они готовы?

- Я больше не хочу на эту тему разговаривать. Вы всех задерживаете.

- Я Вас еще раз спрашиваю, до 26 января протоколы готовы?

- До 26 января все готово.

- Теперь я поняла. Теперь я приду и сниму копии. Приобщите это ходатайство к делу.

- Верните его. Мы его уже удовлетворили один раз. Сейчас мы Вам разъяснили.

- Вы письменно будете отказы обосновывать?

- В протоколе судебного заседания есть письменное обоснование с моей подписью. Это мой ответ с моей подписью и с подписью секретаря. Вам понятно?

- Значит, Вы письменно не будете отвечать. Я не знаю, я не юрист, но это очень важно нам. Есть такая статья, что потерпевший может подать в суд письменное ходатайство. И на их ходатайства должны быть даны письменные ответы. Или этого пункта нет в законе?

- Если Вы знаете, то назовите.

- Я Вас спрашиваю.

- Я не слышал нигде такого.

- Ну, если нет, тогда нет.

- Хорошо. Мой ответ в протоколе судебного заседания вместе с подписью.

- Хорошо, я не поняла про Аушева. Вы его не будете вызывать?

- Я Вам уже говорил, что я ему направлял телеграммы.

- Очень жалко, что господин Шепель ушел, так как мое ходатайство в основном к нему адресовано. Это неуважение к нам, что он ушел. У меня просьба к суду, пригласить Шепеля, потому что то, что я буду зачитывать, это его касается. Хорошо, я зачитаю. Он не придет?